«Клин клином»

Я эту историю никому и никогда не рассказывала. И вряд ли расскажу, хотя — я не зарекаюсь. Я ее пишу сейчас для того, чтобы отпустить, отпустить окончательно — не думать, не вспоминать, не переосмысливать. Ни «для кого», ни «для чего» и ни «зачем». Просто. Да... Это тот, один из немногих случаев, когда я делаю что-то просто так. Хотя нет, тоже не просто — чтобы облегчить свою душу. Почему я рассказываю эту историю бумаге? Мне стыдно ее рассказывать кому-либо. Мне всегда стыдно за те случаи, в которых меня «поимели» — не физически, морально. Хотя в данном случае и физически тоже. Раньше я вела дневники — но сейчас я в общаге, и меньше всего мне бы хотелось, чтоб кто-то, открыв мой дневник, прочитал мою душу. Поэтому пишу этот текст на компе, зная что его никто не найдет и не увидит. Это история про мой первый раз с мужчиной, именно первый раз и именно с мужчиной. Или про то, как другие люди влияют на нашу жизнь, как лепят из нас, либо сами того не подозревая, либо намеренно и целенаправленно, то, чем мы будем в итоге. Почему я выше уточнила «именно с мужчиной»? Отвечаю. Первые разы с женщинами, точнее с девушками (а еще точнее с девочками), к тому моменту у меня уже были, и лишением девственности или дефлорацией это не назовешь — «целку» я себе сорвала сама лет в 14—15. Это же было в 18. Спустя месяц или два, после моего «совершеннолетнего» дня рождения. Я не сентиментальна и не слишком романтична — точной даты не помню, хотя точно помню, что первые два месяца после этого — помнила. Но начнем по порядку.

Моя девичья спальня — большая кровать с красным покрывалом, выбранным мамой, пара шкафов со всякой макулатурой и одеждой, и центр композиции — компьютер. Я — на тот момент ученица 10 класса, сижу рядом с «центром композиции». Учебник географии лежит на коленях, чтобы можно было мгновенно сделать вид, что я занимаюсь, на случай, если мама решит заглянуть. На системнике пищит старинный модем, работающий через телефон, а рядом валяется СТК-ашная карточка. Время подключенного интернета сильно ограничено, поэтому мамины заглядывания в комнату и всевозможные вопросы, такого рода как «когда будем кушать? много тебе еще учить?» и т. д. дико раздражают. У меня открыт мэйл-агент — мой первый и по сей день излюбленный клиент для быстрых сообщений. Куча страниц со всевозможной порнухой, эротическими рассказами и картинками. Ну и, естественно, одна жалкая страничка с уже найденным докладом по географии — ради которого и были выделены деньги на интернет.

Я переписываюсь с несколькими особями мужского пола, до жути безграмотными. Хотя, что можно ждать от человека, который знакомясь с девушкой, говорит «Превед». И тут приходит сообщение, от некоего «Гамлета». Он поздоровался и вежливо спросил, не отвлекает ли от важных дел. Писал без ошибок, совершенно точно помню манеру ставить везде многоточия, перенятую мной впоследствии и с трудом искорененную. А вот манеру ставить скобки, перенятую от того же человека, так и не могу искоренить. Разговор завязался легко. «Гамлета» звали Иваном, и было ему 19 лет. Он держался линии человека романтичного, загадочного и умного. Прислал мне несколько своих стихов — погуглить их у меня тогда тяму не хватило, а то б сразу узнала, что общаюсь ни с кем иным, как с Ницше собственной персоной. Но взамен, я, прочитав стихи, искренне им восхитилась, заметив, что такие стихи может писать лишь человек, проживший лет 50 — не меньше. Он был польщен моей высокой оценкой «своего» творчества и высокомерно заметил, что я не первая ему говорю о том, что умственным развитием он намного превзошел свой возраст, да и вообще, ему всегда легко давалось найти общий язык с людьми именно старшего поколения. Похвалил ответно мои умственные способности, сказав, что я довольно умна и начитана для своих 16-ти — одним словом, «кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку».

Ближайший месяц я была полностью поглощена общением с этим человеком. Я засыпала с мыслью о нем, с мыслью о нем просыпалась. Я не ела в столовой, чтобы скопить деньги на интернет, а когда они были скоплены — не могла дождаться окончания занятий, чтобы вновь уединиться с компьютером в своей маленькой комнатке. Мы говорили с ним о многом — о литературе, о музыке, об искусстве. В процессе общения выяснилось, что он играет на двух музыкальных инструментах, рисует, что у него есть своя рок-группа и т. д. — в общем, много было лапши на моих ушах (уже помимо Ницше). Закончилось все резко и без особых объяснений — он пропал. Фото у меня его не было, контактов не было, было лишь чувство, что он человек, который понимает меня лучше всех на свете. Я бережно скопировала переписку в вордовский файл, несколько раз даже скидывала ее на диск, когда переустанавливала систему на компе, и снова потом копировала в папку «личное». Тысячу раз все перечитывала, я знала наизусть все стихи и даже некоторые особо полюбившиеся диалоги. Это возраст, наверное, такой — просто пошла реакция.

Я думаю, что также причиной моей столь скорой привязанности к абсолютно незнакомому человеку было полное отсутствие друзей. Это был сложный период в моей жизни. В нашей школе после девятого класса детей разделяли на «умных» и «тупых» и по этому критерию образовалось два класса. И тот класс, в котором я училась, благодаря абсолютной апатии классного руководителя на протяжении 4-ех лет, попал в разряд «тупых». В итоге, из нашего класса в класс «умных» должны были перекинуть 3 человек, в числе которых была я, а из класса умных — пятерку тупых в наш класс. Такая вот небольшая рокировка. Мне дико не хотелось. Немного истории: до этого я жила в К. и успела там 2 раза сменить класс, после переезда — неделю отучилась в одном классе, а оставшийся год в другом, и только с пятого класса приобрела более или менее «постоянный состав» одноклассников. Это только кажется легко. Я не люблю быть в числе средних, и каждый раз у меня все начиналось с завоевания авторитета, и стоило мне его приобрести — коллектив менялся. И вот снова меня хотели оторвать от привычного болота, в котором я по праву считала себя королевой.

Снова меня хотели заставить «выгрызать» свое место под солнцем. Меня и саму, конечно, раздражала, мысль о том, что я просто трушу сменить обстановку и снова пуститься в бой. Мама естественно ногами и руками была за «умный класс». Подруга Анька каждый день звонила и уговаривала переводиться. Ну и в итоге, рациональное взяло верх — ведь все было в пользу перевода, кроме моих внутренних ощущений. Первое сентября прошло отлично — мы с подругой чувствовали себя немного отчужденно, но в целом ничего. В первый же день Аньку согнал один парень с места подле меня, проявив тем самым внимание к моей персоне. Так первые две недели мы с ним и просидели, за словом он в карман не лез — болтать на уроках было интересно, плюс испытывал ко мне неподдельный интерес — все думали, что влюбился. Доходило до того, что смотрел безотрывно на меня все перемены, на всяких общешкольных сборах подсаживался рядом на скамейку и норовил положить голову на плечо — я в ответ смущенно отодвигалась. Звали Павлом — чуть ли не лучший КВН-щик школы и при этом основной распи... дяй. Второе прощали в связи с первым. Я знала хорошо его отца — он приезжал в наш дом «на блядки», был другом моего соседа-уголовника. Частенько приходилось осаждать пьяные приставания этой сладкой парочки. Я не сказать, что прям рано приобрела женские формы — угловатая была лет до 16, как и все девчонки. Но благодаря «ногам от ушей» впечатление на мужчин производила лет с 12, поэтому натерпеться успела до сегодняшних дней — ужас сколько. Ну вот, и когда Пашкин отец уезжал, нагулявшись, Игорь (сосед-уголовник) рассказывал про него много интересного. И в том числе про его семью. Он, оказывается, был жуткий тиран. Да и не только Игорь, многие про это дело знали — тот товарищ сильно избивал жену, частенько гонял по улице, так что та просила помощи у соседей и у первых встречных. Так что, воспринимай дальнейшее повествование с учетом того, какой был шаблон отношений между мужчиной и женщиной у Пашки, и постарайся отнестись к нему лояльно.

И вот, как-то на уроке географии состоялся между нами занятный диалог. Он ничего не учил и сказал мне, чтоб я подняла руку и ответила, чтобы уменьшить вероятность, что его спросят. Не попросил, именно сказал — как так и надо, иди и ответь, и все тут. Мне, конечно, технически было не сложно это сделать, но командный тон с его стороны пришелся мне не по нраву. Я отказалась. Он высокомерно заметил, что лучше бы мне его слушаться, правила здесь устанавливает он, и он сможет сделать так, «что ни один человек, сидящий в этом кабинете, со мной не заговорит». На меня, честно сказать, его угрозы впечатления не произвели, да и вниманием пока еще незнакомых людей я не особо дорожила. И вообще — теперь для меня уже было делом чести ему отказать. К доске вызвали кого-то другого, а наша дискуссия продолжала набирать новые обороты. Он перешел на оскорбления в мой адрес, и я бы даже, возможно, по истечении времени, смогла их ему простить, но не последнее. Он оскорбил моих родителей. Людей, которых не видел, и увидеть бы не смог при всем желании. Я даже отвечать не стала. Он и так по моему взгляду понял, что это было зря, и осекся.

Но было поздно, я пересела от него. На вопрос проницательной учительницы ответила, что мой сосед по парте просто не умеет себя вести с девушками. И теперь уже для него было делом чести отомстить. Насчет класса — надо сказать он оказался верен своим словам, общались со мной лишь единицы, и те украдкой. Анька подтвердила свою двуличную натуру, названивая мне по вечерам, и боясь подойти днем. Класс умников оказался вовсе и не классом умников — даже похуже прошлого, просто с классным руководителем повезло — пестовала она их как своих. На переменах, в столовой, и при преподавателях, предпочитающих закрывать на все глаза, мне приходилось очень не сладко. Переиначивалось и передразнивалось каждое слово, обсуждалась вслух каждая деталь моей одежды — действовал он не один, было еще несколько шестерок, которые добавляли к его «козырным» фразам либо туповатые домыслы, либо просто одобрительно ржали. Я стойко отбивалась ото всех нападок. Причем замечу, ни одна я была козлом отпущения, было несколько человек. Просто на тот момент я у него вызывала наибольший интерес — я сопротивлялась, и не плохо, ну и все-таки свежее мясо, не успевшее наскучить. Плюс, ему требовалось унизить меня сильнее, чем всех остальных, именно из-за первоначально проявленного внимания — ход мыслей настоящего слабака. Остальные же либо молчали (привыкли молчать за долгие годы), либо поддакивали ему. Даже когда ситуация была в моих руках и я откровенно давала всем «изгоям класса» шанс отомстить этому ублюдку за всё — они бездействовали. Говорили втихушку, что круто я его, а поддержать не осмеливались.

И я оставила попытки расшевелить это мирное болотце. Старалась просто не дать себя согнуть и все. Надо сказать мне с трудом это давалось. Я приходила со школы, закрывалась в своей комнате и плакала. Прокручивала в голове всю грязь, вылитую на меня за день — а он порой доходил до очень мерзких вещей (я не стану вдаваться в подробности, но было не хуже, чем в каком-нибудь современном фильме про школьные издевательства, подростки во все времена славились особенной жестокостью и отсутствием «тормозов», и я это испытала на себе), и мне хотелось уснуть и не просыпаться. Но утром я снова вставала, надевала вместе с одеждой маску «а мне все пох... й» и шла в школу с гордо поднятой головой. И так продолжалось довольно долго, пока меня не добил один случай. Замечу здесь, Павел ни раз предпринимал попытки примирения, бывало даже довольно искренние, — и я всякий раз с презрением их отклоняла. Я никогда не умела заговорить, как ни в чем не бывало с человеком, который вчера был моим врагом. Поэтому, получалось, что я сама продолжала этот конфликт. Естественно его это особенно сильно раздражало. В итоге, ему ничего не оставалось делать, кроме как люто меня ненавидеть и продолжать начатое. И вот как-то подплывает он ко мне, с глазами верными, как у дворняги — годы КВНа даром не прошли. Просит прощения, буквально умоляет. Я ноль внимания. Он попыток не прекращает.

Я разворачивалась и уходила прямо перед его носом, и отталкивала его, и просто отворачивала голову, задрав нос выше деревьев, в конце концов, просто посылала в известном направлении — бесполезно. С небывалым постоянством, около недели, каждый день, он буквально падает на колени, умоляя о прощении. Наконец, я повелась, — простить не могла, лишь, свойственно мне, высокомерно сказала, что он чисто для себя может считать, что прощен, а до моих чувств ему не должно быть никакого дела. Но нападки неимоверного дружелюбия со стороны врага и на этом не спешили прекращаться. Он просился сесть рядом, ходил хвостом, подсаживался без моего разрешения, а я всякий раз уходила. Надо сказать, он был очень скользкий тип и ради какой-то цели мог очень сильно унизиться. Или еще перед человеком явно сильнее его — унизился бы только так. И вот, в один прекрасный день надоела ему эта котовасия, подкараулил он меня одну в классе, точнее подстроил не без помощи «верных подданных». Уселся рядом, смотрит на меня своими маслеными глазками снизу вверх (он немного ниже меня) и лопочет что-то о высоких чувствах.

Я, в свою очередь, презрительно смотрю на него сверху вниз, явно недопонимая сути разговора. И тут он хватает меня за руку и пытается поцеловать. Я естественно вывернулась под общий хохот из дверей — все наблюдали, как выяснилось. Причем смеялись надо мной. Я в любом случае была бы унижена — поцеловал бы, тем бы и была унижена, не дала даже приблизиться — и хорошо, я же изгой — меня должно быть стрёмно целовать. Но суть не в том, это был инцидент один из многих. Ну подумаешь — раньше на словах собачились, а тут на действие решился. Я не скажу, что привыкла — я к такому бы никогда не привыкла, но и из ряда вон это не было. Я считала, что вышла из ситуации достойно, и это для меня было главным. Выбило меня из состояния спокойствия то, что он это, оказывается, не по зову сердца делал в последнее время, а за деньги. Да-да! Оказалось, что он давненько уже решил отступить и оставить меня в покое — все-таки ругаться со мной было себе же в минус, я хоть и не парень — избить не могла, но всегда могла сильно унизить словами, даже мат при этом не употребляя. Ан нет, кое-кому его отступление пришлось не по нраву — и мое дальнейшее унижение было проплачено, и ни кем иным, как моей экс-подругой Анюткой. Платила она ему каждую неделю по 2 сотни, прям как зарплату, и отдельно за последний «поцелуй» было заплачено 100 рублей, с намеком на сумму побольше, если поцелуем не закончится.

Я тогда впервые столкнулась с предательством. Сказать, что было больно и обидно — ничего не сказать. Мы дружили с 5 класса. То, что она меня оставила в трудной ситуации я списала на природную ее трусость, но такой нож в спину — это было за гранью! Это ж как надо было меня ненавидеть?! Что она всегда немного завидовала — это я знала, но чтоб такое сделать — это действительно нужно именно ненавидеть. С подругой я отношения выяснять не стала. Лишь дала понять, что я в курсе, обозвав Павла в очередной стычке «дешевой шлюхой», и, чтобы до нее уж наверняка дошло, что это не просто очередное оскорбление в его адрес, а камень именно в ее огород, не двусмысленно добавила, что, несмотря на нашу с ним вражду, я хотя бы уважала его до того, как он продался девчонке. Он от этих слов убить меня готов был (правду и впрямь никто не любит), его еле удержали. А она после этого звонить перестала. Нашла себе новую подружку, из числа Павлушкиных приближенных, красивую, но до противного «доступную». Знаете, такие девчушки, которые многое позволяют по отношению к себе, в каждом классе есть. Только вот Анька тоже была из их числа. Ненависть ко мне поначалу еще больше скрепила их союз. Но, впоследствии, когда тема «меня и Пашки» себя исчерпала, Анютик с той же прытью принялась завидовать и новой подруге. Видимо, это у нее потребность была такая. В плане дружбы с той девахой ей не сладко пришлось — дружить та не умела совершенно, и к тому же перехватывала внимание мужского пола, что Аньку особенно огорчало, и чему она впоследствии особенно яростно завидовала. Закончилась эта история тем, что я уехала в 11 класс в город, поступив в математический лицей при университете, в который позже и поступила, и с дальнейшими страстями в этом классе не ознакомлена.

И вот именно на протяжении этого периода я общалась в сети с Иваном. Повезло парню, что сказать! Мне тогда много было не надо — сочувствие да понимание, а он превзошел задачу, пустив еще и пыли в глаза. У меня была полная свобода представлять его внешне именно таким, каким я хотела. Да что уж лукавить, и внутренне-то он тоже стремился предстать именно таким, каким я хотела. И удавалось. Мысли о нем меня спасали от переживаний. Во мне проснулась до жути мечтательная натура! Я ему не рассказывала обо всех этих проблемах, стремилась показаться человеком жизнерадостным и не удрученным ничем. И у меня тоже это получалось. Так и врали друг другу. Точнее, он врал, а я не договаривала.

После внезапного исчезновения появился он только через год или полтора. Я уже училась в лицее, даже уже закончила. Да, в промежуток между сдачей ЕГЭ. Мы тогда целый вечер проговорили, и теперь, была возможность встречи. Я не настаивала и даже не намекала. Он предложил сам, под видом дать мне послушать «хорошую музыку», ну а я ответила, что как раз на следующий день еду в город сдавать экзамен и что была бы не против личной встречи. На том и распрощались. Я была просто счастлива! Я ЕГО увижу! Я хотела побыстрее уснуть, чтоб приблизить момент встречи, о которой я так давно мечтала, которую я как только уже не представляла! У меня же никогда не было свидания, да я даже просто гулять, как другие девчонки не ходила. Причем не ходила не потому, что не пускали — пару раз сходила и поняла, что ничего интересного я там для себя не найду. Естественно мое воображение зашкаливало. Мой наивный мозг, воспитанный классической литературой, уже вырисовывал себе картины великой, жертвенной и всепоглощающей любви. С этими приятными впечатлениями я и уснула.

Утром 3 с половиной часа в автобусе, экзамен в 10 утра, и весь день в ожидании. А он оффлайн. Я не уезжала до самого вечера, до последнего автобуса. А он так и не объявился. Это было мое первое «динамо» и динамила не я — меня. Я ехала назад в совершенном опустошении, врубила в наушниках систему на всю громкость, так что тетка рядом не выдержала и пересела, и совершенно ни о чем не думала. Точнее думала — о нем, естественно. Пыталась понять, почему так. Я надеялась, что дело не во мне, не в том, что я ему просто-напросто неинтересна, что он хотя бы вечером объявится и скажет что-нибудь типа того, что был занят. Но он снова пропал. Еще на полгода. Знаешь, я ведь тогда была до жути наивной. Причем «до жути наивна» — это его слова на мой счет, и я с ними согласна. Он ведь знал, что у меня пошла реакция. Он все знал. Знал что жду, знал что боготворю, знал что мечтаю, знал, что сумел перевернуть все мои мысли. Он на то и рассчитывал. А я вот не знала. Я тогда представления не имела что можно так просто играть на чьих то чувствах. И цели то у меня такой никогда не было — заставить кого-то думать, мечтать и страдать. Зачем? Самоутвердиться? По мне, так это самый гадкий способ самоутверждения.

И вот, занавес открывается, я уже в общаге, первый курс универа. И он снова пишет, видимо совсем скука съела и вспомнил. Отмазкой было то, что он сидит с другого мэйла, который он тут же поспешил мне предоставить, чтоб мы больше не «разлучались» так надолго. Я снова все съела. А он, толи изменился, толи наоборот открыл истинное лицо, почуяв, что я прогибаюсь. В общем, стал другим. Неприятным. С ним до этого было чертовски легко, даже спорить. Он мог любое разногласие умело вырулить, так что и мне при этом комплимент успевал сделать, и разговор поддержать, и от мнения своего не отступиться. Мог уважать чужую точку зрения. А тут приобрел он качество, называемое нетактичностью — на все ярлыки стал навешивать, стал очень уж резок в высказываниях, считая при этом себя неоспоримо правым. Ну а я такой человек — часто становлюсь тем, кого хотят видеть. Хотел он умничать и чтоб им восхищались — так оно и было. Ну и тут снова поступает предложение встретиться. Я уже вроде не летаю в розовой эйфории, лишь иронично осведомляюсь, не так ли, как в прошлый раз. Он заверил, что тогда все было, естественно (!), не по его вине, и что в этот раз он разобьется, но придет. Мы обменялись фото — идеал был испорчен, но на встречу все же пошла.

Гуляли по-над рекой — пейзаж просто отличный был. Осень, желтые, еще не опавшие деревья, моя любимая пора. В разговоре я правда себя неуютно чувствовала, и вела себя неестественно — стремилась показаться более раскрепощенной и общительной, чем есть на самом деле. И так было с ним всегда, не могла я почему-то с ним быть самой собой, я могу с точностью сказать, что этот человек не знает меня до сих пор, и не стремился узнать — другая у него цель была. Сейчас вот вспоминаю — ну до чего идиотка была! Это под каким нужно было быть впечатлением, чтобы стать совершенно другим человеком?! Ведь я хихикала с ним, когда было совершенно не смешно, соглашалась, когда была не согласна, поддавалась во всех спорах, восхищалась тем, чем «настоящую меня» ни за что бы было не пронять и не удивить. И у меня до сих пор только один вопрос к себе — зачем? Почему нельзя было быть собой? Почему я вела себя именно так? И я до сих пор не знаю ответа. Но я сильно забегаю вперед.

Я болтала тогда про всякую фигню, лишь бы не молчать. Ну, правда, мы все-таки умудрились найти целых две общих темы — карты и живопись. Потом вечером списались, поделились впечатлениями, и он понял, что впечатлений то у меня не особо. Ну и оживился по этому поводу, желая восстановить свой статус «идеала» в моих глазах. Получалось у него не особо. Но с идеалом я расставаться и сама не хотела. Столько времени лелеять и холить в себе мысль о нем, взращивать ее, и вот так просто отрезать? Конечно, я не могла. Или могла, но не хотела — до сих пор не знаю. Честно сказать, в тот период — с нашей первой встречи и до последней — мои мозги были отключены. Напрочь. Я совершенно ни о чем не думала. Я не думала, нравлюсь ли я ему на самом деле, не думала, что будет дальше. Говорил он, что нравлюсь — и я верила, говорил, что любит — тоже верила. А он говорил. И вообще — я до этого мужчин то не видела. Меня растила бабушка, ярая мужененавистница (у нее было два брака, в обоих мужики спивались и сидели у нее на шее). Меня никогда, ни разу в жизни, не целовал в щечку отец, и я никогда не ощущала прикосновения мужской щетины. У меня голова кружилась от одного запаха мужских духов. Мне нравилось положить голову ему на грудь и слышать, как бьется его сердце — это неописуемое чувство. Опять же, может, был бы у меня отец — и не испытывала бы я такого восторга от столь простых вещей. Но меня жалела и обнимала только мать.

Никогда я доселе не приклоняла свою головушку на твердую мужскую грудь. Я, конечно, общалась до этого с парнями и на довольно короткой ноге — но это было другое, это были друзья. Я с ними ни разу не кокетничала и никогда не провоцировала их мужское начало, и для них моя неприкосновенность была чем-то святым. Я вообще имею свойство расставлять сразу точки над «и» — может ли рассчитывать мужчина на что-то кроме дружбы или нет. Это, может быть, довольно грубо с моей стороны, но, по-моему, было бы хуже давать пустые надежды. Да и не умела я никогда держать мужчину на привязи, если он мне «как зайцу стоп-сигнал». Мне всегда были противны ухаживания от кавалеров, которые мне безразличны. Знаешь вот, как девушки частенько делают — не нравится он мне, ну и что? А подарки нравятся, и оттачивать на нем свои «женские чары» тоже нравится. А мне как-то ничего не надо было, если уж сам согласен на дружбу и ничего кроме — пожалуйста.И то — на птичьих правах, станут мне не приятными какие-нибудь намеки его — и до свидания. А с Ванькой у нас как-то сразу общение пошло в русле далеко не дружеском — его заслуга. Как-то он сразу свои лапы распустил (в переносном смысле, в прямом распустил попозже), и дал мне ясно понять, что воспринимает меня как свою девушку — ревновал в меру, флиртовал, плюс не стеснялся поговорить на фривольные темы, чем дико меня смущал. Думаю, ты догадалась, что после реальной встречи разговоры о музыке, искусстве, литературе и т. д. совершенно изжили себя. Да и не выгодно ему было напоминать — я ж могла и прицепиться, попросить продемонстрировать таланты, а в грязь лицом ему не хотелось. Поэтому он предпочитал при реальных встречах врать на те темы, которых бы я проверить не сумела. А я если честно особо его не слушала и не вникала, и пофиг мне уже на его вранье было. Столько всего было сказано, что даже мой впечатленный им мозг уже начинал отказываться верить. Делала вид, что интересно, где полагалось — смеялась, а где полагалось быть серьезной — была серьезной.

Встречались мы месяца два-три, до зимы. За это время успел состояться мой первый поцелуй с объектом мужского пола в его лице, к тому же последний месяц мы регулярно уединялись у него в комнате, где он меня лапал везде, где только можно (и где нельзя — тоже лапал). А мне нравилось. Я только за этим и шла. Это единственное что я могу совершенно точно признать, положа руку на сердце, — не знаю, какие именно чувства я тогда к нему испытывала — влюблена я была в него или только желала быть влюбленной, но последний месяц я к нему шла исключительно из интереса плотского. Нравилось мне, когда он меня лапал — причем не в плане возбуждения, а просто нравилось. Как на наркотик подсела. Тут скажу, коль уж откровенные ласки имели место быть — попытки соблазнить меня он тоже предпринимал ни раз, даже имел наглость предложить обойтись теми видами секса, которые не предполагают лишения девственности. А я тогда и сама не знала, девственница я или нет — знала, что была у меня как-то мастурбация с кровью, но крови там было совсем немного, и я тогда не предала этому значения. И про такие виды секса я тоже тогда не знала — интуитивно догадывалась, конечно, о чем речь идет, но спросила объяснений. Он объяснил — старательно, развернуто и подробненько, даже поспешил меня заверить, что так многие делают и это совершенно нормально.

Мол, девственность мужу, все как положено, а сама при этом повеселиться успела. Я усмехнулась, пожелала в шутку, чтоб ему именно такая жена и досталась, а он ответил что только о такой и мечтает — причем совершенно серьезно, ну, опять же — расчет был на мой неустаканившийся мозг, ведь я им была восхищена и его положительный взгляд на все это вполне мог сбить меня с толку. Ну, в общем, от этого предложения я все равно наотрез отказалась и сочла его оскорбительным. Больше он про это не заикался и покорно ждал, продолжая по возможности подводить меня ближе к нужному решению, рассказывая о том, какая я старомодная и какие у меня не правильные принципы. Кстати, если б эту чушь не молол — быстрее бы свершилось, когда мне пытаются вправить мозги у меня возникает обратная реакция, и он своими попытками изменить мое мировоззрение только отталкивал. Но я все равно не заставила его долго ждать (хотя надо было, наверное). Я помню, что в тот день я проснулась и знала, что это будет. Знала, что я пойду к нему именно для этого. Почему я решилась и что на это повлияло — я не знаю, может мне просто надоело одно и то же и хотелось какого-то логического продолжения. Я одела самое красивое белье, розового цвета — он как-то говорил, что любит именно розовое белье на девушках, побрилась — в общем, приготовилась по всем статьям. Я даже до сих пор помню запах шампуня, которым я тогда мылась перед тем, как идти к нему. Больше не моюсь им. А классный был шампунь...

Ну дальше все по отработанной схеме — я у него, включили музыку, Пинк Флойд тогда играл. На «разогрев» меня ему потребовалось около часа. Сам же половой акт длился 5—7 минут. Надо сказать, что он не ожидал такого развития событий. Думал как обычно, полапает-пощупает и харе. И, как в последствии признался, — думал, что еще месяц точно придется обхаживать. Но, надо сказать, в мой настрой въехал быстро, даже вслух произносить не пришлось. На мне тогда была узкая юбка-карандаш, которую мы довольно долго снимали обоюдными усилиями, но в итоге он все-таки сдался и решил не мешать, оставив непокорный ремень на меня. Кофта уже была расстегнута к тому моменту. Уложил он меня на подушечку. А у меня сердчишко выпрыгивает просто! Трусики он стягивал сам. Я в тот момент на него не смотрела, смотрела куда-то в сторону. Да, на дверь. Дико стыдно было. Просто неимоверно. Он навис надо мной в «упоре лежа», а я, наконец, осмелилась взглянуть ему в лицо. Ну что сказать — ничего я там для себя утешительного не нашла. Штаны он уже успел сдернуть видимо — я не видела. Я «туда» вообще не смотрела. Залез рукой мне между ног, заставив меня их чуть раздвинуть. Он приспустился надо мной немного, и я тогда почувствовала прикосновение его члена к своему животу. Не видя, ни разу до этого не трогая и не ощущая, я почему-то сразу поняла ЧТО это. Что это не рука его, не нога и ни что иное.

Внутри все сжалось, я вздрогнула. И знаешь, не испытала я благоговейный трепет, как о том мечтала — у меня возникло чувство отвращения и грязи. Правда. Говорю не из ненависти какой-то. Я, забегая вперед, скажу — не злилась на него ни минуты, не ненавидела и не держу обиды (хотя по началу и обидно было, но скорее не на него, на себя), даже наоборот — имею свойство для себя его оправдывать, не захотела бы — не случилось, а уж то, что весь его образ был враньем чистой воды — не суть важно, ведь я была рада обманываться. Но тогда мне было очень неприятно, внутри так защемило — невыносимо просто. Хотелось плакать, да что там плакать — зареветь хотелось навзрыд. Я почему-то тогда очень беспокоилась, чтоб он не заметил моего страха. Я снова смотрела ни на него, а в сторону, и сильно сжала челюсти, чтоб сдержать ком, подкативший к горлу. Я тогда отчетливо стала понимать — он ошибка. А уйти не могла. Знаешь, как кролик перед удавом — сидит и смотрит в глаза, вроде и убежать бы мог давно, а он замер в оцепенении и просто ждет, когда его проглотят. Вот так и я. С этим прикосновением у меня тогда возникло чувство, будто грязью меня обмазали и будто мне уже и терять-то нечего. Я как со стороны на это все посмотрела. Будто осознала все впервые за последние несколько месяцев. А терять и впрямь было нечего — уж щупал он меня перещупал, секс, по сути, был лишь формальностью.

Все возбуждение, желание — как рукой сняло. Он начал входить — мне не было больно, даже некомфортно не было (час все-таки трудился — видимо, мокрая я была достаточно), но и приятно не было. Крови тоже, разумеется, не было, на основе чего я и сделала вывод, что девственность моя ему все-таки не досталась. Ты же знаешь, бумага (а ты ведь женского рода — должна знать) — это только мужчины думают, что стоит одеть девку на х... й и она про все забудет, мозг отключится и превратится она в один большой оргазм. А женщины на протяжении многих веков поддерживают этот миф, чтобы не травмировать хлипкую мужскую психику. И я тогда тоже предпочла не травмировать его психику. Да и вообще, я всегда держусь принципа «назвался груздем, так полезай в корзинку» — я решилась на это, а коль уж решилась, хотелось сделать это по возможности хорошо. Я отчетливо помню, что мой мозг ни на секунду не оказался затуманен, я лежала и все время о чем-то думала. Думала, хорошо ли у меня получается стонать, может нужно что-то шептать, старалась двигаться ему навстречу, выгибалась, закрывала томно глаза, одним словом, старалась сделать вид, что мне хорошо. Возможно, наиграно это выглядело, а может и нет, но уж как могла.

Во всяком случае, думаю, вряд ли он вспомнит меня как лучшую женщину в своей жизни. Трахались без презерватива, он в конце спросил можно ли кончить на живот, я сопротивления этой идее не оказала и его сперма, спустя несколько мгновений оказалась на мне. Я немного поводила рукой по животу, размазывая ее, и постаралась сделать вид, что мне это крайне приятно, улыбнулась. И, думаю, получилось. По нему было видно, что он не ожидал и в величайшем восторге от увиденного. Вышечкой бы конечно было еще пальчики облизать, и скажу по секрету — в мою грешную голову это тогда приходило, но я решила не удостаивать его такого, в высшей степени великолепнейшего, зрелища. Ну а потом взаимный обмен любезностями, признания в любви, ванна, чай и мой уход. И я даже немного отошла, успела убедить себя, что все хорошо, он отметил, что я вообще довольно смелая и что он не ожидал такой решительности. Правда за комплимент я тогда это не сочла, точнее сочла, но как за довольно сомнительный комплимент. Легкий поцелуйчик на прощание — проводить меня он чем-то отмазался, кстати говоря впервые. И, когда я уже шагнула за порог, говорит мне вслед: