Дембельский альбом

- Да уж! - отзываюсь я... а что я могу ему, племяннику, сказать ещё? Что при слове "жопа" лично у меня перед мысленным взором на какое-то мгновение сейчас мелькает картинка помывки в гарнизонной бане? Душевое отделение, набитое голыми пацанами... гремят тазики... парни весело, энергично трут другу спины, не опускаясь мочалками ниже поясницы - не касаясь упругих задниц... у каждого свои ассоциации!

Мне ясно, что ничего путного о службе в армии я от Антона не услышу... и потому на правах родного дяди, имеющего какие-никакие связи в этом не самом худшем из миров, я перевожу разговор на ближайшие планы Антона, выясняя, чем он собирается заниматься и нужна ли будет ему моя помощь, - мы говорим о будущем Антона, а у меня в голове крутятся четыре слова - четыре имени: Толик, Серёга, Валерка, Вася... вот ведь совпало! Совпало - как в сказке... один в один! И этот оболтус стёр фотографии - стёр, и ничуть об этом не сожалеет! Хотя... о чем ему сожалеть? Его армейская служба прошла-пролетела так, что вспомнить ему о ней совершенно нечего, кроме глупости и тупости, - для него армия - это "жопа"... а для меня? Разговаривая с Антоном, я пытаюсь вспомнить, где лежит у меня м о й дембельский альбом, который мне не попадался на глаза уже добрый десяток лет... альбом, где Толик, Серёга, Вася, Валерка... просто фантастика!

- Может, у нас останешься? Завтра воскресенье... а утром я приготовлю вам что-нибудь вкусненькое - домашнее, - предлагает сестра, видя, как я смотрю на часы. - Оставайся!

- Да, дядя, оставайся! - говорит Антон, и я нисколько не сомневаюсь в искренности его слов. Я знаю, что Антон меня и любит, и уважает, но...

- Нет, - говорю я. - Ещё по одной, и мне пора - нужно еще, пока не поздно, кой-куда позвонить... дела! - Я вру, говоря и про звонки, и про дела.

- Я тебя провожу, - предлагает Антон. - Позвоню сейчас Юрчику, он подъедет - и мы тебя вмиг отвезём... - Антон, говоря это, ищет глазами свой "сотовый".

Я, глядя, на Антона, невольно улыбаюсь.

- Зачем? Для этого есть Эдик... сиди! - говорю я, наполняя рюмки.

- А Эдик - это кто? - Антон, проявляя дежурный интерес, вновь тянется к салатнице.

- Мой водитель, - коротко поясняю я, доставая "сотовый" свой. - Ну, Антоша... с возвращением! - Я поднимаю рюмку. - Жопа армия или не жопа, а дома, конечно, лучше... здесь я с тобой не спорю! Через неделю я позвоню - ты подъедешь ко мне в офис, и мы конкретней поговорим о твоих дальнейших планах. Ясно?

- Так точно! - кивает Антон.

Мы чокаемся... выпиваем-закусываем... Я смотрю на сидящего напротив Антона, и у меня такое ощущение, что он за время своей службы ничуть не изменился, - "вмиг отвезём"... детский сад!.. Впрочем, Антон понятия не имеет ни о масштабах моего бизнеса, ни о размерах моего состояния, а если учесть, что я никакими внешними атрибутами свою успешность в бизнесе не афиширую, то фраза "позвоню сейчас Юрчику" для легкомысленного племянника более чем простительна.

- Марьяна звонит? - спрашивает сестра, подкладывая салат в мою тарелку.

- Пишет, - отзываюсь я. - На электронный ящик...

- А Леночка?

- Учится, - говорю я, набирая номер Эдика.

Марьяна - моя вторая жена... С первой женой я прожил пять лет, и поначалу всё у нас было хорошо, но на исходепятого года, никому об этом не говоря, я стал внутренне тяготиться браком, одновременно с этим все чаще подумывая о том, как бы нам беспроблемно расстаться, так что когда мою первую жену неожиданно накрыло увлечение каким-то дизайнером-модельером, я воспринял это как подарок судьбы, - расстались мы достаточно легко, а главное, по причине более чем понятной - совершенно объяснимой... А Марьяна появилась в моей жизни спустя четыре года, и вовсе не потому, что я в неё страстно влюбился, а просто на тот момент в моей жизни всё чаще и чаще стали возникать ситуации, где солидно и респектабельно было появляться не одному, а с законной супругой... впрочем, Марьяна, когда я впервые её увидел, мне понравилась, так что в моём втором браке был не только голый расчет - не один бездушный прагматизм. У нас родилась дочь - Леночка... теперь Леночка учится в Америке, и Марьяна живёт с ней - уже шесть лет мы живём практически врозь... меня такое положение дел совершенно устраивает, о чём я, впрочем, не особо распространяюсь; во всяком случает, моей сестре кажется, что в личной жизни мне фатально не везёт, и я её в этом не разубеждаю, - пусть думает так, как ей думать хочется...

Я набираю номер Эдика - своего водителя... Конечно, можно было бы и остаться - не так часто я бываю у родной сестры в гостях, но я уже вспомнил, где должен лежать мой дембельский альбом, и, вспомнив это, я чувствую... да, я чувствую - как мальчишка - нетерпеливое желание окунуться в собственные армейские воспоминания... благо, они у меня - в отличие от племянника - есть.

Эдика я попрошу подъехать через полчаса, и ровно через полчаса раздаётся его звонок: "Виталий Аркадьевич! Я у подъезда"... Мы едем в потоке машин, и я, глядя перед собой, невольно думаю, как странно это совпало: Толик, Валерка, Серёга, Вася... то есть, ничего сверхъестественного, конечно же, во всём этом нет, - четыре обычных имени, случайным образом соединённые вместе... и тем не менее! Антон родился в тот год, когда я из армии пришел, отслужив два года в гвардейском дивизионе, и мне об армии до сих пор есть что вспомнить... а теперь из армии вернулся он, мой племянник, и ему, только-только демобилизовавшемуся, о службе своей говорить совершенно неинтересно, потому что ему вспоминать о времени, проведённом в армии, практически нечего... даже фотографий - кроме нескольких парадных, присланных матери - не осталось ни одной, и он об этом нисколько не сожалеет. А у меня этих фотографий - целый альбом... глядя перед собой, я думаю о странном совпадения четырёх имён: Толик, Сёрёга, Вася, Валерка... "Вас проводить?" - спрашивает Эдик, когда машина останавливается у подъезда малоквартирного дома, в котором я год назад купил квартиру улучшенной планировки. "Не нужно, Эдик, - говорю я. - У тебя на сегодня какие планы?" "Да, в общем-то, никаких, - отзывается Эдик. - Юля сессию сдаёт - ей не до меня. А что? Нужно будет куда-то съездить ещё?" "Возможно... - говорю я, открывая дверцу "Ауди". - Возможно, я позвоню тебе часика через два-полтора... сможешь подъехать?" "Конечно, Виталий Аркадьевич!" - говорит Эдик, кивая головой... Я вхожу в подъезд, зная, что Эдик не уезжает сразу, а каждый раз ждёт до тех пор, пока в каком-либо окне моей квартиры не вспыхнет свет, - так у нас с Эдиком заведено.

Антон, мимолётно упомянув четыре имени, сам не знал, на какую волну он меня настроил... и не только не знал - он даже a priori знать об этом и не может, и не должен! А между тем... Толик, Серёга, Вася, Валерка - для меня это не просто четыре имени, соединённых вместе, а это для меня... Альбом оказывается там, где я, собственно, и предполагал, - лет десять, если не больше, этот альбом не попадался мне на глаза, потому как даже при переезде на новую квартиру несколько коробок я за ненадобностью просто-напросто не открывал... Я переодеваюсь по-домашнему - в песочного цвета шорты и старую, но любимую светло-оранжевую рубашку, три года назад купленную в Бразилии... я достаю их бара початую бутылку мартини, приношу из холодильника в спальню кубики льда и пакет с осветлённым яблочным соком... а почему, собственно, нет? "Тупость, глупость, понты, показуха" - сказал отслуживший племянник, и он, наверное, прав... так ведь и тогда, когда служил я, в армии всё это было... разве что было меньше понтов, а всё остальное было в полном боекомплекте: и тупость, и глупость, и показуха... но разве об этом хочу я вспомнить сейчас - разве это осталось в моей памяти? Подъёмы, отбои, плац, полигон - семьсот тридцать дней в сапогах... и глупость, и тупость - всё это было, но всё это стёрлось, сгладилось, потускнело или вовсе забылось, напрочь выветрилось из памяти, а осталось в памяти незабываемо и нестираемо только это - Толик, Серёга, Вася, Валерка... парни, с которыми я служил, - они, и только они - моя память о службе...

"Память о службе" - именно так написал когда-то на первом листе альбома красивой вязью дивизионный писарь... черт, а имя этого писаря я забыл - звали его то ли Славиком, то ли Стасиком... впрочем, где-то в альбоме есть его фотография... всего фотографий в альбоме чуть больше сотни, и на каждой из них запечатлён какой-то миг моей службы - семьсот тридцать дней в сапогах... лето... осень... зима... весна... снова лето, - на чуть пожелтевших фотографиях - разные ракурсы, разные лица, разный фон... впрочем, лица повторяются, и кого-то я помню отлично, а кто-то в памяти потускнел и смазался, так что, глядя на иные фотографии, я с трудом вспоминаю имена тех, кто на этих фотографиях изображен, - не по своей воле оказавшиеся вместе, одинаково одетые, одинаково шагающие в одном строю, мы в то же время все были разные, и потому совершенно неудивительно, что, оказавшись под одной крышей, кто-то с кем-то сходился ближе - и тогда возникала дружба, именуемая армейской, а кто-то с кем-то просто рядом сосуществовал, находясь в одном подразделении, и не более того... по-разному складывались отношения между парнями даже одного призыва, а ведь было ещё деление на "салабонов", "молодых", "черпаков" и "стариков", и через все эти четыре ступени армейского возмужания неизбежно проходил каждый... но, листая страницы альбома, я думаю не об этом, потому как и это тоже забылось, - я думаю о другом: фотографий в альбоме чуть больше сотни, но среди них есть тринадцать, для меня самых ценных и дорогих, потому что с них, с этих тринадцати чуть пожелтевших квадратиков-прямоугольников на меня, как привет из армейской юности, смотрят они, пацаны одного со мной призыва - Толик, Валерка, Вася, Серёга... без них, без этих парней, армия для меня наверняка тоже стала бы такой же бездушной машиной - царством тупости, глупости и показухи - какой она стала для отслужившего племянника Антона... но! - служба моя была согрета дыханием четырёх парней, и потому - в отличие от Антона - мне есть что вспомнить, и не просто вспомнить, а вспомнить с ностальгически согревающей душу теплотой...

Каждый их этих парней был хорош по-своему... У Серёги, невысокого и коренастого, член был не очень большой, но при этом необыкновенно твёрдый, - сосать член Серёгин было не бог весть какое удовольствие, зато сам Серёга, не подозревая о том, сосал у меня отменно... у стройного, атлетически сложенного Толика была обалденная задница - небольшая, по-мужски аккуратная и вместе с тем сочная, словно налитый спелостью персик, с бархатисто-нежной на ощупь золотисто-молочной кожей, - в такую попочку было сладостно вдавливаться всем пахом, ощущая её упругую и вместе с тем мягкую - бархатисто-сочную - выпуклую округлость... грубоватый Валерка, не будучи геем, каждый раз перед трахом жадно, запойно сосался в губы, и делал он это так чувственно и так страстно, что у меня от Валеркиного сосания каждый раз пробегал по телу щекотливо-колкий сладкий озноб... и был еще Вася, малость смазливый парень в звании младшего сержанта, у которого был вполне приличный - очень даже приличный - член... словом, каждый их этих парней был хорош по-своему, и трах у меня со всеми четверыми, впервыепознавшими в армии сладость однополого секса, был обоюдным и взаимным: они, наслаждаясь и кайфуя, периодически натягивали меня, а я, в свою очередь, с не меньшим наслаждением точно так же натягивал их, и при этом каждый из них, четверых сослуживцев, время от времени перепихивавшихся со мною в рот или в зад, думал-считал, что я это делаю лишь с ним одним - только с ним, и ни с кем больше, - каждый из четверых парней-партнёров был совершенно уверен, что он, и только он - он один! - является моим сексуальным партнёром...

Я, глоток за глотком отпивая мартини, неспешно всматриваюсь в фотографии тех, кто так великолепно скрасил время моей службы - семьсот тридцать дней в сапогах, как говорили мы в то время... вот бы о чём рассказать Антону, да только - никак нельзя... и нельзя, и не нужно, - он, Антон, совсем на другой волне... никогда он этого не узнает - того, чем памятна служба для меня! Но ведь как удивительно, как странно совпало: Толик, Серёга, Валерка, Вася... я, перелистывая страницы альбома, с чувством нахлынувшей грусти неспешно всматриваюсь в свою армейскую юность: на чуть пожелтевших снимках нам всем по девятнадцать-двадцать лет, а лица - совсем мальчишеские... мы присягали стране, которая исчезла, как Атлантида, - где вы все теперь, друзья-однополчане - по каким параллелям-меридианам разбросала вас непредсказуемая жизнь?

Толик, Серёга, Валерка, Вася... Собственно, на месте этих четверых, ставших для меня сексуальными партнёрами, могли оказаться любые другие пацаны, не лишенные некоторой фантазии, не отягощённые сексуальными комплексами - и тогда я имел бы секс не с Серёгой, Валеркой, Толиком и Васей, а с кем-то другим из сотни своих непосредственных сослуживцев, потому как в любом человеке самой природой изначально заложена некоторая предрасположенность к однополым контактам-отношениям, то есть в душе всякого человека, пребывающего в этом мире в номинации "натурал", всегда есть некая ниша, предназначенная для возможности отклонения от "натурального" пути, и если эта ниша у иных оказывается незаполненной, то это происходит вовсе не потому, что парни действительно невосприимчивы к однополому сексу, - незаполненность ниши всегда и везде означает лишь то, что парню на его магистральном пути не повстречался тот, кто смог бы его на какое-то время увлечь за собой по лунным дорогам к иным берегам... собственно, "на какое-то время" - это и есть суть тех, кого я сам для себя называю попутчиками. Серёга и Толик, Валерка и Вася были именно ими - такими попутчиками: однажды попробовав, испытав и познав упоительный кайф однополого секса, они затем снова, и снова, и снова - до самого дембеля - окунались в это естественное наслаждение, но, каждый раз испытав полноценный оргазм, погасив своё молодое томление, они опять возвращались к тому, что им было присуще по жизни в большей степени, - они, всецело мне отдаваясь и тут же меня имея сами, лишь на какой-то краткий миг исчезали в глубинах безоглядного наслаждения, а затем самым естественным образом вновь возвращались в более свойственный им гетеросексуальный мир, где все разговоры, мечты и планы сводились к женщинам и девчонкам... да, они были попутчиками - были обычными бисексуалами, и на их месте могли наверняка оказаться любые другие пацаны, но в силу разных случайностей оказались именно они - Вася, Валерка, Толик и Серёга, и я за всё время нашей совместной службы ни разу об этом не пожалел...

Глядя на фотографии - чувствуя нарастающее возбуждение, я вспоминаю, как впервые это случалось-произошло с Толиком, с Серёгой, с Валеркой, с Васей... а было, в общем-то, с каждым по-разному... с Серёгой, к примеру, я впервые сделал это, будучи в наряде - в карауле, причем первый раз у нас ограничился сексом исключительно оральным: поочерёдно садясь друг перед другом на корточки, мы отсосали друг у друга в половине четвёртого утра за приземистым зданием караульного помещения, причём всё это случилось-произошло не совсем спонтанно, потому что весь день накануне, то и дело оказываясь наедине, мы неустанно друг друга подкалывали - говорили друг другу что-то типа "хочешь соснуть?" и "я тебя выебу!"... это были грубо-шутливые, ни к чему не обязывающие слова-фразы, но, произносимые вслух, они смутно томили, сладко тревожили душу, и мы говорили друг другу эти возбуждающие слова снова и снова: глядя Серёги в глаза, я говорил ему "я тебя выебу", и Серёга, смакуя каждое слово, тут же мне отвечал "это я тебя выебу - я тебе вставлю в жопу", или Серёга, ещё до конца не веря в силу произносимых слов, мне говорил "ты у меня отсосешь", на что я ему без задержки и промедления отвечал "это ты отсосёшь у меня - ты у меня возьмёшь в ротик"... мы говорили всё это друг другу исключительно наедине - говорили напористо, весело, и я уже знал, чем это может закончиться, а Серёга, обещая мне вставить в зад или дать в рот, по причине отсутствия подобного опыта, а также в силу своей доминирующей "по жизни" гетеросексуальности до последнего не представлял со всей внятно осознаваемой отчетливостью, насколько всё это и просто, и реально - вне зависимости от преобладания в парадигме персональной сексуальной шкалы какой-либо доминантной ориентации... закончилась эта словесная мастурбация в половине четвертого утра - взаимным оральным сексом... и лишь спустя наделю - во время парко-хозяйственного дня - мы полноценно натянули-трахнули друг друга в очко, сделав это на пыльном матрасе в технической каптёрке... причем, на этом матрасе оказались характерные - шероховато-твёрдые - пятна-разводы, какие остаются от излитой мимо цели спермы, когда она, пропитав ткань, высыхает, превращаясь в утолщённые на ощупь желтовато-матовые или матово-молочные овалы-кругляши, так что, помнится, у меня невольно возникло не лишенное оснований подозрение, что на этом матрасе за время его существования упражнялись не мы одни...