Из серии «Подлецы». Красивая девочка Рита

- Да, да! Пусти! Пожалуйста!

Последняя надежда – если она еще оставалась - пожалеет, не станет нарушать девственность, не станет поганить парню, который ее так любит. Который не предполагает даже, что его Рита способна, очертя голову, отправиться в парк с кем попало.

- Да какая!.. Вот… - локоть Борисыча совершает возвратно-поступательные движения. Понятно, где сейчас его пальцы.

К тому времени достаточно стемнело, и я счел возможным переместиться ближе. Гораздо ближе. Теперь от копошащейся на траве парочки меня отделял только небольшой, чахлый кустик.

- Ну, не надо… Ну… Не надо… - теперь она по настоящему плачет, поняв, что все напрасно – мольбы, уговоры, попытка пробудить жалость… Все напрасно. Он сейчас сделает ЭТО. И ничто – НИЧТО ему не помешает!

Борисыч лежит уже между ног Риты. До этого он навалился сбоку, подмышкой примяв ее одну руку, и схватив вторую железной хваткой. Он использовал в борьбе одну руку – вторая оставалась свободна для… Ясно для чего. Второй рукой он задирал платье, стягивал трусики, мял, покрытый нежным светлым пушком, лобок, стаскивал, наконец, с себя брюки и трусы, оголяя зад и вываливая своего монстра. И вот он уже – с голым, белеющим в полутьме задом - полностью лежит на девушке, коленями раскинув ей ноги, тычась дубиной в промежность… Интересно – ее киска – была она влажной или нет? Или же он пытался протолкнуть насухую? Слюной он точно руку не смазывал… Значит? Возбудилась девушка Рита под насильником? Забегая вперед, скажу, что она действительно оказалась девушкой – слоновьи яйца Борисыча были все в крови.

- Убери руку! – сипит он ей в ухо, выдергивая ее тонкую ручку из-под своего живота.

- Не надо… не надо… не надо…

- Убери руку!

- Не надо…

Небольшая возня и – слышу характерный выдох с сопением. Именно так сопит Борисыч, когда попадет, вставит, ощутит свою плоть внутри чужого, теплого тела. Бывало, мы снимали одну женщину на двоих – когда были уверены в ее развратном характере. Это гораздо интереснее. Секс втроем, группенсекс, групповуха, свальный грех! Один работает, второй смотрит и возбуждается. Тут же сменяет, кончившего друга. Женщины были довольны. Так вот, наблюдая и набираясь сил для нового рывка, я замечал тот характерный сопливый, сиплый выдох. Это всегда означало только одно – член Борисыча забрался внутрь женского тела. Потом следовали фрикции – вначале спокойные, медленные, затем быстрее, еще быстрее, амплитуда увеличивалась, морда сморщивалась, будто лимон разжевав, темп возрастал до неимоверного, хрипы Виктора, стоны или крики женщины, превращение тела в тугой комок и – разрядка. Мощная струя ударяла в матку, добавляя распаленной женщине еще одну порцию тепла. После чего она, расслабленная, разомлевшая, с неуспевшими сомкнуться сопливыми половыми губами, переходила мне. Затем, опять ему. Опять мне. Ему – мне, ему – мне. Я обожал быть вторым! Но иногда приходилось быть и первым – это зависело от симпатий женщины. К кому она ластилась – тому и начинать. Разогревать женщину, заводить… Неинтересно. Гораздо интереснее упасть на размякшее, готовое к дальнейшему совокуплению тело, жаждущее его, ждущее. Почувствовать членом горячую, раскрытую пещерку, такую желанную, приветливую, накачанную до предела горячей спермой, хлюпающей при каждом новом толчке. Конечно, после Борисычевой дубины, ощущения были немного не те… Не целочку нарушить, когда головка члена, с трудом растягивая, а затем и надрывая тонкую пленку, вдруг окунается в кипяток, где охватывает ее, не пуская дальше, нежелающее раскрываться девичье естество. И первые фрикции еще немного надрывают плеву, и девушка – нет, уже женщина - изгибается и стонет, прислушиваясь к этим новым - убийственно новым - ощущениям, затем покорно замирает, ожидая дальнейшего продвижения. И член, единым рывком преодолевая препятствие, проникает в самые глубины, оставляя на основании мазки крови, и пляшет там, внутри, в потаенной, заветной глубине бешеный танец победы!Да, первым быть тоже хорошо. Но именно – первым во всех отношениях. А не тогда, когда похотливая самочка, раскидывает ножки, ожидая, когда же ей доставят удовольствие. Нет, в этом случае - с самочкой – лучше быть вторым! Пусть другой ее разогревает, проводит предварительные ласки, теребит и сосет груди, надкусывает сосочки, гладит пальцем клитор… А мы подождем. Спешить некуда – пусть разогреется, мы возьмем ее уже тепленькую! Уже готовую. Оттраханную. С полным влагалищем сопливой спермы, с томным, помутившимся взором, с горячим телом, с капельками пота на верхней губе – а, может, это слюни Борисыча? Он любил, кончая, сосать губы женщины, погружая в глубины язык, синхронно с членом. И в этот раз, сидя за кустиком, впитывая взглядом обреченно раскинутые женские ножки и толстый, белый зад между ними, я услышал этот сиплый, резкий выдох, означавший только одно – член подлеца Борисыча, разрывая ненадежную преграду, вошел внутрь. Бедная Рита громко вскрикнула-всхлипнула, а затем:

- Ой, мамочка! Ой… ма-моч-ка. Ой, ма-моч-ка.

Бедная девочка в этот трудный для нее час звала на помощь маму. Но мама была далеко и, наверное, так никогда и не узнала, кто и когда лишил девственности ее красавицу дочь. Наверное, думала, что – как и положено – муж. Ведь вышла же Рита замуж! Надеюсь, что именно за того парня, которого вспоминала, сопротивляясь насильнику. Борисыч, как всегда, постепенно расходился. Зад его так и плясал между раскинутых ножек новоиспеченной женщины. Раздались шлепки. Живот – по животу, лобок по лобку… Это значит, он задвинул полностью. Меня всегда удивляло – куда уходит ялдан моего друга? Ведь, сантиметров тридцать! Ну, может, чуть меньше. Но ведь, влагалище женщины – восемь-двенадцать сантиметров! Так – куда? Сминает кишки, растягивая стенки влагалища, минуя твердый комок матки, вминается внутрь? В самые глубины живота? Наверное, если посмотреть внимательно, живот женщины, обихаживаемой Борисычем, должен равномерно, в такт фрикциям вздуваться и опадать…

- Ой... что ты-со-мной-де-ла-ешь? Что… ты… со… мной….

Борисыч развивает бешеный темп. Я знаю – скоро будет кончать. И знаю, вижу, будто экстрасенс, как надувается, наливается багровой кровью ужасная головка огромного члена, как сминает матку, проталкивая ее далеко внутрь, как толчками выплескивается сперма, обжигающая нетронутое до того, девичье влагалище. Уже не девичье… Я подошел вплотную. Уверен, что в этот момент меня никто не увидит, даже, если я наклонюсь и загляну им в лица. Борисыч с глухим ревом, скривив мору, кончает внутрь женщины, нимало не заботясь о последствиях. Забеременеет – аборт: не рожать же от насильника! Аборт при первой беременности – осложнения гарантированны, вплоть до бесплодия. Семья без детей - пустая жизнь… Содрогаясь всем телом, притиснув бедную женщину к земле, распяв ее испоганенное насильником тело на траве, он раз за разом выплескивал накопившуюся в нем сексуальную дурь и страсть к насилию. Я вновь отошел за куст. Сейчас тела распадутся, и меня могут увидеть. Лучше сделать вид, что потерял их, а теперь, вот, нашел случайно. Глупо. Впрочем, женщине сейчас, конечно не до меня. Борисыч встает, натягивает штаны, отряхивает колени и тут же отходит к кустам облегчаться. Струя хлещет, как у хорошего садовода, поливающего дальнюю грядку. Рита встает, механически натягивает трусики, оправляет платье.

- А! Вот вы где! А я шарюсь тут в темноте… - голос звучит фальшиво, да и черт с ним.

Подхожу. Борисыч отряхивает член, отчего сотрясается весь, словно машет третьей ногой. Рита молча, быстро идет в темноту – туда, где должно быть шоссе, где ходят автобусы, такси, где есть люди, а не эти двое – насильник и его друг, наверное, такой же зверь.

- Идиот, - шепчу, - ты же раньше ей фамилию называл! Заявит!

В мутных глазках Борисыча мелькает беспокойство.

- Бля, точно ведь! Назвал!

- Догони, поунижайся – учу я бестолкового, - пусть она почувствует, что хоть так тебе отомстила – презрением! Попроси о встрече! Пусть почувствует, что ты унижен, жалок. Ты, а не она! Тогда, может, пронесет!

- Точно!

Поунижаться Борисычу раз плюнуть. На это он не обращает никакого внимания. Это никак не затронет его эмоциональную сферу. Раз надо – значит надо. Он бежит следом за несчастной Ритой. Я иду не спеша. Встречаю их уже на дороге. Рита молча, с горестной торопливостью, ловит такси или частника, все равно, лишь бы уехать, не видеть, может, постараться забыть…

- Ну, мы еще встретимся? – Борисыч пытается выглядеть жалким и надо сказать, это ему прекрасно удается.

Женщина молчит. Не смотрит на него. Кидается, чуть ли не под колеса. Скорее! Уехать! Горе, осознание придет потом, дома. Потом можно будет сколько угодно плакать в подушку. Потом, потом. Уехать. Скорее.