Цыганка

Пройдя половину квартала, Лена издалека заметила у входа в сквер, который пересекала множество раз, знакомую пеструю одежду цыганки. Разглядеть ее лицо было еще нельзя, но Лену успокаивало то, что цыганка держала за ручку девочку лет четырех. "Другая, - подумала Лена. - Сколько их, все-таки, понаехало:"

Шагов за десять Лена поняла свою ошибку - цыганка была той самой. Постаравшись принять независимый вид, Лена отвернула лицо в сторону.

- Куда спешишь, красавица? Я ведь не все тебе нагадала. Постой, милая, уйдешь - пожалеешь!

В голосе гадалки прозвучала такая неприкрытая угроза, что Лена зябко повела плечами.

- Ну зачем вы пристаете с глупостями, - сказала она. - Не все же верят в ваш бред.

- А ты поверишь, поверишь. Все сбудется, вот увидишь!

Лена испытывала жуткий дискомфорт, все в этой сцене выглядело ужасным. Неопрятный вид явно усталой цыганки, босые грязные ножки девочки, ее ручонки в цыпках, нетерпеливо тянущие подол цветастой маминой юбки.

- Я главного тебе не сказала: - цыганка понизила голос, приподняла вверх палец и пошевелила перед носом Лены. - Мне карты потом выдали, бросала я их на тебя.

Лена огляделась по сторонам, улица была пустынна и имела тоскливый серый вид. Таким же было и состояние Лены.

- Слушай меня, красавица, слушай: Идешь ты сейчас домой, и правильно делаешь, что домой. Только не сразу ты домой придешь. Встретится тебе сперва король крестовый, посмотрите вы друг на друга - и разойдетесь своей дорогой. Второй раз встретится тебе бубновый король, и опять пройдешь мимо. А третьим будет король червовый, и влюбишься ты без памяти, девонька. Да так влюбишься, что пока не усладишь его, а аду сгорать будешь!

Цыганка сделала многозначительную паузу, усиливая эффект своих слов сверкающим взором угольных глаз. Лена оцепенело смотрела в зрачки женщины и не могла отвести взгляда. Где-то внизу живота распространялась предательская слабость.

- Бежать тебе после этого домой надо будет, милая. Потому что еще валеты встречаться будут. И каждый третий - судьба твоя. Как в глаза посмотришь, как мне сейчас, так про себя забудешь.

Гадалка замолчала. Еще несколько долгих секунд Лена приходила в себя от услышанного.

- Я пойду? - спросила она бесцветным голосом.

- Иди, - цыганка махнула рукой, равнодушно повернулась спиной к Лене, что-то резко и быстро сказала девочке на своем тарабарском языке, и обе засеменили по тротуару: женщина - путаясь в развевающейся юбке, девочка - повисая на руке у тащившей ее матери.

С минуту Лена стояла на месте, собираясь с мыслями.

- Бред сивой кобылы! - вслух сказала она.

Ей вдруг стало легко, как будто и не было недавнего наваждения. Правда, состояние оставалось до странности иррациональным, голова пустой, и вертелась в ней только песенка Чичериной: "Улу-ла, ту-ла-ла, ветром голову надуло". Но физически Лена чувствовала себя просто прекрасно.

Кокетливо поправив прическу, она задрала подбородок и походкой топ-модели, уверенной в своей неотразимости, направилась в сквер, кратчайшей дорогой к дому.

Это был запустелый уголок природы, островок зелени среди разбитого асфальта дорог и тротуаров, облюбованный мамашами с дошкольными чадами, редкими выпивохами и пенсионерами, приходившими отдохнуть на скамейках, качество и количество которых год от года неуклонно уменьшалось.

Лене, впрочем, была известна еще одна категория лиц, избиравших сквер местом своего пребывания. Познакомилась с ними она в пять лет, когда, гуляя здесь с мамой, удрала от ее присмотра. Заметить ее отсутствие мама даже не успела, так как через несколько минут Лена вернулась и, толкая маму в бок, недоуменно зашептала:

"Вот тот дядя: он мне писю сейчас показывал!"

Пожилой мужчина, спину которого увидела мама, удалялся спокойно и с чувством достоинства. Мама почему-то растерялась, но потом объяснила:

"Ну, он просто писять, наверное, захотел:"

"Нет, нет! - Лена была почти в истерике. - Он не писял!"