Но Соня не просто держала. Она сосала! Ваня быстро слабел. Но в то же время в нем появлялась какая-то упругая упрямость, потом даже твердость и монолитное желание понять - зачем? И скоро он понял. Хитрым этим приёмом через языка высасывают всю правду об организме неприятеля. И правда эта была в салями, что так не кстати уперлась Сироткиной в локоть.
Понял и забеспокоился - вдруг обнаружат. Какой будет позор! Или хуже - старик запихает его в мясорубку!
И тут, как назло, рядовая отпрянула и опасливо покосилась на бугор.
- Товарищ полковник, - стукачка Сироткина лезла из кожи в сексотки, лишь бы старик не отправил на мясо, - у него там что-то.
- Что там? - старик посерьезнел, насупился.
- Что-то лежит.
- Не может быть. А ну изьять!
Сироткина в ступоре мешкала.
- Рядовая Сироткина, произвести досмотр пазухи рядового.
- Есть.
Она расстегнула пуговицы. Её, всё более наглеющие пальцы, закопошились у него под одеждой. "Что будет? - панически жмурился Ваня. - Что сейчас будет!" Пальцы нашли колбасу. Как будто их треснуло током. Сироткина с писком отдернула руку, прижала её к груди. Потом расхрабрилась и снова полезла. На этот раз зацепила крючочками пальцев и потащила наружу. "Плод" выпал ей в руки. Она диковато отшатнулась.
Ваня готов был провалиться сквозь пол, настолько ороговевшая колбаса походила макушкой на желудь: шкурка на её конце кольцом сошла, оголяя лоснисто-синюшную мякоть. Казалось, трупное окоченение салями начинается с головы. Но разгоняя не последовало. Разгоняя Ванину виноватость, полковник совсем не гневливо, скорее журящее, прожурчал:
- На воре и палка горит.
У Вани с души отлегло: "Старикан-то не злой, а прикольный. Другие из-за котлетки удавятся, а этот салями простил. На воре, говорит, палка горит. Прикольный. А эта-то крыса, у него там что-то. Бывалая крыса. Но это мы еще посмотрим - кто кого".
Итак ему разохотилось выслужиться, скарабеем пролезть в доверие полковника, что предложи тот отдать конец, он бы и это сделал: хоть этой крысе, хоть кому.
- Отдать конец. - словно подслушав его мысли, произнес полковник. - А тебе, рядовая, произвести отсос ядовитой суспензии из предположительно гангренозной части тулова раненого солдата.
Соня непонятливо заморгала.
- Как, прямо ртом отсос, товарищ полковник?
- Да, рядовая Сироткина, надо нам быть всем уверенным, что ты не спасуешь перед гнилыми останками солдата на поле брани.
Было видно, что Сироткину тошнит от одной мысли, что это исчадие солдатской пазухи придётся брать в рот. Ставшее некрасивым, лицо искривило отвращение. Уголки губ, дрожа, изогнулись к низу. Пуговка носа наморщилась. От нее во все стороны врассыпную бросились веснушки.
Но рядовой Сироткиной хотелось жить, пусть даже и так, - сося ядовитые колбасы.
Она накренила палку к устам (все в комнате выжидательно застыли) и представила, что это не заражённая бутулизмом салями, а жопа, вставшего с горшка, гномика. Повеяло сказкой. Стало не страшно. И Соня нажала губами на жопу. Проказливо слетели гномовы шорты и с ними шоры с глаз Сироткиной: во рту бутулёзная Ванина колбаса, а не задик потешного гнома! Щеки солдатки раздуло. Зеленые с поволокой глаза съехались к носу. "Ишь щекастая стала. - подумал Ваня. - Ещё чему-то удивляется". Соня судорожно взатяг соснула и попыталась стянуть с колбасы кожицу вниз до конца. Но легко отслоившись с головы, шкурка дальше не шла и была к телу колбасы будто приросшая. От натяга она утонилась, запунцовела, испещрилась под желудем сеткой извилистых меленьких ниточек. "Так она пришита!" - догадалась Соня и попробовала отковырнуть кожуру ногтями почти панически, потому что, что же будет если ей не удастся очистить и обсосать колбасу целиком?! Старик её снова накажет!
Снова и снова ноготки санитарки впивались в покрасневшую кожуру. Колбаса вздрагивала, но не лопалась. Не в такт ей Ваня вскрякивал и с горящим лицом вытягивался в струнку. И от этого у Сони возникло смутное ощущение, что между колбасой и солдатом существует какая-то связь. Не то, чтобы они были одним организмом (наоборот - колбаса жила отдельной от солдата жизнью), скорее это была какая-то неуловимая метафизическая зависимость. И сама салями (что-то в ней назревало, что-то сгущалось) должна была вот-вот дать ответ - какая. Чтобы ускорить пришествие ответа, Соня до ушей растянула рот и погрузила в него салями как можно глубже - до гланд и дальше. И хотя голова салями стала совсем близко от ее мозга, понимание не приходило. Она отстранилась, хватая ртом воздух.
- Товарищ полковник, - рядом с громадиной палки лицо санитарки казалось тщедушным, - я не понимаю, я: - Чего ты не понимаешь?! Ах, ты не понимаешь! А то, что солдат лежит без дыхания на гране гибели - это ты понимаешь? Он за неё почти жизнь отдал, а она, видите ли, рот боится суспензией замарать. А ну раздевайся! Да, всё с себя снимай! Живо! Форма одежды номер ноль.
Сироткина молча поднялась. Это было выше её сил - раздеться при них - старике и солдате. Она покосилась на дверь в бункер. В глазах задрожали слезинки коротенькой Сониной жизни. Пряча их, она стянула с головы пилотку и ткнулась в неё лицом. Теперь слезы нашли выход и обильно мочили пилотку. Что ни слеза, то воспоминание о куцых, но ярких событиях жизни варяжки: прощайте фиорды в тумане, прощайте крикливые крачки, прощай и ты - кружок юных карикатуристок. Солдаткарыдала беззвучно, боясь стенаниями приблизить исход.
Видео
Рассказы