- Подмахивай лучше.
- Отсоси.
- Отлижи.
- Задери ноги к голове и держи их руками.
- Потряси сиськами.
- Крути до боли свои соски.
- Дрочи себя, пока я буду е...ть тебя в ж...пу.
- Кончай, сука.
- Встать на пол и упереться в него руками.
- На живот, руками держать свои ступни.
Кроме того, я дал ей две строгие установки: ляжки все время держать как можно шире и не сметь смотреть мне в глаза.
Она, моя Эмма, была прекрасна в своем унижении, и, кажется, я сам страдал и мучился вместе с ней, моей красавицей наложницей. Так благородно возмущалось ее достоинство, так гневно смотрели ее глаза вниз, когда я наклонял ей голову, что мое возбуждение достигло чудовищного накала.
После я скинул ее с кровати на пол:
- А теперь сторожи сон хозяина, сучка.
И вскоре, удовлетворенный, провалился в забытье.
Утром я проснулся в холодной смятой постели, в гнетущей тишине.
Что осталось от Эммы? Только подушка, мокрая от слез, забытый ею томик французского на моем письменном столе и ее взгляд оскорбленной гордости, в котором были – тоска и боль.
И сейчас, спустя столько лет, забываясь с очередной продажной девицей, я закрываю глаза – и вижу мою горделивую сибирячку.
Когда же я заношу свою плеть над очередной продажной девицей, мне представляется вдруг, что глаза Эммы, карие глаза с густыми черными ресницами, насмешливо смотрят на меня. Тогда я отдаю шлюхе плеть, опускаюсь перед ней на колени и умоляю, целуя лакированные ее туфли:
- Накажи меня! Проучи меня! Выпори меня! Причини мне боль!
И только когда под плетью в изнемогающей женской руке проступают первые капли крови, я чувствую, что искупил вину. До следующего раза...