Евгений О

Но этого не случилось; металлический ошейник был снят, Мадам надела привычный ему кожаный поводок и почти силком дотащила раба до ванной, где он потерял сознание...

Очнулся Евгений в спальне Мадам, на коврике у кровати. Перед ним стояла миска с водой; он ощутил, что руки и ноги мягко стянуты кожаными ремешками. Очень хотелось пить, и он до изнеможения лакал воду. Тут вошла хозяйка, облаченная в деловой костюм.

- Хорошо, что очнулся! Стал очень слаб, поэтому некоторое время можешь быть свободен от работы. А Валерия Ивановна за тобой присмотрит, пока меня не будет...

С этими словами Мадам удалилась. Вскоре в комнату вошла сухонькая женщина средних лет. Она перестелила постель, не глядя на связанного Евгения, смела пыль в комнате и только тогда подошла к рабу и освободила его от ремней. Их заменило устройство, в котором Евгений опознал колодки - в такие же заковывали провинившихся рабов в прошлом столетии. Руки и ноги его были надежно зафиксированы в отверстиях массивной доски. Это не давало свободно двигаться; с огромным трудом он дополз за уборщицей в соседнюю комнату. Здесь, в гостиной, неподалеку от камина, было его постоянное место: тюфячок, горшок и миска на это указывали. Валерия Ивановна опустила его на колени, уложила голову раба лицом вниз на тюфяк таким образом, что ягодицы оказались вверху. Затем суспензорий был удален, и член Евгения наконец-то получил свободу. Руки женщины протерли измученную плоть каким-то смягчающим составом, и пенис напрягся как бы против воли его обладателя. Но Валерия Ивановна не прекращала работы. На его члене оказалось кольцо, представлявшее собой оригинально устроенную искусственную вагину. После пары вертикальных движений руки он кончил. Однако приборчик так и остался висеть, стягивая пенис, но намекая на грядущее удовлетворение. Больше Валерия Ивановна к рабу не приближалась и вообще на него не реагировала, занимаясь своими непосредственными делами.

Вечером Мадам застала Евгения все в той же позе. Она шлепнула раба по заднице, сняла с него колодки и проговорила:

- Ты тут немного поразвлекся. Очень мило... Но не забывай и о работе.

В следующие два дня Евгений чувствовал себя нещадно эксплуатируемой домработницей. Мадам обращалась к нему, только чтобы отдать приказание - вымыть посуду, растопить камин, принести на спине поднос с кофе. Вечером она ела арбуз, выплевывая косточки ему в рот. Затем надела шикарное платье и удалилась, потребовав вымыть полы везде, кроме гостиной и спальни. К ночному приходу Мадам он с трудом управился с этим и без сил упал на свой тюфячок. Естественно, приказ принести утром кофе в постель не был исполнен вовремя. Мадам проснулась с опозданием, подошла к Евгению и разбудила его сильным ударом ноги. Он очнулся не сразу, с трудом осознав, где находится и что его разбудило. Инстинктивно попытался вскочить, но тут же опустился на колени, приготовившись к экзекуции.

Мадам ничего на это не сказала, только глянула искоса на раба и отдала несколько повседневных приказов. Этим утром он не получил еды: Мадам села за завтрак, сервированный, очевидно, Валерией Ивановной или кем-то столь же невидимым. Она выпила наконец кофе, потом принялась за салат, остатки которого аккуратно стряхнула в миску раба. Остатки кофе были выплеснуты в тарелку еще более небрежно, и Евгений, стараясь не шуметь, выпил и вылизал все, что попало в его посуду. Мадам была, видимо, удовлетворена этим унижением. Она улыбнулась, взяла поводок покрепче и потянула Евгения за собой...

В этой комнате он еще не был. Впрочем, и комнатой помещение можно было назвать с натяжкой. Квадратный зал с высоким потолком и два столба посреди него. Мадам подтащила его поближе и дала разглядеть конструкцию. Чуть выше уровня плеч и на полу находились цепочки - явно для того, чтобы удерживать руки и ноги. На потолке в точности посерединемежду столбами находился крючок, к которому Мадам аккуратно подсоединила поводок. Затем вставший с колен раб должен был широко развести конечности, которые хозяйка закрепила цепями на столбах. Поводок был отрегулирован таким образом, чтобы раб не задыхался, но должен был постоянно тянуться вверх, чувствуя тесноту на горле. Растянутый таким образом, Евгений не мог пошевелиться. Мадам подошла к нему спереди и сжала пальцами подбородок:

- Думаю, от своей гордости и от альтруизма ты еще не отделался. Ты должен понять, что твоя жертва сама по себе ничто. Моя милость - в принятии ее, это некоторое снисхождение. А насчет твоей жизни... Убивать - одно, засечь до смерти - другое... Ты сделаешь мне удовольствие тем, что будешь терпеть, сколько сможешь. Потом ты будешь умолять и унижаться, говорить, какое же ты ничтожество. Но нужно на самом деле не это. Подумай, может, успеешь понять. Кричать можешь громко, все одно ничего не слышно.

Мадам открыла незаметный шкаф, встроенный в стену, и перед Евгением предстали орудия наказания - плети, хлысты, бамбуковые и деревянные палки, щетки, даже проволочные плети.

- Следов, должно быть, будет много. Ну да ничего, - Мадам взяла в руки длинный черный кнут. - Он достаточно болезнен, чтобы не затягивать экзекуцию. Ты заслужил это и за сегодняшнее утро, но наказан будешь не за это.

Мадам провела кнутом по бедрам Евгения, по суспензорию, по груди. Затем встала у него за спиной. Она разделась, оставшись в черных кожаных трусиках и такой же безрукавке. Обтягивающая одежда скорее открывала ее массивные мышцы и полное тело. Мадам Полина взялась за кнут и размахнулась со вздохом. Первый удар обжег его ягодицы. Он показался не очень сильным, но боль от него не стихала, а скорее усиливалась с каждым мгновением. Новые удары только обострили это ощущение; взмахи Мадам каждый раз были только шире, и кнут бил все сильнее. С ягодиц она перешла на спину, а потом начала охаживать все тело, не прицеливаясь специально. Евгений понимал, что вырываться бессмысленно, уворачиваться - тоже. Таким образом можно было только подставить под удар переднюю часть тела. Но ум и его выводы уже не были важны, не они, а инстинкты управляли его движениями, когда он, выкручивая суставы, пытался уклониться от кнута. В итоге красные полосы расцветили его грудь, на некоторых сразу же выступили капли крови.

Евгений долгое время сопротивлялся молча, потом не смог больше сдерживаться и закричал. Это были животные, нераздельные крики загнанного зверя, в которых только иногда различались слова "нет!" и "не надо!". Затем, оставив попытки вырваться, он начал оглашать воздух призывами о помощи, ругательствами и даже угрозами в адрес Мадам. На это хозяйка ответила серией еще более жестоких ударов, окончательно сломивших раба.

Он начал умолять о прощении, захлебываясь от бессильных слез, уверял Мадам, что его непослушание больше не повторится; затем клялся быть ее тряпкой для ног, ее унитазным бачком, ее плевательницей навеки. Но и это не останавливало мучений. Евгений чувствовал, как струйки крови стекают по его спине и к ним прибавляются все новые. Он мог истечь кровью прямо здесь и бессилен был это изменить. Мадам вновь и вновь била, иногда меняя угол удара, увеличивая повреждения и не давая рабу потерять сознание. А он только бессильно всхлипывал. Евгений чувствовал, что вот-вот может переступить болевой порог и погрузиться в небытие. Тогда уже ничто не спасет его, и Мадам забьет раба до смерти, может быть, не заметив этого.

Евгений в полузабытьи шептал:

- Ира, я чувствую, что зло не в боли, не в любви, не в подчинении, а в непослушании. Именно оно... Дело не только в самоотдаче, но и в том, как она совершается. Радости госпоже раб не приносит; эти отношения - нечто иное, и регулируются они иначе. Забота о рабе - великое бремя, брать его добровольно никто не станет. Цель жизни не в том, чтобы свалить всю ответственность а хозяина или хозяйку, а чтобы выбирать самому... Выбирать, не как, а что... Ведь если любовь будет взаимна, если человек познает о себе все...

Вероятно, не все эти слова были произнесены, некоторые были только молниеносными размышлениями раба. Но что-то в этом соответствовало ожиданиям Мадам. Поводок был отстегнут, затем освободились от цепей и его конечности. Евгений потерял сознание раньше этого, но был уверен, что сама Мадам подхватила его на руки и отнесла в свою спальню, где он и очнулся на следующий день, прикрученный поводком к ножке кровати.

И потянулись однообразные дни, когда Евгений в полной мере почувствовал себя вещью. Мадам обращала на него куда меньше внимания, чем на какой-нибудь стул. Она только отдавал приказы, не сомневаясь в повиновении и не глядя на раба. Количество домашних работ резко увеличилось; Валерия Ивановна исчезла в неизвестном направлении, а кухня и уборка отнимали немало время. В еде Мадам была неприхотлива, ограничивалась готовыми продуктами в тех редких случаях, когда завтракала и ужинала дома. Уходя, она пристегивала Евгения наручниками к железной ножке кровати, сдвинуть которую возможности не было. Однажды хозяйка поэкспериментировала: туго стянула ноги Евгения ремнями и заставила его встать и нагнуться почти под прямым углом. При этом руки его, скрепленные за спиной, были притянуты к ручке двери. Согнувшийся вдвое раб провел в этом положении несколько часов, ощущая спиной филенчатую поверхность. Стянутые ноги нестерпимо ныли, опущенная вниз голова стала источником дополнительных страданий. Когда Мадам соизволила отвязать его, Евгений тут же упал к ее ногам. Больше таким образом с ним не развлекались.

Мадам использовала раба как сервировочный столик, подставку для ног, как кухарку и уборщицу, но никогда - как туалетный горшок. Евгений присутствовал, когда госпожа посещала туалетную комнату и должен был наблюдать за ней. Когда хозяйка не тянулась за туалетной бумагой, он должен был подползти и аккуратно вылизать ее дырочки, при этом задний проход нужно было вычищать идеально и досуха. Для этого Мадам даже слегка раздвигала ягодицы.

В ванную комнату Евгений практически не допускался. Только Если Мадам заходила туда босиком и не хотела таким образом возвращаться в спальную, она усаживалась на спину раба, чтобы тот отвез ее. Тут Евгению приходилось по-настоящему тяжело, один раз он чуть не упал. После этого Мадам всерьез заинтересовалась его физическим состоянием. Однажды днем она приказала ему обнаженным, в одном привычном суспензории, выйти из дома и занять место в багажнике.

Евгению позволили вылезти в подземном гараже без опознавательных признаков, где стояло несколько автомобилей; соседнее помещение оказалось отлично оборудованным спортивным залом, в котором занималось трое мужчин. Один из них - немолодой брюнет - был облачен в дамский купальник; все волосы на его теле были обриты, а длинные волосы подчеркивали его андрогинность. Только холм под плавками выдавал истинный пол. Тренировкой трансвестита руководила высокая худая женщина в джинсах, то и дело ударявшая раба кнутом. Второй - совсем мальчик, лет шестнадцати - носил только металлический хомут, замкнутый сзади и не позволявший говорить. Юноша изнурял себя подъемом тяжестей под надзором женщины средних лет, облаченной в глухое темное платье чуть ли не до пят. Третий мужчина был миловидным блондином, очень худым и бледным. На нем, кроме ошейника, были колготки, явно доставлявшие немало неудобств. Его то и дело подгоняла мускулистая широкоплечая леди.

К ней-то и обратилась Мадам. Что-то негромко сказав, она указала на Евгения. Соизволила обратить на него внимания и тренерша.

-Что ж, можно начать...

Под ее руководством Евгений, истекая потом, проделал серию упражнений по поднятию тяжестей, несколько растяжек и гимнастик, следуя примеру блондина. После двух часов занятий их отвели в душ. В тамбуре мускулистая дама заставила Евгения опуститься на колени и нанесла ему несколько ударов по ягодицам металлической щеткой: "В следующий раз будь старательнее!" Затем тренерша проследила за их омовением холодной водой (пенис блондина показался Евгению непомерно большим), затем надела на своего подопечного какую-то сбрую и удалилась.