Чертовщина по-одесски

Эту историю мне довелось слышать лично от дяди Миши. Простому смертному, конечно, нелегко передать колорит его рассказа, но я попробую.
***
- И что вы хотите от меня услышать? Вы знаете, что это история интимная? Что ее можно рассказывать только после второй, а мы еще первую мусолим? Знаете, и не наливаете?
Э, да что вы можете мне сказать, мой юный друг! Вы знаете, сколько лет тому назад это было? А? Нет, все-таки паспорт - это одно, а то, как на самом деле - это совсем-совсем другое. И вообще внутри мне двадцать пять! Да.
В общем, тогда мне было двадцать пять и внутри, и снаружи, и в паспорте тоже. Тогда всеми нами правил товарищ Андропов, а дядя Миша был тогда обыкновенный портовой инженер. Тогда он только-только кончил свой институт и еще не привык, я извиняюсь, работать. Ну, а работать там не привык никто, и все было просто прекрасно: утром - пиво, днем - портвейн, вечером - что повезет. Шучу-шучу.
Но в тот вечер я действительно был, как говорится, под суровой мухой. Уже не помню, чего, но забрел я тогда в дальний угол порта. А было лето, вот прямо самый июнь! Светло еще. Залез я в гущу какого-то хлама, хочу, извиняюсь, это самое... ну, где вы найдете культурный сортир в это время? А хочется, извиняюсь, так, что из ушей вытекает. Залез, значит, расстегиваю штаны. И...
Мама дорогая!!! Вижу: сидит под кучей здоровый чертяка. Вот как я перед вами! Черный весь, аж лоснится, и с рогами. А глаза белые, на меня глядят.
Тут я, извиняюсь, от страха и вынуть забыл, чуть в штаны не это самое... Трясусь, глаза тру, а сам соображаю: вроде же ж зеленый должен быть! Ведь так положено? А? А если черный - значит... и что, таки настоящий? Ой мамочки!!!
Аж трезвым себя ощутил. И, понимаете ли, интересно! Никогда еще чертей живьем не видал.
Смотрю - а чертяка бочком-бочком от меня. Я - за ним. Жопа вспотела, но я же, извиняюсь, комсомолец! Мне чертей бояться, извиняюсь, косморг не велит! Рулю следом. А с него адская смесь капает, и густо несет нефтью.
Странно, думаю, почему нефтью, ведь надо, чтоб серой. Какой-то неправильный черт, думаю.
И вижу у этого чертяки вроде женскую фигуру. Мама дорогая!..
- Ты кто? - спрашиваю.
Оно смотрит на меня и говорит мне:
- Света.
Красивый, нежный голос, только перепуганный.
- А я Миша, говорю.
- Очень приятно, отвечает мне черт Света.
Я молчу и смотрю на него. А оно на меня.
- А почему у тебя рога? - спросил наконец я то, что меня мучило.
- Рога? - черт поднял черные руки к черной башке и пощупал свои рога, которые тут же завалились набок. - Это не рога, это волосы. - Черт хихикнул. - Признавайтесь, за кого вы меня приняли?
- А... ты кто? - завел я сначала.
- Я Света, я же говорила. Так зовут меня. Имя у меня такое, - терпеливо разъяснял мне черт.
- А почему ты такая?..
- Какая "такая"?
- Такая... черная?
- Эээ... Долго рассказывать. И вообще вы, по-моему, пьяный, вы не поймете.
- Я пьяный?! Я не пьяный! - Я почувствовал себя совершенно трезвым. - Я не пьяный! Я все пойму!
- А милицию не позовете?
- Не позову!
- Честно?
- Честно.
У черта был низкий голосок, бархатный, как велюр в комсомольском уголке.
- В общем... даже не знаю, как начать. Ну, в общем, дурацкая история, сейчас хохотать будете. Просто умора... Нет, не буду рассказывать! Не буду! Не могу!
Она говорила, запинаясь и закрывая черную мордочку своими черными руками. Самое интересное, что я уже тогда видел, какая она лапочка - хоть и темнело быстро, и вся она была пропитана этой дрянью, как танкер.
Она рассказывала долго; и потом, когда мы шли к мне в мою однушку, чтобы мыть ее - она все рассказывала, а я держал ее за липкую руку...
***
Это смоленое чудо-юдо училось в консерватории. На подготовительном отделении. Родом оно было из славного города Ильичевска и обитало в общаге. Чудо было, как оно сообщило мне, "колоратурное меццо-сопрано", - но я был умным мальчиком и понял, что чудо учится петь.
И вот это чудо возьми и влюбись в какого-то грузина. До полного, понимаете ли, окочуривания мозгов. Грузин приезжал сюда петь, а между делом затащил наше чудо к себе в постель. И продырявил глупенькому чуду не только сами знаете что, но и всю душу навылет. А потом слинял к себе в Тбилиси. Вы понимаете? Вы понимаете меня? Бури апплодисментов, цветы, преданные взгляды - и влюбленная лапочка на сладкое. Семнадцать, между прочим. Да...
И скажите мне, что сделала бы обычная девчонка на ее месте? Одно из двух: либо ревела две недели, либо не ревела. Чего реветь, если и так все понятно? Но тут... Как же так: уехал - и не объяснились, не пошли в ювелирторг за кольцами, не испекли, я извиняюсь, пирог семейного счастья?
И решила наша Света плыть на край света - в Грузию. За своей любовью, понимаете ли. Бросить учебу, бросить все на свете - и к грузину в его распростертые кавказские объятия. Я дико извиняюсь, конечно. Только вот беда - денег на дорогу нет. Энтузиазма море, а денег нет. Что делать?
Зайцем пробраться не вышло, но наше чудо не из пугливых. Прошмыгнуло чудо в грузовой порт, приметило корабль до Сухуми и залезло в цистерну. Увидело, понимаете ли, как туда грузят эти цистерны, и залезло. Только не дотумкало, что пустую цистерну никто грузить не будет.
И... вам уже все понятно, да? И я могу не продолжать, да? Вы правильно подумали, мой юный друг: все, как в "Джентельменах удачи", только гораздо хуже. Потому что цемент раз-два и отмылся, а эта дрянь - шут знает, что такое, то ли нефть, то ли мазут, то ли ëксель его разберет... Оно не только не хотело слезать с нее, а еще и подкрасило ей кожу, и стала наша Света настоящей гражданкой Зимбабве... Еле отмыл. Впрочем, я забегаю вперед, а вы не одергиваете меня! Почему? А?
Но я скажу вам: это мы с вами сейчас скалим зубы, а лапочке моей тогда было не до смеха. Собственно, живой-то она осталась благодаря идиоту, дай Бог ему здоровья, который не закатал люк в цистерне. И она вылезла. Вы можете представить, что пережила девочка? А в цистерне осталась ее сумка с бутербродами и кефиром. Вот интересно, какая там химическая реакция пошла...
Выбралась она, пропитанная этим всем по самое некуда. И - куда деваться? Море ледяное, несмотря на июнь, - у нас в Одессе так бывает. Да и что вы смоете без мыла?
Так она и сидела под кучей хлама, и еще сидела бы не знаю сколько, если бы не дядя Миша. Я как завел ее к себе в хату, да как глянул при свете - мама дорогая! Представьте себе нежную лапочку, которую выкрасили густым чернющим мазутом, и нет на ней ни одиного чистого клочка, все черным-черно - и мордочка, и ушки, и руки-ноги, и вся ее нежная кожа, и одежда, и все... И реснички слиплись, и вместо волос какая-то смоленая пакля, даже страшно смотреть.
И что вы на меня так смотрите? Лучше слушайте! Проверил я горячую воду - и кричу:
- Иди, чертик, скорей мойся, пока счастливая звезда сияет над нашей котельной! - А сам думаю: пропала моя ванна.
Пошла. Закрыла дверь. А я пытаюсь на кухне соскоблить с себя то, что нацеплял с нее - сам уже был весь в этом во всем, понимаете ли. И прислушиваюсь, что там и как.
Чертовски мне хотелось... ëпперный театр, папу его в ëксель! Ну, чего там говорить? Ее платье, пропитанное мазутом, так обтягивало ее - и сверху, и снизу, и везде, где полагается... А она сейчас в моей личной ванной, как Ева. Вы понимаете? И задвижки у меня нет... А я такой весь благородный, трамвай меня в ëксель!