Голоса судьбы

- После второго стакана я почувствовал, как легкая хмель ударила в голову, и, изображая пьяного, я повалился на диван, на спину, - будто бы пьяный, беззащитный и доступный, потерявший над собой контроль и потому способный на всякое безрассудство, я лежал, широко разбросав ноги, прикрыв глаза... я ждал; в спектакле, который мы разыгрывали сами для себя и друг для друга, теперь была очередь действовать Андрею, и Андрей не заставил себя долго ждать: изображая такого же пьяного, он повалился рядом со мной; настала очередь действовать третьему участнику спектакля - вину, и оно, на миг сделавшись главным действующим лицом, вышло на авансцену: \"пьяный\", я чуть подался к Андрюхе, как бы случайно скользнув рукой по его животу, и в то же мгновение \"пьяный\" Андрюха, приподнявшись, полез на меня, лежащего на спине, перекидывая свою ногу через мою, полез со всей своей юной неистовостью, с пылкой безоглядностью, какая бывает лишь в пору юношеского нетерпения, и тут же, задохнувшись от счастья, я прижал Андрея к себе, мои руки сомкнулись на его спине, он ткнулся губами в мои губы, и я, перехватывая инициативу, тут же засосал его, чувствуя, как стремительно твердеет, наливается горячей упругостью мой член...

- Пьеса с вином была окончена, и начиналось... начиналось уже настоящее, - страстное желание захватило нас, захлестнуло, и мысль, или точнее сказать, уверенность, что каждое мое движение найдет понимание у Толика, лишь подстегнула меня: не стыдясь и не стесняясь, не боясь быть отвергнутым или неправильно понятым, я, сунув руку между нашими животами, расстегнул на Толике брюки, и в то же мгновение моя ладонь, скользнув Толику в плавки, ощутила горячую упругость его напряженного члена.

- \"Давай разденемся...\" - прошептал Андрей, отрываясь от моих губ. Не отвечая, я молча приподнялся, расстегивая рубашку... Андрюха стал торопливо снимать одежду с себя... брюки, а за ними плавки полетели вниз. Не было ни стыда, ни страха, и я даже на миг удивился, как это просто, как естественно всё происходит, - шумящая, ликующая радость от осознания, что мы вместе, что мы открыты, распахнуты друга для друга, бушевала в наших телах и душах: голые и возбужденные, со всем пылом своей юной страсти мы устремились навстречу друг другу, наши руки и ноги вновь, как в первый раз, переплелись... барьеры, незримо стоящие между нами со дня нашей первой встречи, были разрушены и сметены, страсть оказалась сильнее страха, мы ласкали, мяли, гладили, исступленно исследовали тела друг друга, скользили,елозили друг по другу и, замирая от наслаждения, целовали, целовали, целовали друг друга взасос - все повторялось, мы снова, как и пять недель назад, принадлежали друг другу...

- Нежность, скопившаяся за эти пять недель, наконец-то нашла свой естественный выход и, ничем не сдерживаемая, захлестнула нас сокрушающим потоком, - о, какое это было невыносимое, пронизывающее блаженство!.. Мы - голубые? Пусть! - летели мы с Толиком ввысь... Мы - извращенцы? Пусть!! - взасос целовал я Толика, и тут же, освобождая свои губы, он взасос целовал меня... Мы - ненормальные? Пусть!!! - сопя, задыхаясь от счастья, изнемогали мы друг на друге... Пусть, пусть называется это как угодно! - плевать, как это называется! - господи, да какое нам вообще дело до того, как это называется?! - нам... нам обоим, мне и Толику, самому классному пацану в мире, было бесконечно хорошо, и оба мы, оба - и он, и я! - делали то, что хотели, и пусть другие считают это пороком и извращением, пусть другие клеймят такую любовь, пусть другие бегут от этого, как от чумы, нам до них, до этих других, не было уже никакого дела...

- Это было счастье... самое настоящее счастье! Казалось, на всем белом свете были только мы, Андрюха и я, и еще - наша юная, наша необузданная, испепеляющая нас страсть, - мы ласкали друг друга, перекатываясь в постели, всасываясь в губы один другого, задыхаясь от неизбывной нежности... Всё было как в тумане, и дальше всё случилось само собой, произошло так естественно, что мысль, что я сосу член, мелькнула лишь тогда, когда мы, уже лежа \"валетом\", на боку, вовсю работали друг на друге губами... Наконец, приподнявшись надо мной - глядя мне в глаза, Андрей полувопросительно прошептал: \"Давай... по-настоящему...\" - он, возбужденный, красивый, гибкий, ставший вдруг в один миг бесконечно родным, предлагал мне испить, испытать последний предел сладострастного блаженства, полонившего наши тела и души... его возбужденный горячий член я держал в своей ладони, и, когда он прошептал \"по-настоящему\", я понял: это - в зад... или в жопу - в очко, как еще говорят иногда в пацанячих компаниях; \"по-настоящему\" - сказал Андрей, и в этом его предложении проникнуть друг в друга не было абсолютно ничего оскорбительного, ненормального или неестественного, - эти слова его прозвучали как музыка...

Ещё и поныне закомплексованным либо малограмотным людям кажется, что \"совершить гомосексуальный акт\", \"стать педерастом\", \"трахнуться парню с парнем в зад\" - это значит совершить что-то порочное и ненормальное, унизить себя, стать извращенцем, и законопослушные граждане, не способные думать самостоятельно, сталкиваясь с такой формой любви или секса, презрительно отворачиваются либо наливаются непонятной - еще как понятной! - злобой, воображая при этом, что они и только они правы...ха, как бы не так!.. Впрочем, все эти мысли сформулировались у меня уже позже, а тогда... лежа на Толике, я прошептал: \"Давай...\" - и он, уже сам желающий этого, тут же с готовностью откликнулся, словно эхо: \"Давай...\", - сердце моё колотилось, выпрыгивало из груди; я не помню, какой подвернулся под руку крем - выдавив из тюбика крем на головку члена, я обильно размазал его по головке, и головка сочно заблестела, - мой длинный и толстый, чуть изогнутый член рвался в бой; Толик, лёжа на спине, раздвинул ноги и, подняв их вверх, осторожно положил свои ноги мне на плечи, - я придвинулся к нему вплотную и, обхватив коленями его бедра, рукой направил свой окаменевший член в туго сжатую, волосами обрамленную дырочку...

- \"Ниже...\", - прошептал я, сильнее разводя руками и без того раздвинувшиеся, раскрывшиеся ягодицы...

- Член мой скользнул вниз и обнаженной головкой - я это почувствовал! - упёрся в туго сжатое девственное отверстие Толикова зада, - сдерживая дыхание, глядя на Толика сверху вниз ничего не видящими глазами, я неопытно - резко - ткнул своим членом вперед... и в тот же миг, содрогнувшись от сладости, я ощутил, как член обнаженной головкой вскользнул в горячую, упруго разомкнувшуюся, раскрывшуюся дырочку... \"ой!\" - словно захлебнувшись, коротко вскрикнул Толик...

- На миг мне показалось, что член Андрея разодрал мой зад: боль была обжигающе резкая, сильная, невыносимая... я никак не думал, что это будет так больно, и, не выдержав, рванулся из-под Андрея, закусив губу...

- Толик резко рванулся из-под меня, и член мой, обнаженной головкой уже вошедший ему в очко, тут же выскользнул; \"что?\" - не понимая, в чем дело, прошептал я; \"больно...\" - выдохнул Толик почти беззвучно; видимо, он сам не ожидал такой боли - вид у него был чуть ошарашенный; я растерялся, - мысль, что это может быть так больно, почему-то ни разу не приходила мне в голову... согнутые в коленях ноги Толика лежали на моих плечах, я, опираясь на вытянутые руки, нависал над Толиком, сам он, прижимая колени к своим плечам лежал подо мной с распахнутыми, разведенными ягодицами, - его нежная, туго сжатая дырочка, предмет моего вожделения, была подставлена, и вот - на тебе: больно... как больно? почему? - я почувствовал растерянность... конечно, во всём была виновата наша неопытность, и ещё - наше нетерпение; \"давай... давай еще раз... еще попробуем...\" - зашептал я, изнемогая от охватившего меня желания во что бы то ни стало проникнуть в Толика, слиться с ним; раствориться в нём... \"больно...\" - повторил Толик, не решаясь продолжать...

- \"Я осторожно... еще раз, Толян... я буду осторожно ... давай! - Андрей, наклонившись надо мной, засосал меня в губы. - А потом ты меня... давай, Толик, давай! - оторвавшись от моих губ, он снова направил член. - Или нет... подожди, надо смазать... дырочку смазать надо тоже! - он, выдавив на палец крем, круговым движением пальца заскользил по мышцам моего сфинктера, глядя мне в глаза. - Всё получится... не может не получиться! Я осторожно... осторожно буду...\"

- Я смазал пальцем сжатую дырочку - смазал вход, кружа пальцем по кругу, и, вытерев палец о свои плавки, снова направил член... по лицу Толика я увидел, как он внутренне сжался, напряженно замер; едва я упёрся головкой члена ему в очко; \"ну... давай!\" - выдохнул он; я, затаив дыхание, надавил - теперь уже медленно и осторожно, внимательно следя за выражением его лица... и, едва я надавил, как лицо его снова перекосилось гримасой: \"больно...\" - прошептал Толик, закусив нижнюю губу, но дёргаться; как в первый раз, из-под меня не стал, - чувствуя, как член обнаженной головкой снова вскользнул в разомкнувшееся отверстие, я замер, не двигаясь дальше; какое-то время мы молча выжидали, глядя в глаза друг другу; я видел, что Толику больно, но он терпел - не вырывался... \"давай... пошел...\" - наконец прошептал он, и я, глядя на его перекошенное лицо, осторожно двинул членом дальше - вглубь, - Толян застонал, готовый опять дёрнуться из-под меня, но я, удерживая его руками - не давая ему вновь соскользнуть с моего члена, тут же замер сам; не двигаясь дальше... \"давай... пошел...\" - вновь прошептал Толик, кусая губы; я осторожно двинулся дальше - головка моего окаменевшего члена, туго обжимаемая знобящим жаром, плавно пошла, точнее, вскользнула в покорно разжавшуюся дырочку, и я, двигая бёдрами, осторожно устремился вперед, - чувствуя обжигающую сладость, содрогаясь от этой сладости, я медленно, миллиметр за миллиметром, вдавливал член в очко, видя, как лицо Толика искажается гримасами...

- Андрюха входил в меня с каждой секундой всё глубже и глубже, и мне казалось, что по мере вхождения член его увеличивается в диаметре, - мне казалось, что член его раздирает, распирает меня изнутри, но я держался - держался изо всех сил...

- Член мой вошел весь, до самого основания, и - глядя на Толика, лежащего подо мной, я невольно облизнул пересохшие губы... это был кайф! Я был в Толике! Я был в Толике, и вместе с наслаждением чисто физическим я почувствовал не меньшее наслаждение от осознания, что я... я т а м - внутри Толяна! \"Давай...\" -Толик, отдаваясь мне, закрыл глаза, и я только тут увидел, как на лбу его выступили капельки пота... нависая над ним, я равномерными толчками осторожно задвигал задом, чувствуя плотно обжимающую, обволакивающую сладость его горячего тела...

- Андрюха, нависая надо мной, вогнал в меня член полностью и, набирая темп, ритмично задвигал задом - стал меня трахать... по-настоящему...

О, какое это было блаженство, какое невыносимое наслаждение - трахать Толика в зад!.. Мудрые древние греки не зря вменяли это едва ли не в обязанность и мужчинам, и мальчикам - в Древней Греции, колыбели европейской цивилизации, траханье в зад считалось высшей формой любви, и мужчины, имея жен для продолжения рода, наслаждались с мальчиками, а мальчики, подставляя мужчинам свои юные попки, не стыдились этого, а этим гордились. \"Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные. Некоторые, правда, называют их бесстыдными, но это заблуждение: ведут они себя так не по своему бесстыдству, а по своей смелости, мужественности и храбрости, из пристрастия к собственному подобию...\" - эти слова, сказанные древнегреческим философом Платоном, я прочту зимой, а тогда, осенним вечером, мои мама и бабушка были на даче, я впервые в жизни совершал настоящий половой акт, и акт этот был гомосексуальный, - мой член, знакомый до этого лишь с кулаком, соединял мое тело и тело Толика, и это было единение не только физическое, но и душевное, духовное: ритмично скользя членом в тугой горячей дырочке, я чувствовал, как растёт и растёт во мне небывалое, жаркое, ни на что не похожее и ни с чем не сравнимое наслаждение...

- Андрюха, прерывисто сопя, трахал меня в зад - в очко, и я, содрогаясь от его толчков, безвольно дёргая поднятыми вверх ногами, испытывал одновременно и боль, и наслаждение: боль была чисто физическая и была эта боль обжигающая, словно там, внутри, меня с силой драли наждачной бумагой, и в то же время... в то же время сознание того, что делает это Андрюха - самый классный, самый лучший парень в мире - доставляло мне сладостное удовольствие...

- Голый Толик, мой однокурсник и друг, лежал подо мной на спине с поднятыми вверх ногами, и я, нависая над нам, по-настоящему трахал, натягивал, ебал его в зад, равномерными толчками ритмично вгоняя в тугую дырочку свой колом торчащий член... я ебал Толика, и мы были с ним в эти минуты одним целым, - наслаждение нарастало, плавилось в каждой клеточке моего юного тела, движения мои делались всё мощнее, Толик, лёжа подо мной на спине - глядя мне в глаза, чуть слышно стонал, пружины под нами хаотично скрипели... потеряв ощущение времени и пространства, превратившись в сгусток кипящей страсти, я всё сильнее, сильнее бился о Толика, двигая бёдрами: ещё!.. ещё!.. глубже!.. глубже!.. мой семнадцатисантиметровый член, подобно поршню, скользил у Толика в очке уже безостановочно, наслаждение нарастало, делалось всё острее, я, открыв рот, судорожно заглатывал и так же судорожно выдыхал воздух, по лицу моему катился пот...

- Андрюха, двигая бёдрами всё сильнее, всё интенсивнее, скользил в моей дырочке членом взад-вперёд, и это скольжение было похоже на скольжение поршня, - Андрюха трахал меня, делая это мощно, энергично... на лбу его блестели капельки пота, и он уже не дышал, а прерывисто, громко сопел - словно всхлипывал... лёжа на спине - содрогаясь от его толчков, я понимал, что он уже близок к оргазму, что он вот-вот кончит, и мне ничего не оставалось, как ждать, - боль, тупая и обжигающая, была почти невыносима...

- Оргазм был настолько сильным, что, извергая в Толика своё семя, я невольно застонал, изогнувшись, запрокинув голову... то, о чём я мучительно думал пять долгих, бесконечно долгих недель, свершилось: я не только проник в Толяна, не только изведал, испытал чувство этого проникновения, но и кончил, излил в его тело своё семя, и мысль, что он мною проткнут, натянут, по-настоящему выебан, была едва ли не слаще, чем сам оргазм, - глядя Толику в глаза, я чувствовал, как горячая моя сперма, словно лава, обжигает мой и без того разгоряченный член... боже, какой же это был кайф! Фантастический кайф...

- Андрюха, наклонившись надо мной - поцеловав меня в губы, резко отстранился, и член его, уже теряющий твёрдость, легко выскользнул из моего зада, - стискивая ягодицы, я поспешно опустил ноги, испытывая невероятное облегчение... я был проткнут, оттрахан, выебан, но меня это нисколечко не пугало: это сделал Андрюха, самый обалденный пацан в мире, и этим было сказано всё...

- Потом на спину лёг я, и Толик, точно так же обхватив ногами мои бёдра и причиняя боль мне, с третьей или четвертой попытки ввёл свой член в очко моё, - я лежал, содрогаясь от его толчков, чувствуя эти распирающие, раздирающие толчки в глубине своего тела, а он, сладострастно сопя, весь уйдя в наслаждение - в моё тело, ритмично двигал бёдрами, приближая свой миг наивысшего блаженства... У Платона сказано: \"ни одно действие не бывает ни прекрасно, ни безобразно само по себе: если оно совершается прекрасно - оно прекрасно, если безобразно - оно безобразно\" - своеобразная и даже, я бы сказал, универсальная формула, позволяющая отделить зёрна от плевел, а любовь от похоти... и хотя Платон еще был нами тогда прочитан, но я, пять долгих недель продираясь к Толику, сам пришел почти к такому же умозаключению: что бы там ни говорили о гомосексуализме, сам по себе гомосексуальный акт не может быть ни хорошим, ни плохим, нет у него ни знака \"минус\", ни знака \"плюс\" - всё зависит исключительно от того, кто, с кем, для чего и как совершает этот самый акт, и безобразно и преступно, когда один это делает вопреки желанию другого, или когда сильный насилует слабого, или когда одного, сдёрнув с него штаны, трусливо насилуют стаей, похотливо спеша стать в очередь, сопя и пуская слюни, и иное - совсем иное! - дело, когда парни это совершают по взаимному устремлению и обоюдному согласию, как это сделали я и Толик...

- Наше желание было взаимным, было осознанным, и уже поэтому оно было абсолютно законным, что бы об этом ни вопили штатные моралисты и прочие кликуши, рядящиеся в тогу блюстителей нравственности,- наша любовь была законна не потому, что кто-то её разрешил, а потому, что мы, придя в этот мир, эту любовь в себе почувствовали - она наполнила нас, и это было счастье... содрогаясь от наслаждения, я выстрелил своё семя в глубину Андрюхиного тела, и наслаждение это, огнём опалившее мою промежность, было такой силы, что на какой-то миг мне стало больно...

- Толик кончил в меня - и мы уже не отскочили друг от друга, как это случилось в первый раз, а, усталые и притихшие, долго лежали рядом, не скрывая своей наготы, и - хотя оба мы еще чувствовали смущение, но оно уже не пугало ни меня, ни Толика, - мы лежали рядом, оттраханные друг другом, и в глубине души каждый был благодарен другому за доставленное блаженство, и блаженство это было не только физическое: мы лежали рядом, ничего не говоря друг другу, и... любовь - самая настоящая любовь - бушевала в наших юных душах!

Любовь... что может быть упоительнее и прекраснее этого чувства! Лёжа рядом с Андюхой, я думал о том, что любой половой акт - однополый он или разнополый - может быть прекрасным, а может быть безобразным, и зависит всё это не от пола партнёров, а зависит исключительно от сопутствующих обстоятельств, и первое, самое главное обстоятельство - любят ли люди друг друга... как же всё просто!