Я чувствую, что засыпаю.
Еще пара фраз.
А если через много лет наши тетради кто-то найдет? Скажем, лет так эдак через двадцать, как говорит Игорь. Мне тогда будет... Сколько мне будет? Ого, тридцать шесть. У меня, видимо, будет муж, семья, дети. Как я отреагирую на свои девичьи записи? Если мне их кто-то прочитает или я услышу их, например, упаси боже, по радио?
Что я тогда сделаю?
Я улыбнусь своему прошлому.
К о н е ц
Послесловие издателя
Вот и все. Признаюсь, я полюбил моих подростков. Мне не хотелось с ними расставаться, и я, набравшись смелости, пошел в школу, зашел к директрисе и долго пытался объяснить ей, кто я такой и что мне нужно.
- Зачем вам классные журналы такой давности?
- В то время здесь учились дети моих знакомых.
- Нет, я не могу, я не имею права. Какие фамилии Вас интересуют?
Я назвал.
- Нет, я таких не помню. Значит, это было еще до меня. До того, как я стала
директором.
Я пошел в адресный стол и там меня ждало разочарование. Все мои подростки уехали, кто учиться, кто в армию. Но никто из них не вернулся назад. Получалось, что шесть тетрадей - это единственная память, оставшаяся от моих героев. Стало как-то жутковато. Вспомнился Игорь и его рассуждения о том, что нам грозит вымирание. Это утвердило меня в мысли предать записи гласности.
И все-таки я нашел человека, который знал авторов моей повести. Это была их учительница русского языка. Она утверждала, что помнит всех своих учеников.
- Ольга Васильевна, так Вы их всех помните?
- Всех поименно.
- Вот повесть, написанная по их дневникам, не поможете ли отредактировать?
- Конечно, помогу. Как не помочь?
Она читала повесть три дня. Когда я пришел к ней, она стала сокрушаться.
- Ужас. Ужас.
- Что, так плохо?
- Мне так и не удалось научитьих правильно выделять при письме прямую речь.
Тут я понял, что она, видимо, слегка тронулась рассудком. Она совершенно не восприняла смысл написанного, зато тщательно выверила грамматику и синтаксис.