А барин тем временем, велел баню себе истопить, да медовухи принести. Залез он на полок, развалился, млеет тело его. «А где Глаша моя? Подь сюды!" — позвал он невесту свою новою. Заходи в парилку девка, глаза в пол прячет, руки скрестила. «Да кто же это в бане одетым ходит? А ну скидывай сарафан свой, да тело мне своё покажь!" — требует барин. Зацепила края сарафана Глаша, потянула вверх, да сняла его, обнажив красоты свои. «Ох красива ты, девка. Ох как глаз радуется! Смотри как чресла мои возбуждаются!" — радуется барин. И видит девка, как растёт орган барина, всё больше и толще становится, да вверх стремиться. Представила девка, как корень сей в её лоно залезает, так сразу ноги ватными стали, да голова закружилась. «Испужалась что ли?!" — засмеялся довольно барин: «Не боись! Не ты первая, не ты последняя! Вставим и понравится!» Похлопал барин ладонью по полоку, приглашает девку рядом сесть. Подошла девка, села рядом, хоть и жарко, но дрожит тело. А барин за титьки её лапает, да соски крутит. «Какие дойки у тебя крепкие да большие, Приятно лапать, да тискать! А щель какая у тебя? Розочкой? А ну вставай в позу, показывай!» Слезла девка с полока, на полу на четвереньки встала, да зад оттопырила. «Ну хороша, хороша фигура! А ну щель показывай!" — любуется барин девкой, да член свой рукой поглаживает. Глаша ноги расставила шире, да ягодицы руками развела, открыла цветочек свой девичий. «Ну и чудо! Так прямо тюльпан голландский! Какие губищи у тебя там отросли! Ох и нежно наяривать тебя будет!" — восхищается барин.
«Подь сюда, красавица, намывайся, да цветок свой к ебле готовь! Наглаживай его посильнее, что бы соки текли, да горело всё! Не пристало барину в сухую дырку членом лезть!», командует барин, да в предвкушении удовольствия елдак наяривает, что бы тот твёрже был. Встала девка с пола, набрала ковшыком воды из бадьи, налила в таз, да мочалу замочила. Налила в таз масла мятного, да мыла, и начала себя натирать, тело вкусным делать. «Вот молодец! Потри себя красавица! И ножки погладь и подмойся хорошенько!" — указывает барин. Хорошо ему! Девка красива, тело обольстительно, в паху ломит уже от желания!"А ну давай наглаживай щель свою, да ладошкой мыльной!» — требует барин: «Ноги шире ставь, чтоб видно мне было красоты твои!» расставила девка ножки, да ладошкой поглаживает губы нижние. Скользит ладошка, приятно телу, но стыдно. Стесняется девка барина. «Да кто же так наглаживает! Сейчас покажу!» — встал барин с полока, руку в таз запустил, намочил в мятной воде, да на щель ладонь положил и давай наглаживать. Трёт её и пальцами своими внутрь залезает, и в лоно и в анус, а другой ягодицы гадит да пошлёпывает.
Одурела девка от ласк таких барских, закружилась у неё голова, да в животе горячо сделалось. Чуть не упала. «А ну в предбанник пошли!" — командует барин и выводит девку он в комнату со столом, с медовухой и яствами праздничными. Но не до питья барину сейчас. Член его разрывается, требует дырки. Подхватил девку барин на руки, да на стол посадил. Не успела та понять, что да как, а он уже закинул её ноги себе на плечи, да копьё своё могуче в щель её влажную и горячую вставляет. Больно девке, член большой, а дырка маленькая, влажно хоть, но с трудом пролезает. Не выдержала девка, кричать начла.
А крики её на улице народ слышит и радуется. «Нятягивает барин Глашку то! Не зря её Глашкой назвали, вон как глашатит!" — одна за другой шутка сыплется. А барин наконец вогнал полностью свой елдак, да давай наяривать девку. Из щели кровь льётся, да соки, а он двигает членом, мучает девку, удовольствие получает. Плачет Глашка, ревёт и кричит, больно ей, ой как больно. Большой елдак у барина, разрывает её внутри, да длинный, тыкается в аж до сердца, кажется. А сильный барин какой, так держит тело её, что не дёрнуться не вырваться, железная хватка. А член двигается, да жалит, девку наяривает. А яйца стукаются, промежность щекотят. Видит барин, что ослабла девка, расслабилась чуток, не рвётся и не дёргается, значит свыклась её лоно с органом мужским, отпустил он ножки девки, да за груди схватил, да сжимать их стал да поглаживать. Больно девке, но и приятно стало. Греют ласки барские, да и член уже скользит не так больно, свободнее, да и мышцы расслабились, не сжимаются. Чего сжиматься то, коли натянули уже да имеют по полной? Ещё пуще прежнего расслабилась Глашка да постанывать начала. Услышали деревенские, что девка стонет, да свистеть и улюлюкать стали: «Ну вот, заголосила девка! Бабой стала! Нравится девке ебля то барская!» Стыдно Глашке такое слышать, но и приятно тоже. Смотрит она на барина, на его лицо с улыбкой блаженной, на руки мускулистые, на торс греческий, да на елдак окровавленный, в теле её исчезающий, да счастьем наполняется. Случилось наконец, чего боялась так долго. Доволен барин, что девка под ним нежится, да улыбается. Слёзы хоть и текут ещё, но щёчки уже красным горят, да дырка мягкая стала, ласкает елдак, да груди налились. Ебёт барин девку, наслаждается. Доволен он выбором. Хороша девка, до чувств падка. Подучить чуток, и будет усладой хорошей. Вставил барин поглубже да излил семя своё, подергивая телом да мышцами. Долго спускал, наслаждался. А потом вынул елдак, да скомандовал: «А ну подмываться барышня!»
Глашка аж, обалдела, барышней её назвали. Сразу про боль и страхи забыла, на непослушных ногах в баню да к ковшику, смывать кровь да слёзы. «А теперь и меня помой! Видишь хер весь в крови и семени!» — сидит барин на полоке и командует. Глашка к нему подбежала, да ладошками мыть орган стала. Он уже мягкий, да уменьшился, прям как, хвостик весит. Намывает девка его, удивляется чуду. А тот вдруг расти начал да твердеть. Остановилась девка, замерла, но барин командует уже: «А ну мой давай! Видишь нравится ему ласки твои! Давай наглаживай дальше!» Продолжает Глашка мыть растущий корень и дивится тому, как он всё больше становится. Вот он уже как впервый раз огромный стал. А барин лежит на полоке, млеет от ласк. Лень ему вставать, устал с дороги, да с первого раза. Но уже снова ему хочется побаловаться девахой. «А ну, давай ка, садись-ка на него!" — командует барин. «Ну что встала и глазками хлопаешь?! Ногу одну вот сюда ставь, другую сюда, а зад свой сюда помещай» — инструктирует барин. Располагается Глашка, как барин велит, но не может понять, как это сесть на копьё. Барин за бёдра её взял, подвинул как надо, рукой елдак направил, да командует: «Опускай зад свой!». Девка двинулась и почувствовала, как в лоно опять твёрдый корень вошёл. Сидит девка на барине, от боли морщится. «Что куксишься? Давай двигайся, вверх-вниз, наяривай себя!" — скомандовал барин, и когда девка на удивление всё правильно стала делать, закрыл глаза и стал дальше млеть и даже задремал.
Двигается Глашка, насаживает себя на орган барский и чувствует, что приятно стало. Боли нет уже сильной, а горячо внутри и волны удивительные по телу проходят. И чем чаще двигаешься на органе, тем приятнее. Двигается Глашка, изучает новое, получает удовольствие, а барин спит. Постанывает девка, да покрикивает, а барин улыбается во сне. Чувствует девка, что нарастает в её теле что-то, да на выход просится, сдерживается, но не может. Расслабилась она, да как накроет её вихрь могучий, да закружит в удивительном чувстве. Закричала девка, да тело её задёргалось. Барин проснулся, видит девка дёргается на елдаке его, порадовался, да прижав девку, добавил семени. Ох, хорошо!
А Настасья в лесу плутает, дорогу выискивает. Уже готова и барину отдаться и цыгану. Лишь бы к людям выйти. Но нет никого и темнеть скоро начнёт. Кто утром целый выйдет, тот в деревне останется, вспомнилось девке. Но не хочется ей одной в лесу оставаться на ночь. Очень страшно. Идёт девка, да плачет. Вдруг видит, мелькает что-то меж деревьев. Обрадовалась девка, спасена! Побежала она туда, где увидела мелькающее пятно. Бежит, радуется, боится что не догонит. Смотрит девка, а это Просковья оказывается, другая невеста от женихов прячется. Увидели девки друг дружку, обрадовалась и давай обниматься и целоваться. «Меня цыган заловил, и уж было снасильничал, да передумал. Акулину ищет!" — рассказала Просковье Натстасья свою историю. «Ох! Вот чудо то! А я с Агрипиной бежала. Привязалась она за мной, бежит следом, да просит подождать её! На весь лес кричит! Ну думаю, заловят меня из-за Агрипинки то, но она потом споткнулась, да ногу потянула, отстала. А я тока присела отдохнуть чуток, слышу, кричит она, да повизгивает. Я думаю, волки что ли едят её, высунула нос из-за малинника, где пряталась, гляжу, а её уже парень раскладывает на земле. Как так быстро нас нашёл, не знаю. Я аж остолбенела. А он быстро так ей подол до живота разорвал руками, да ноги Агрипинкины раздвинул. А она ими дёргает, вырваться пытается, да попискивает, как щенок, жалобно так, аж слёзы навернулись. А парень, смотрю, елдак свой достал, плюнул на него, да по стволу размазал, а потом как вставит его Агрипинке в щель, та и завопит на весь лес. Я аж в себя пришла, и давай бежать. Бегу и крики Агрипинкины слышу, а у самой в животе пусто стало и жарко. Вот сейчас тебе говорю и опять там горит. Елдак такой большой, а Агрипина такая маленькая, не убил бы он её!» — поведала Настасье свою историю Просковья. Сидят девки, событиями делятся.
А Олюшка, сестра Акулины, ведёт за собой цыгана, что бы показать, где та прячется. Боится девка, назад оглядывается. Страшный цыган, большой, сильный. Прям как кузнец из центральной. А корень то какой у него огромный, разорвал бы. Идет Олюшка, да о сестре думает. Как же она с цыганом будет жить. Проклянёт её Иуду то наверно. Но страшно девке. Не может она за сестру ноги раздвинуть, да елдак принять. На каторгу сошлют и её, и семью её. Идет девка в мыслях грустных а позади неё цыган, на красавицу любуется. Хороша Олюшка, статная, фигуристая, худа только. А в солнечных лучиках сарафан просвечивает, тело показывает, цыгана возбуждает.
Идут они так и вдруг видят, бежит навстречу сломя голову девчина, бежит и кричит, а за ней следом три мужика, догоняют, друг другу мешают. Узнала Олюшка в девке Дуняшку, соседку свою, подружку старшую. Дуняшка её увидела и кричит: «Спасай меня Олюшка!» Но не может Олюшка помочь подружке, сама в заложницах. Увидела Дуняшка, что цыган позади Олюшки, шарахнулась в сторону, да упала. Не успела девка встать, как навалился на неё первый парень: «Моя! Моя она! Я первый догнал!», но был скинут с девки другим подбежавшим. «Кто первый окровянет, того и будет!», — крикнул он, да давай елдак вытаскивать. Третий подоспел, да как саданёт сапогом второму промеж ног, тот и скрючился. Первый встал уже, да остановился, третий нож вытащил: «Убью! Моя девка!» А Дуняшка на спине лежит, рот открыла от страха и ужаса, да давай так в сторону отползать. «Куда поползла, сучка?!" — закричал парень с ножом, да как подскочит, да навалится и ножом сарафан резать. Пока он с неё возился, второй, что от боли корчился, пришёл в себя, да руками за сухостоину взялся, потянул её, да с корнем вырвал, да как приложится по спине третьему, того как ветром с девки сдуло, упал без памяти. Замахнулся он на первого, да тот отскочил в страхе: «Да ну тебя, ирод! Жизнь девки дороже! Забирай!». Обрадовался парень, откинул оружие своё, да на Дуняшку полез. А девка от ужаса увиденного, забоялась, что убьёт её парень, если она вырываться будет, ноги раздвинула, щель выставила: «Вставляй елдак свой, парень, не губи меня!» А парень и рад тому, штаны спустил, приставил кол свой, да как вдарит. Дуняшка пискнуть не успела, как натянул он её на пику свою. Кричит девка, на елдак насаженная, дёргается. Олюшка как увидела это представление, так ещё больше испугалась: «Ну уж пусть сестра сама выпутывается, мала я ещё для такого! И зачем я Матвею согласие дала?» И повела девка дальше цыгана.
Греется Акулина на полянке возле Ламбушки, да не знает, что ведёт к ней Олюшка погубителя. Вдруг слышит девка треск сучьев в лесу, идёт кто-то. Заметалась девка, куда бежать, куда деваться. Полянка открытая, не кустов тебе, ни кочек. «Вот дура! Надо было в малинники сидеть!», — ругает себя девка и чувствует, как холодно в животе становится, да ноги немеют. И выходит из лесу парень, но рада ему Акулина, потому как Матвей это. Подбежала к нему девка, обняла да целует: «Ох и испугал ты меня Матвеюшка! Как сердце стучит!» Обнимает девку парень, радуется: «Да уж темнеет Акулинушка, скоро ночь наступит, тогда костёр разведём, да будем утра дожидаться, а там уж с зорькой и выйдем в деревню!» Сели парень с девкой рядышком, милуются, да будущее планируют. Да тут из лесу Олюшка вышла а за ней цыган. Подошли они к парочке милующейся, да так неожиданно и тихо, что те вздрогнули. «Ну вот! Она!" — зарычал радостно цыган.
Матвей в драку полез, за любимою свою, но Акулина крикнула: «Стой Матвей! На каторгу попадёшь и меня погубишь и батюшку с матушкой!» Глаза у Матвея кровью налились, но остановился парень, дышит тяжело. Понимает, что коли убьёт он цыгана, да Акулину спасёт, погибель неминуемая всем будет. А цыган и не испугался даже, стоит, ухмыляется: «Полюбовник твой, что ли? Ни рожи ни кожи! Ни денег ни дома! А у меня хоромы царские, будешь вкусно кушать, да сладко спать!» Но не нужны Акулине богатства да яства, Матвей ей нужен. «Ты иуда, Олюшка! Предала меня, быть тебе проклятой!» Пала на колени сестрёнка: «Ой не кори меня сестра! Заставили меня, не могла я схорониться, и тебя уберечь!» А цыган стоит, на Акулину любуется, богу своему молится, благодати поёт. Ох хороша девка, настоящая царица! Все будут ему завидовать, да слушаться! Если такую девку в жёны взял, значит и правда великий он барон!"А ну, давай, становись ко мне задом, да наклоняйся! Нету мочи более терпеть! Моя ты теперь!" — кричит цыган, да елдак набухший вытаскивает.
Не выдержал тут Матвей, кинулся на цыгана, да тот в лоб ему кулаком вдарил. Как кувалдой стукнул. Рухнул как подкошенный Матвей, да без памяти. Склонился над ним цыган и не успели девки крик поднять, как стреножил он парня кушаком своим. Не зря коней воровал, узлы вязал. Скрутил руки да к ногам прицепил. Выпрямился цыган, пуще прежнего улыбается: «Ну вот видишь! Какой он мужик?! Даже тебя спасти не может! А я за тебя войну начну, коли надо будет!» Видит Акулина, что лежит её полюбовник на земле бездвижный, да бездыханный, точно мёртвый. Плачет девка, слёзы горькие по щекам текут. «Чего ревёшь, дура? Радоваться надо! Жениха такого получаешь, всем на зависть! А ну давай, вставай на коленки, да поворачивайся задом!», — командует цыган, да елдак свой распухший от желания рукой наяривает, к ебле готовит. Смотрит Акулина на елдак цыганский, глаз отвести не может. Тёмный он, почти чёрный, длинный как рука её, да толщиной почти такой же, ладошкой не обхватить, да с концом тёмно-красным, блестит да на землю соком капает. Двигается к ней цыган, прямо как туча грозовая, с молниями и громом, страху нагоняет. «Что замерла, как истукан, вставай в позу, девка, да зад оттопыривай, видишь как раздуло орган мой!», — рычит цыган, тела требует.
Делать нечего, стала Акулина на коленки, да попой к цыгану повернулась, дрожит девка, боится. «Подол подними, да прогнись, щель свою выставляй!», — требует цыган, да по стволу своему смазку размазывает. Потянула Акулина за края сарафан, да оголила полушария задние, выставила на показ красоту секретную. Олюшка в стороне стоит, плачет. Смотрит она как сестру бесчестят, да вместе с ней и страдает. Ох и страшен елдак цыганский, прям до сердца проткнёт, да разворотит тело Акулины. От этих мыслей ноги ватными стали у Олюшки, да зуд меж ног пошёл. А цыган уже позади сестры пристроился, остриё тёмно-красное в щель вставил, да за таз девки схватился, натягивать стал. Давит он вперёд, толкает таран свой. А он хоть и в смазке весь блестит, да скользит, но не лезет. А Акулина кричит, мамку кличет, больно девке, большой очень елдак у цыгана, растягивает ей дырку, но девка от страха так сжалась, что не пропихивается. Злиться цыган, зверем рычит, да всё пихает. Но не пускает его в себя Акулина, мышцы сами так сжались, что не раскрыть вход в лоно девки. Хотел было цыган рукояткой ножа своего проткнуть препон или веткой сосновой, но потом Олюшку увидел: А ну, подь сюды, обманщица! Искупай вину свою перед сестрицею!»
Подошла Олюшка к цыгану, да к сестре зарёванной, но не порватой, не понимает, как вымолить прощение то можно. «Давай-ка лижи щель сеструхину, да хорошо облизывай, чтоб сок пошёл!», — командует цыган. «Ты что?! Сбрендил что ль?!" — удивилась Олюшка, никогда она о таком и не слыхивала, что бы девка девке языком по губам срамным прохаживалась. «Давай лежи, а то сестра твоя не пускает меня, не лезет пика моя, в тело её! Или ты сок ей пустишь, или я ножом порежу тело сестры твоей!», — сказал цыган, да тесак кривой и страшный вытащил. Обернулась Акулина, да увидела она нож заморский, искривленный, да как закричит от ужаса: «Ой! Не надо резать! Спасай меня Олюшка! Прощение тебе моё будет, коли от ножа спасёшь!» Видит Олюшка, что сестра в опасности, да в страхе, хоть и страшно и боязно, но решила она согласиться. Встала на коленки, да ртом к губам срамным прижалась, целует. «Вот молодец, девка! В следующем году другой барон за тобой приедет! Поедешь к сестре в гости! А теперь языком ласкай, да горошину тереби!», — радуется цыган, да указывает. Острый язычок у девки, да проворный, обласкал и лепестки сестринские и горошинку чудную. Да так ловко всё делала, что Акулина аж забыла про страх и позор бесчестия. Чувствует девка, как приятность по телу разливается, да расслабляется. Смотрит цыган, как Акулина нежится, да на ласки Олюшкины подрагиваниями, да стонами отвечает, да елдак свой опять наяривает.
Видит цыган, что капает на сарафан Акулинин капли сока, да много уже, а лицо девки огнём горит, а тело волнами ходит. «Ну хватит уже ласкаться, пускай меня к дырке!», — командует цыган, да пристроился позади девки. Ноги широко расставил, как на коня сел, мышцы на ногах вздулись, орган свой к щели сочной, с лепестками набухшими и влажными, приставил, да за таз девку взял. Чувствует Акулина, что пропал язык сестры, а вместо него, горячий и твёрдый орган в бутон её тычется, да пролезать начинает. Но уже нет запоров мышечных и легко двигается, да прям с одного раза и ворвался в лоно девичье, разорвал целку нежную, да до самого дня и погрузился. Пискнула Акулина от боли резкой, да чувства неожиданного, да так громко, что Матвей в чувство пришёл.
Смотрит он взглядом туманным вокруг, понять не может, где он. Руками и ногами пошевелить не может. Огляделся он, да увидел, как Акулина стоит, спину прогнувши, да зад выпячив, а в щель её женскую, елдак чёрный, да длинный пихается, дёргается, да движется, капли розовые на землю падают, сарафан кровавят. Заплакал Матвей от бессилия и ненависти,зубами скрепит, высвободиться пытается. Цыган услышал звуки, обернулся, увидел, что Матвей на него смотрит, да давай девку сильнее наяривать, да так, что та покрикивать да постанывать начала. Улыбается цыган прямо в лицо Матвея, да елдаком своим наяривает его любимую, тешиться.
А Олюшка в стороне на земле лежит, да плачте. Смотрит она как сестру обесчестили, да понять не может, чего она стонет так сладостно. Елдак вон уже весь в крови, да сарафан промок от соков и капель кровавых. А Акулина постанывает, словно в бане веником по ляжкам проходятся, или в постели валяется. Удивляется Олюшка, да вдруг видит, что Матвей плачет, да руки рвёт, вырваться пытается. Ох как жалко его стало, да обидно. Сестра подлая, в любви клялась, а тут насильничают её, а она сладко стонет, да подмахивает! Подбежала она к Матвею: «Не смотри Матвеюшка! Не стоит она того! Подлая какая оказалась!» Но не слушает её Матвей, смотрит он, как цыган Акулину наяривает, да как та постанывает, и злится пуще прежнего. Олюшка закрывает глаза Матвею, да прячет лицо его, чтоб не смотрел он на ужас творящийся, но рвётся парень, ругается.
А цыган удовольствие получает. Нравится ему унижать парны, да девку его наяривать. Двигает он органом своим, да на показ выставляет, чтоб видел Матвей, какой елдак цыганский, да как кровь девичья капает, да как щель девки расширилась, да соками истекает. Показывает цыган, улыбается, а Акулина задом вертит, бедрами двигает, елдак цыганский ищет, продолжения требует. Наслаждается цыган девки движениями, да как снова вонзит своё жало, да поглубже, да как охнет Акулина, да заголосит сладостно. Матвей зубами скрежещет, убить хочет и цыгана и Акулину предательницу.
Не знает Олюшка, как Матвею помочь, да как поднимет сарафан, да накрыла лицо парня, да спрятала его у себя промеж ног. Уткнулся Матвей лицом в промежность девичью, учуял запах сладкий, да манящий, почувствовал нежность кожи Олюшкиной, да притих сразу. А Олюшка как прижалась, так верхом щёлочки своей, да к носу парня, а тот носатый парень то, так сразу в горошинку и ткнулся. У Олюшки аж, молнии по телу приятные. Чувствует девка, что приятно так, да давай двигаться ближе, та тереться. Хотел Матвей выбраться, да не может, связан он ловко да умело. А девка в раж вошла, не остановится. То ли от страха пережитого, то ли от ласк с сестрою, то ли от увиденного, или сразу от всего, но накрыло её волною сладкою, да нежною. Перекинула она ножку свою через грудь Матвея, да села ему на лицо сверху и давай щелью о нос тереться. Трётся девка, да постанывает, а из щели соки потекли ароматные. Матвей сначала изворачивался, да дёргался, а потом, как ароматы учуял, да щель девичью вкусил, так сразу и возбудился. Елдак вырос тут же, да давай болеть и ныть. Хочется Матвею тела девичьего сильно, да так, что забыл он об Акулине, да стал подлизывать щель девичью, губки срамные наглаживать, да внутрь запускать, соки вызывать. Дёргается девка на лице парня, сарафаном его пряча, да глаза закрыла. Ох как приятно.
А цыган чувствует, что щекотно уже ему и нетерпёжно, да как извергнется в тело Акулины, да так сильно и много, что прям наружу ручей потёк. Текут по ногам девки ручьи розовые да липкие, а цыган елдаком домахивает, последние радости выжимает. Вытащил наконец орган свой, да девка тут же на земь упала, да не шевелится. Устала она от эмоций новых, да страданий приятных. Не может девка понять, почему хорошо то ей так. Да так хорошо, что про Матвея забыла и про стыд свой девичий.
Цыган встал, да видит, что Олюшка на Матвее сидит, да как на коне, на нём скачет, да постанывает. А у парня елдак в штанах, как башня стоит, вырывается. Ухмыльнулся цыган, потешился, да решил ещё пуще пошутить. Подошёл он ближе к Матвею, да отрезал ему путы из кушака сделанные, освободил парня. А тот, вместо мести лютой, да праведной, схватил Олюшку, да под себя как подомнёт. Девка аж вскрикнула, но не успела от неожиданности и вырваться. А парень уж елдак свой вытащил, да к щели раззадоренной да влажной приставил. Забыли и парень и девка, что наказание за это лютое, не воспротивился никто из них. Да как вдарит Матвей колом своим, да как вонзится он в тело юное да нежное. Запищала Олюшка, мамку вспомнила, да поздно уже, в ней орган мужицкий, порвал он печать девичью, да кровь пустил. А рядом цыган стоит улыбается, да член свой набухающий снова наглаживает. Видит цыган, что наяривает парень девку то, да сам возбуждается. Как налился его орган силами новыми, так он к Акулине ещё разок наласкаться подошёл, поднял ножку девушки, да вставил. Акулина только выдохнула. Нет сил уже у неё кричать, и стонать, кончились. Дышит девка, а цыган её снова наяривает. Лежит девка да на сестру свою младшую смотрит, а та не видит ничего, глаза зажмурены, да покрикивает. Ещё бы не кричать, когда кол мужицкий в тебе двигается, да наяривает. Да жёстко так, да быстро.
Насладился цыган ещё разок, да вылил ещё порцию. И Матвей то же в Олюшку струю пустил. Вытащил он орган свой, да отсел в сторонку. Вот только сейчас дума вернулась. Что делать то теперь? Сошлёт барин в каторгу. Сидит цыган довольный, видит, что кручинится и девка малая и Матвей, и говорит: «Не горюй! Утром со мной поедите, все вместе. У нас места всем хватит. И не найдёт вас там никто. Сегодня цыгане здесь, а завтра там!» Посмотрели парочка друг на друга, да согласились.
А Настасья с Агрипиной выйти пытаются из чащи незнакомой, да тёмной. Идут девки, каждого куста шарахаются, теней пугаются. И тут послал господь им спасение. Прямо на них выбежал парень. Роста небольшого, да не широк в плечах. Последним он в строю стоял, последним в лес забежал. Уж не ждал он счастья сегодня, а тут сразу две. Не испугались девки, наоборот обрадовались. «Здравствуй парень, как звать тебя?" — Агрепина первая спросила. «Тихоном кличут!" — ответил парень, разглядывая девок. Ох и красавицы. «А ты Тихон знаешь дорогу обратно в деревню?», — Настасья спрашивает, а самой боязно, а вдруг нет. «Конечно, я же лесник барина! Все тропки замечаю, да приметы вижу! Выведу вас из лесу. Только кто из вас со мной в дом поедет?" — улыбается парень. Девки смотрят друг на дружку, никто из них к леснику ехать не хочет. «Так ты сам и выбирай!" — отвечают. «Ну, тогда показывайте цветки свои, да поскорее, буду выбор делать.!», — командует Тихон, да елдак свой через штаны почёсывает. Встали девки на коленки, подолы задрали, да ноги расставили: «Смотри, парень, выбирай цветок, какой по нраву!» Любуется парень на щели выставленные, одна другой краше. Одна лепесточками обрамлена, словно роза, вторая с лепестками меньшими, да уж больно красиво вход в лоно раскрывается, словно створочки. Стоит парень, выбирает, а член его всё больше и больше становится. «Кому бы засадить?! Вот ведь задача, не обмишуриться бы!», — мучается парень, такое богатство выбора лицезря. Решил парень на ощупь выбрать. Подошел к Настасье, да ладонь свою ей на щель положил, да давай наглаживать, ощущения проверять. Пискнула девка от неожиданного прикосновения, но стоит, терпит, про себя молится, что бы не понраву она парню вышла. А Агрепина заулыбалась, подумала она, что парень подругу выбрал, и хотела было уже вставать, да подол поправлять, да тут парень и ей ладонь положил на срамоту: «Стой, как стоишь, не выбрал я ещё. Дай поглажу!» наглаживает парень девок, думу думает, выбирает. А елдак стоит, покачивается, сок пускает, тела требует. Настасья первая не выдержала, расслабилась от прикосновений мужицких, расслабила ножки, подняла попку, да постанывать стала.
И лоно её предало девку, потекло соками, да смазками. Чувствует парень, что горяча стала Настасья, да рука его увлажнилась, заулыбался. А Агрепина твёрдо стояла, не поддавалась ласкам парня. И сказал тогда парень, обращаясь к Настасьи: «Ты девка больно чувственна, да нежна, капризна как сучка! Тебя мне не нужно, замучаешь меня!» — а потом уже к Агрипине: «А ты девка с норовом, терпелива! Вот такую мне надо!» Удивлялась Агрипина такому выбору, всегда считала она себя самой некрасивой из всех в деревне, а тут вот, выбор на неё пал. Пока девка думала, парень уже из кармана масло достал, да давай им девкину щель мазать. «Что это ты делаешь, парень?" — обернулась Агрипина, почувствовав новые ощущения. «Так щель твою грею, да к ебле готовлю, что бы мягко елдак мой вошёл, да без боли огненной!» Намазывает он ей щель и чувствует девка, как тепло становится и промеж ног и внутри тела. И слабость приятная накатывает, словно выспалась и спокойно так становится, словно не в лесу она на карачках стоит, а на полоке в бане под веником нежится. А потом как зачесалось внутри тела её, да как заныло, аж дух перехватывает. Да так приятно и чувственно, что петь хочется. Задвигалась девка, рукой давай зуд снимать, да от прикосновений, он только сильнее становится, а по телу мурашки бегут, да сладость ещё сильнее становится. А парень смотрит, радуется, мазь действует, потекла девка, аж ручьи из щели текут, капельками на сарафан падают. «Что ты сделал парень! Я горю вся, прям зудит тело моё, да внутри! Внутрь всё чешется, что делать теперь?!" — испугалась девка новым чувствам, да спасения искать стала, вставляет пальчик в лоно, да не достать им до места ноющего. «Сейчас почешем тебя девка там, снимем зуд!" — успокоил парень Агрипину, приставил свой орган к её створочкам, да как вдарит. А девка как завопит, да не от боли жуткой, а от радости, прошёл зуд и жжение, да так приятно стало, словно медовухи выпила, голова кругом, да веселье по телу. А внутри тепло стало, да так нежно, что улыбка на лице расплылась. А парень давай наяривать, колом своим пещеру расширять, да зуд у девки снимать. Да так ловко всё делает, что девка заголосила на весь лес, словно песню запела. Ох приятно девке, сил нету в себе чувства держать.
Удивляется Настасья таким вещам. Говорили же что больно всегда в первый раз мужика в себя пускать, да тем более, что у лесника елдак, как кол заборный, объёмный да толстый, длинный, да с выступами, как пупырышки. «Наверно мазь волшебная!" — догадалась девка, да аккуратно, да незаметно, подкралась позади сношающихся, да в карман к леснику за мазью полезла. Интересно девке, что за мазь такая. Пока в карман лезла, увидеть успела, как елдак в щели Агрпининой двигается, да мешок с яйцами мужскими о лобок её стучит, да соки из девки текут. Ох как красиво всё. Не почувствовал парень в азарте, что в карман к нему залезли, да мазь выкрали.
Вытащила Настасья коробочку берестяную, открыла. А там мазь жёлтая, мёдом да мятой пахнет. «Ну им уже не надо, а мне в самый раз такая мазь пригодиться, коли не продержусь до утра!" — решила Настасья, да спрятала на теле коробочку.
Видео
Рассказы