Байки о любви. История шестая

Я был нахален, криклив и неестествен; я хамил ее кавалерам, задирал и дразнил их - в общем, проявлял себя во всем великолепии. Не удивительно, что они издевались надо мной, как могли, а один из них, силач Петька, даже пытался выдрать меня за уши. Удивительно то, что Аня не только от души обрадовалась, увидев меня, - вспыхнула, ахнула, засияла улыбкой, от которой у меня все перевернулось внутри, - но и стала оказывать мне явное предпочтение перед всеми кавалерами!

Несмотря на то, что я делал все для отвращения ее симпатий от себя, все произошло наоборот: Аня явно хотела общаться только со мной, а остальные поклонники быстро получили «от ворот поворот». Я не верил своему счастью: эта неописуемая красавица, от одного взгляда на которую замирало сердце, гуляла со мной под ручку, склоняла головку мне на плечо, пронизывала меня головокружительными взглядами, одаряла такими улыбками, от которых все плыло перед глазами... От восторга я нес страшную чушь, - но даже она не испортила моего успеха. На третий день наших прогулок я признался себя в том, что влюблен в Аню так же страстно, как когда-то ненавидел ее. Ночами я мучил свои гениталии, представляя себе голую Аню…

Однажды Аня, придя на встречу со мной, принесла что-то тяжелое. На вопрос, что это, она почему-то смутилась и сказала, что это банка молока. Я предложил ей помощь, взял авоську, направился было к ней домой, - но Аня повела меня в сторону, противоположную от своего дома, сказав мне "давай немного погуляем..."

Всю дорогу она была какой-то странной: вспыхивала, запиналась, говорила всякую ерунду... Вскоре мы подошли к тому самому гаражу. Я уже давно не играл в нем, и он был совсем заброшен. Возле гаража Аня вдруг остановилась, взяла меня за руку, помолчала немного - и дрожащим голосом спросила:

- Вить... а помнишь ТОТ ДЕНЬ?.. когда ты меня поймал?.. и здесь...

Она страшно покраснела и не договорила. Кровь кинулась мне в голову... конечно, как же я мог забыть этот день? Я не только помнил о нем, - он превратился для меня в самое яркое и драгоценное воспоминание. С тех пор я никогда не видел женской наготы, и образ голой Ани стал для меня воплощением всех моих эротических мечтаний. Оказывается, и Аня тоже... От этой мысли у меня внутри все загудело, как от холода, - а Аня взяла у меня авоську (причем я видел, как у нее дрожали руки), - достала из нее что-то и говорит:

- Я наврала тебе. Это совсем не молоко. Это - вот... - и показывает мне банку черной краски! Такую же, как ТОГДА... И кисть...

Вне себя я спросил Аню:

- Ты хочешь, чтобы я тебя... снова?.. Как тогда?

Аня опустила голову и молча кивнула. Лицо ее было малиновым. Затем - сжала мне руки и сказала хриплым шепотом (голос не слушался ее):

- И привяжи меня... Чтоб все было, как тогда...

...Через минуту Аня была привязана к арматуре, а я ножом разрезал на ней платье. В ее авоське я обнаружил другое платье, запасное, поэтому не боялся за последствия. Под платьем у Ани не было ничего - и я, сорвав с нее все клочки, замер, потому что ничего более роскошного и сексуального не видел нигде и никогда, - даже на обложках журналов.

Восемнадцатилетняя Аня превратилась в такое чудо красоты и женственности, что я застыл на мгновение, как истукан. Голубоглазое личико ее было мягким, тонким и таким нежным, что от взгляда на него бежали мурашки по телу; золотистые локоны отросли ниже лопаток и завились; фигура ее была округлой и хрупкой одновременно, - все выпуклости переливались друг в друга пластично, как волны, а талия была гибкой и воздушной... Груди - пухлые, умилительные, большие, с круглыми розовыми сосками, - выпирали в разные стороны, как надувные рожки или носы кораблей; бедра - широкие и бархатные – круглились в умопомрачительном изгибе; пушок на лобке золотился так же, как и локоны; ножки были длинными, стройными, тонкими и пухлыми одновременно...

Вне себя я нагнулся - и поцеловал привязанную Аню в сосок, потом в другой. Аня дернулась, как от тока, и застонала... у меня все поплыло перед глазами, я нырнул в ее грудь, близкую, нежную, сказочно доступную, как в сладкий океан - и стал мять, облизывать, подсасывать, тереть и мучать эти пухлые рожки с твердыми шариками на кончиках... Я хватал привязанную Аню за талию, за попу, шарил руками по ее телу, мял и тискал его... Аня хрипела и выгибалась, а я тонул в этом океане розовой плоти, не веря своему счастью...

Вдруг на глаза мне попалась банка с краской; вспомнив Анину просьбу,я посмотрел с сожалением на ее ослепительное тело - и вдруг мысль о том, что сейчас я запачкаю его страшной черной краской, сделаю его гадким, грязным, липким, вызвала во мне странное чувство – какую-то особую, терпкую сладость... Я взял банку - и, как тогда, стал демонстративно размешивать краску перед носом у Ани. Аня вскрикнула...

Все произошло так же, как и тогда - до определенного момента. Аня, покрытая тремя слоями краски с ног до головы, от корней волос - до ногтей на руках и ногах (письку я оставил напоследок), маялась на веревках, стонала, выгибалась и была близка к финишу... когда меня вдруг осенила идея, от которой я просто потерял голову. Не веря своему шансу - неужели ЭТО сейчас произойдет? - я разделся догола... Аня закричала, выкатив глаза: она вдруг поняла, что я хочу сделать - и заметалась, привязанная к веревкам, в сладком ужасе... Я залез рукой в ее письку, хорошенько потер ее - и сказал Ане: "а теперь держись!" Аня завизжала...

Минуту или больше я пристраивался к ней, пытаясь всунуть свой кол в черно-розовую мокрую письку... Все это время Аня кончала, исходя визгом и выделениями, - а я тыкался ей членом в письку, никак не попадая в "дырочку"... Наконец я почувствовал, как из меня вырывается ослепительная волна - обхватил покрашенную Аню, прижался к ней - и кончил, облив ее письку спермой...

Мы дергались и кричали минуту или больше. Такого долгого и ослепительного оргазма у меня еще не было - даже в моменты самой сладкой мастурбации, когда я вспоминал голую пятнадцатилетнюю Аню... Тогда я так и не лишил ее девственности, - но нам обоим было так сказочно хорошо, что это не имело значения.

Значительно позже я узнал, что есть такой сексуальный фетиш или, если хотите, извращение - messy wam. Оно встречается чаще среди женщин, хотя не чуждо и мужчинам. Суть его - в том, что женщина испытывает сказочное, ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что ее пачкают, красят, вымазывают в чем попало... Оттого, что ее мажут с ног до головы, не оставляя на теле и волосах ни единого чистого клочка, наслаждение удваивается; от сознания, что краска смоется с трудом и, возможно, всю жизнь придется ходить перепачканной - наслаждение утраивается; и, наконец, от того, что все это происходит как бы насильно, а бедная, беззащитная жертва не в состоянии сопротивляться насильнику, пачкающему ее нежное тело - наслаждение удесятеряется, становится просто мучительным, невыносимым...

Своей детской "пыткой" я, сам того не зная, не только подарил Ане эротическое потрясение на всю жизнь, - я еще и определил ее тайные эротические фантазии. Отныне все, что связано с пачканьем, покраской заживо - причем тотальной и как бы насильной, принудительной, - возбуждало Аню до потери разума, до животного крика и невыносимых, одуряющих оргазмов. Это и определило нашу судьбу: вся эта сфера - запретных эротических переживаний - оказалась накрепко связанной в Анином сознании со мной. Без меня Аня не представляла себя эротических игр, вне которых уже не видела свою жизнь.

Вторая покраска наша окончилась совместным мытьем в речке - с мылом и мочалкой, - и совместными ласками, еще более бурными, чем в гараже.

Вначале мыло только размазало краску по Аниному телу, превратив ее в черный гель - и я, увидев это, не стал смывать ее, а месил и размазывал это черное месиво по милому телу, быстро входя в терпкий экстаз. Аня снова сильно возбудилась: она лежала на песке, стонала и подставляла мне свое мягкое, как глина, тело; песок налип на ее кожу и смешался с черным гелем... Запачкав Аню до пределов возможного, превратив ее в кучку черной грязи с кустом на голове вместо волос, я не выдержал, раздвинул ей ноги и начал насиловать ее. То, какая была Аня до покраски - розовая, нежная, умопомрачительно сексуальная, - и то, каким грязным чудовищем она стала, возбуждало меня до крайности, до стонов и хрипа - и я, пробуравив Анину целку и заставив ее кричать от боли, впервые в жизни кончил в женщину - с таким наслаждением, что это невозможно описать... Плоть, обволакивающая мой член, была такой сладкой, что ночью мне хватило одного воспоминания об этом для того, чтобы кончить во сне. Затем Аня попросила меня потереть ей письку - и кончила сама, мучительно выгибаясь под моими руками...

Потом мы долго и нежно мыли друг друга в речке, тщательно вымывая краску из кожи и волос, и беседовали - на самые разные темы. Мы ведь ничего друг о друге не знали... Аня рассказывала мне о себе, о своей школе, о подругах, обо всем на свете, как лучшему другу; мы не говорили ни о нашей любви, ни об Аниной страсти к пачканью - эта запретно-интимная тема вообще была табу для разговоров; под конец мы возбудились по-новой, и я оттрахал уже чистую Аню, сходя с ума от ее красоты и абсолютной доступности. Как удивительно было видеть голую, прекрасную Аню - и трахать, трахать, трахать ее без ограничений, столько, сколько хочется! притом, что секс еще вчера был для меня недостижимой мечтой! Аня была для меня подарком, которого я не заслужил и которому никак не мог поверить. Впрочем, я для Ани – тоже...

Через пару дней после нашей второй покраски я повел Аню гулять. Я уже хорошо знал, что ей нужно, и решил организовать ей новое приключение. Я привел ее к высохшей старице и объявил, что нужно перейти на ту сторону. Дно старицы состояло из густого ила, черного, как краска, и глубокого - в некоторых местах по пояс и глубже. Там я объявил, что дальше можно идти только босиком, снял с себя обувь, демонстративно оставил ее в кустах у дороги и пошел прямо в грязь. Аня спросила, где мы будем мыться, и я сказал: "Не знаю! Какая разница!.."

Как загорелись Анины глаза! она даже вскрикнула от такой ужасной и сладкой перспективы!.. Мы брели по грязи, поддерживая друг друга; очень скоро Анино платье было в грязи по пояс, и я предложил снять его, чтобы оно "не мешало"... Через минуту мы возились и плюхались в грязи, как поросята, и на нас снова не было ни единого чистого клочка... Я месил ил, густой, как шампунь, в Аниных волосах, делал ей "грязевой массаж", обмазывая ее тело густым-густым слоем, - а потом, окунув ее в грязь, как в соус, и оставив на поверхности только ноздри, чавкал рукой в ее письке, доведя Аню до первого в ее жизни "грязевого" оргазма. Вскоре из грязи послышалось утробное гудение… с чавканьем раскрылся ротик – и старица огласилась хрипом невыносимой муки. Потом Аня призналась мне, что давно мечтала перепачкаться в грязи, но стеснялась и боялась...