Пройдя через темный коридор, Ира вышла в прихожую и взяла свою сумку. Открыв ее, Ирина запихнула туда книгу, а затем вернулась в большой зал дома Елизаветы Агаповны. Празднования похорон подошли к своей кульминации. Гости, упившиеся с горя, теперь галдели и горланили песни, совершенно позабыв о том печальном поводе, который собрал их в этот день.
- На поле танки грохота-а-а-ли, солдаты шли в последний бой, а молодого команди-и-и-ра несли с пробитой головой, - зычный бас Федора Кузьмича несся над накуренной комнатой. Несколько гостей нестройными голосами подпевали ему, а часть мужчин уже мирно спали на диване, окончательно захмелев. И лишь пару самых стойких товарищей еще продолжало поднимать тосты за здоровье Елизаветы Агаповны...
Сказать честно, покойная Ирина прабабка терпеть не могла всех этих посиделок и пьянок. Свои дни рожденья Агаповна вообще не праздновала, даже в молодости. А на новый год приглашала только самых близких родственников. Будь она жива, то давно бы выгнала всю эту пьяную компанию из своего дома. Однако теперь старуха покорно лежала в гробу, скрестив руки на груди, и уже ничего не могла поделать с гуляющими в ее честь гостями.
- А я те говорю, что если б не наша Лизавета, то деревни этой уже не было бы! - крикнул кто-то в ухо Иры. Ирина испуганно обернулась и посмотрела на щурящегося деда Петровича. Семидесятилетний старик, подсев к девушке, начал ворочать пьяным языком. Ире никак не хотелось вступать в споры с этим алкашом, и она покорно кивнула.
- Вот ты киваешь, но не веришь, не веришь, - несмотря на согласие Ирины завелся старик. - А меж тем фашисты спалили бы деревню нашу в сорок третьем году. Но Лиза не дала им этого сделать, ох не дала...
- Конечно. Это ведь моя прабабка дала отпор фашистам, - снова согласилась с Петровичем Ирина.
- Вот ты мне опять не веришь, - вскричал старик. - А дело было весной сорок третьего. Самый разгар войны! Фашисты, будь они неладны, прорвали оборону и почти подошли к нашей деревни, и остановились в соседнем селе, Сосновке. И даже не немцы, а маядеры проклятые...
- Кто?
- Маядеры... Венгерские части. Самые большие свиньи, мать их за ногу! - выругался старик. - Куда более жестокие, чем немцы или даже итальянцы. Звери просто лютые. Маленьких детей без всякой вины расстреливали, женщин бесчестили и потом в реке топили, мужчин насмерть забивали.... Год назад им тут, в воронежской области, памятник соорудили. При поддержке венгерского правительства. Типа "всем павшим во вторую мировую". Подлецы!
- Ну, может, нет ничего страшного в памятнике? - попыталась возразить девушка. - Война уже давно была, все позабылось.
Гневно взглянув на девушку, старик завелся:
- Простить?! Ну, если бы ты, девочка, знала, что они там в той же Сосновке устроили, ты бы этих мерзавцев и через тысячу лет не простила. Эти сволочи всех девушек местных, которые не успели эвакуироваться, в плен взяли. И начали над ними издеваться, как только могли! Велели раздеться всем, голяком танцевать, а затем друг дружку ублажать. А если какая-то из подруг не могла кончить за отведенные полчаса, то жестко избивали обоих. Трахали они, конечно, всех подряд. И в письку, и в попку! Всем полком. Изверги просто, ничего нет для них святого! Затем заставляли девушек в свое естество женское пруты железные засовывать. Кто не смог засунуть - тех убивали. Даже совсем еще девочек убивали, хотя в таких малышек прут ну никак войти не мог. Потом еще бои устраивали. Называли их гладиаторскими. В честь древнеримских боев. Только в Древнем Риме гладиаторы мужчинами были, а тут девушки юные. Многие вообще девственницы были, берегли честь свою для мужа будущего. Тогда не те времена были, что сейчас..., - старик презрительно плюнул на пол, продемонстрировав свое отношение к современной распустившейся молодежи. - Так вот, фашисты запускали парами девушек и давали каждой в руку отвертку. Толстую такую, длябольших винтов. Надо было раздеть свою соперницу донага и прямо в дырочку женскую воткнуть ей инструмент этот. Мерзавцы! Кто проигрывал в поединке - ту судья расстреливал тут же. Ну, разве что если она кому-то из зрителей сильно понравится, то он мог отсрочить ее кончину. Но для этого надо было что-нибудь подарить в общий фонд: пачку сигарет или там тушенку заначенную. А на это редко кто соглашался, девок-то плененных и без этого полно вокруг было. Еще и время засекали. Если через пятнадцать минут в одной из писечек окровавленная отвертка не болталась, то убивали обоих. Так что девушкам ничего порой не оставалась, кроме как бороться за жизнь и раздевать, насиловать отверткой свою соперницу. А ведь все они друг друга знали, были подружками или даже сестрами. Ублюдки! Но одними этими боями они не ограничивались, были у них и другие забавы. Вот, например...
- Ну хватит уже! - возмутилась девушка. - Не хочу больше слушать такие гадости. Я и так уже поняла, что зверьми эти фашисты были.
- Зверьми, зверьми ужасными, - кивнул дедок. - И деревню нашу та же участь ожидала. Многие люди наши прятаться по лесам разбежались, хоть и холода еще не прошли. Но Лизаветка сказала, что фашисты нас не тронут. И впрямь: она спасла деревню.
- Как?
- Не знаю как, но когда венгры на следующее утро всем полком двинулись из разрушенной Сосновки к нам, то ни один гад не дошел. Утонули проклятые!
- Утонули? Наверное, их лодки перевернулись?! - предположила Ирина.
- В том-то и дело, что не было никаких лодок. Да и речку нашу, Усманку, ты знаешь. Она там метров двадцать от силы шириной. И глубина небольшая, вброд обойти можно. Но самое главное, что фашистам не было нужды переправляться через нее, они просто шли по тропинке рядом с рекой. Но утонули почти все! - восхищенно поднял руку Петрович.
- Бред какой-то... Может, они просто под обстрел попали? - спросила Ирина.
- Ничего подобного, - покачал головой Петрович. - Трупы их в реке нашли, никаких ранений. Больше сотни солдат погибло в тот день в речке, и лишь парочке удалось спастись. Но все они стали уже невменяемые, непригодные для дальнейшей службы. Я тогда мальцом совсем был, меня в армию из-за возраста не взяли. Но я со стариками-партизанами по лесам прятался. Нам удалось изловить венгерского офицера, спасшегося в то утро бегством. Он даже и не думал сопротивляться. Лицо его было бледное и серое, как у трупа. А в глазах дикий страх, нечеловеческий. Околесицу всякую нес. У нас в венгерском никто особо не понимал, но кое-что разобрать удалось. Офицер рассказывал, что будто бы из ранним утром из реки вышли девы прекрасные. С волосами длинными, телами стройными, и обнаженные все. На русалок похожи, только где у русалки хвост, там у дев этих ноги и губы срамные, и промежность ихняя соком от выделений женских истекает...
- Виктор Петрович, как не стыдно!... - возмущенно прервала девушка.
- А что?! Как было все, так и рассказываю, - ответил пьяный старик. - Так вот, русалки эти подошли к солдатам и начали их в воду заманивать. Прильнули своими телами обнаженными к военным, впились губами в их лица, а руки свои засунули в... Ах, ну ладно, не буду - не буду. И не было уже у военных воли сопротивляться девам тем морским, волшебной силой своей они соблазнили всех до единого. Затащили их в реку, а потом...
Старик поднялся над столом, взял в руку бутылку водки, дрожащей рукой наполнил очередной стакан и, опорожнив его, закончил:
- А потом превратились эти красавицы в ведьм страшных. Вместо рук у них каряги, вместо волос - водоросли, вцепились они мертвой хваткой в солдат и на дно их тянут. Офицерик тот, которого мы в лесу накрыли, смог напрячь силы, ножом походным отрезать держащие его водоросли и доплыть до берега. Но рассудком он окончательно повредился. А к вечеру этого дня скончался - сердечный приступ, судя по всему. Вот такая вот история. Ну, что теперь скажешь?
- Да, что только за рюмкой водки не услышишь, - рассмеялась Ирочка, очарованная страшным рассказом. - Но, Виктор Петрович, не верю я ни одному вашему слову. Вы же сами себе противоречите: говорите, что языка венгерского никто не знал, зато историю офицера пленного во всех подробностях рассказали. Ну и к тому же что-то я в первый раз слышу о таком удивительном случае. Неужто никто кроме вас не заинтересовался происходящем? Расследование не проводилось?