- Ну вот, - обреченно вздохнула Таня, почувствовав знакомую хватку тонких, но сильных и с длинными ногтями пальчиков за оба своих соска... - Ты... Ты обещала...
- Что скажете, Виктор?
- Я сделал заказ, - не меняясь в лице, сказал Лацис, но глаза его загорелись.
- Наклоняйся, - приказала Айна... - Нагнись, Танюша, опусти свое молочное, туда, где ему надо быть.
- Ты что? - заныла Таня, трепыхаясь и тут же взвизгнула... - Ой! Не могу!
- И еще больнее будет, - проговорил женский голос с латышским акцентом... - Наклонись и получай удовольствие...
- Дура!.. Ты... Ты меня... Ой! О-о-о-о!
Таня наклонялась, вернее Айна тянула ее вниз, ласково похлопывая по обнаженной груди, как добрая доярка по вымени коровы. Потом Таня снова вскрикнула и упала грудью во вместительные резервуары взбивалки. Внушительный бюст утонул в агрегате полностью, чуть переполнив их емкость. Айна нажала на кнопку. Короткое шипение закончилось судорожным Таниным вздохом. Она замерла, напряженная, уже не удерживая никем.
- Засосало, - прошептала она, не глядя уже ни на кого из присуствующих, а словно прислушиваясь к своим ощущениям... - Вакуум. Ой, соски вспухают. Ой...
- Итак, - сказала Айна, оправляя на себе блузку, отчего, рядом с полуголой подругой стала выглядеть почти официально, - вы, Виктор, должны будете завтра признать, удовлетворены ли вы заказом. Как вы думаете, сможете ли вы счесть оригинальным исполнением торта со взбитыми сливками, торт, при изготовлении которого на ваших глазах будут взбивать свежие молочные продукты, вместе с которыми вам торт и подадут.
- Мои... молочные... - простонала Таня. Она глядела снизу вверх на Виктора, который подошел к кухонному столу, над которым она согнулась в три погибели.
- Пожалуй, это адекватно, - задумчиво обронил Виктор, - и, переведя взгляд на Айну, уточнил, - адекватно в отношении меня и вашей подруги.
- Осталась я? - деловым тоном уточнила латышка, поглаживая голую Танину спину, так гладят лошадь, чтобы та не очень брыкалась... - что вы сочтете адекватным в отношении меня.
- Давайте отбросим предрассудки, - предложил Лацис, - и уточним. Зачем вы подсаживались к моему столику, после того, как ваша подруга... неверно поняла мой заказ? Пожалеть? Посмеяться? Унизить? Это не столь важно, но скажите честно, вы получали при этом удовольствие?
Айна подумала. Таня смотрела на нее также снизу вверх, закусив губу. На глазах у младшей из подруг выступили слезы.
- Конечно, - медленно произнесла старшая совладелица кафе, - любой девчонке всегда приятно смотреть, как парню врезали по яйцам. Она может этого и сама себе не говорит, но приятно. Так же, как парню приятно утешить девчонку, которая идет по улице голой, и плачет, что ее только что трахнули. Я получала удовольствие, глядя,как вам больно...
Она решительно кивнула головой и подтащила второй кухонный столик так, чтобы прилегши на него смотреть прямо в глаза Тане.
- У-уй, сука! - простонала та. Уж она-то хорошо помнила те ночи, когда ногти подруги впиваются ей в соски и тут же обе стонут от невыразимого наслаждения, Таня кончает от боли, а Айна, оттого, что видит, до чего больно Тане.
- Вы очень понятливы, - как всегда вежливо сообщил Виктор.
- Стараюсь, - сухо ответила Айна и легла грудью на стол, одновременно левой рукой задирая на себе подол коротенькой юбки, а правую протягиваю вперед, чтобы нажать кнопку "Shake" на агрегате.
Таня зажмурилась в ожидании первого короткого, но мощного удара, который сотряс напряженную грудь, смял набухшие соски и молнией отозвался во всем теле, до жгучего, как стыд и сладкого, как кайф чувства там, между ног, где уже давно было влажно и горячо, а сейчас стало еще и нестерпимо, отчего колени сжались, а ноги выгнулись дугой. Она открыла глаза и сквозь дрожь ударов, обрушившихся на ее бедную, и без того уже умоляющую о пощаде грудь, разглядела, как блаженно округлились глаза Айны, тоже в расстегнутой рубашке, Виктор Лацис сминал ее в ладонях в такт единому ритму обработки двух подружек, которых боятся и уважают все мужчины проезжающие по этой трассе, и которых завтра, может быть покажут по телевизору с тортом из взбитых сливок, которые сейчас, кажется брызнут из ее измученных сосков, одновременно с тем, как другой поток уже течет по ее сжатым до боли в коленях ногам.
- О-о-ой! Как вы-ы... Меня... Как о-он... На-ас... Су-у-ука! Айка! Ты су-у-ка!
Утро. Таня лежала в кухне, прямо на кухонном столе и неподвижно глядела в угол комнаты, где стоял работающий телевизор. Она предпочитала смотреть рекламу, чем повернуться и увидеть итальянский миксер с глубокими проемами для сливок и прочих молочных продуктов сверху. Когда Виктор ушел ночью, выяснилось, что Таня не может не только дойти до своей комнаты, но даже стоять. Лежать получалось только на спине, прямо на спине, любая попытка перевернуться вызывала такую боль в покрасневшей, распухшей и покрытой синяками груди, что кто-то из телевизионщиков, разбуженный странными глухими стонами из кухни, постучал в кафе и спросил, не нужна ли помощь. Больно было даже накинуть рубашку, а особенно мучили соски. Айна испугалась и хотела даже вызвать врача, но Таня простонала сквозь зубы...
- Не смей, сука... Дотерплю уж... - и осталась лежать. За ночь боль слегка утихла, вернее Таня привыкла, что вместо того, чем она всю жизнь гордилась, и доставляла удовольствии себе и другим, у нее теперь пара тупо ноющих припухших синяков. Очень хотелось плакать и в конце концов она заревела, когда боль уменьшилась настолько, что можно было не думать о ней, и тут пришла настоящая, жгучая обида. Как раз, когда Таня утирала глаза рубашкой, на экране возник знакомый логотип.
В кадре была ведущая с такой красивой, такой безболезненной и упругой грудью. Рядом стоял Виталий Лацис и, улыбаясь готовился принять блюдо из рук Айны.
Видео
Рассказы