Ильма

Милард не влезал в дела служанок, а своим солдатам еще в начале пути под страхом смерти запретил всякого рода шуточки и смешки. Однажды на привале он отходил кнутом одного парня только за то, что тот помог одной из рабынь влезть в повозку. С тех пор и до самого конца путешествия этот солдат держался поодаль и даже боялся посмотреть в сторону негритянок.

После еды рабыни вытряхивали Ильму из мешка, предварительно заткнув ей рот, и отводили в лес или кусты, где позволяли девушке присесть и опорожниться. За ними следовали два охранника, держа свои мечи обнаженными на случай непредвиденных обстоятельств.

Вернувшись к повозке, девицы снова заталкивали пленницу в мешок, затаскивали его в телегу и привязывали к врезанным в пол крюкам, почти полностью обездвижив её. Немного поболтав о чем-то на непонятном Ильме наречии, девушки скидывали свои платья и начинали страстно обниматься и целоваться, похлопывая друг дружку по худым ягодицам.

И тут начинался самый настоящий праздник плоти. Девушки, распалившись до предела, укладывались «валетом» и начинали неистово ласкаться языками. Они так громко чавкали и причмокивали, что иногда раздавались снаружи крики солдат, что они мешают им спать. Рабыни на несколько минут затихали, ехидно посмеиваясь, но потом всё начиналось сначала.

Однажды любовницы, ненадолго оторвавшись от своего занятия, решили проверить, что делает их подопечная. Заметив,что Ильма смотрит на них, одна из рабынь схватила свой передник и замотала девушке голову. Принцессе сразу в нос ударил противный кислый запах женской мочи и гнилых овощей. Негритянка, пнув пленницу коленом в бок, что-то пробурчала и вновь полезла к подруге.

Любовницы угомонились только под утро, но и тогда не освободили несчастной принцессе голову. Лишь, когда пришло время завтрака, с неё сняли душившую тряпку. После этого случая Ильма всякий раз отворачивалась, когда служанки начинали лизаться.

Отряд находился в пути уже целую неделю. Милард был прав, когда говорил, что понадобится много сил. Ильма вымоталась еще больше, чем в первый раз, когда её вместе с другими девушками гнали по солнцепеку. Тело занемело от неподвижного лежания и зудело от кожаного мешка и грязи, руки затекли, голова кружилась от постоянной тряски.

Однажды вечером она услышала, как кто-то из солдат, привалившись к стволу дерева, сказал товарищу:

— Ты что грустишь? Уже завтра будем дома. Я слышал, Хозяин всем нам даст отдохнуть несколько дней.

— Хорошо бы, — горько усмехнулся молодой парнишка, — Я уже мозоль на заднице натер седлом, черт бы побрал эту принцессу. Бегай за ней по лесам, сиди целыми днями в сугробе. Слава Богам, поймали.

— Не ворчи! — прикрикнул на него тот, что был постарше, — Говорю, еще до вечера в городе будем. Давай, топай! Тебе пора на пост заступать.

Парень недовольно что-то проворчал и медленно пошел на своё место. Ильме вдруг стало грустно. Страха она не испытывала и давно была готова к смерти. Ей стало обидно, что прожила так мало и что ничего не успела сделать. А как хотелось сделать так, чтобы люди были свободны, никто не носил цепей и не гнул спину на ухмыляющегося Господина, а тот, стоя над ним, хлестал плетью и истекал слюной, глядя на мучения и слезы.

Девушка отвернулась к стене, чтобы эти две чернокожие шлюхи не видели её слез.

— Поскорее бы закончился этот переход, — думала она, — Пусть сырая вонючая камера в замке Миларда, пусть тяжелые цепи, которыми он прикуёт её к стене, чтобы не сбежала. Пусть смерть. Лишь бы скорее.

С такими мыслями принцесса заснула. Она не слышала, как стонали в любовном экстазе рабыни, как Милард, заглянув в повозку, быть может, впервые за всё время пути, грязно выругался, глядя на копошившийся клубок черных тел, и огрел девиц своим стеком, и те завыли от боли и досады. Ильма спала, и вдруг увидела во сне свою подругу. Тилла сидела на камне и что-то рисовала на песке, а рядом с ней сидела маленькая девушка с очень знакомым лицом и что-то говорила.

— Где же я её видела? — мысленно спросила себя принцесса.

Но, как она ни напрягала память, не могла вспомнить эти большие голубые, как небо, глаза, эти золотые, как спелая рожь, волосы. Измучившись, но так и не вспомнив, она снова провалилась в тяжелый вязкий сон. Завтра — последний день пути. Надо потерпеть еще немного.

— Просыпайся, сучка! — чернокожая служанка трясла Ильму за плечо, — Открывай зенки!

Вместе с подругой она вытащила девушку из возка и положила возле колеса. Было раннее утро, по дороге стелился туман, холод проникал через мешок, от чего всё тело закоченело в считанные минуты. Вокруг копошились солдаты, а рыжебородый кашевар что-то тихо напевал, помешивая варево в казане.

Рабыня размотала рот и с силой выдернула из него кляп. Сверкнув налитыми кровью глазами, она отошла к костру. Бородач прервал свою песню и недовольно посмотрел на девушку.

— Тебе что здесь нужно? — спросил он.

— Еду, господин, — ответила рабыня, протягивая миску.

— Кормить рабынь сегодня не велено, — кашевар развернулся к негритянке спиной, отгородив её от котла, — Пошла прочь!

— Но, господин! — служанка задохнулась от возмущения.

— Эй, ты! — раздался голос Миларда, — Шалава черножопая! Вытряхивай девчонку из мешка и тащи ко мне!