Кристина. Часть 2

«Emporio Armani» — гласила надпись на черном поясе белых облегающих брифов. Кристина медленно спустила ее вниз и уставилась на блестящую от влаги ярко-розовую крупную головку. Матвей стянул с себя футболку и поднял ее личико за подбородок.

— В глаза мне смотри, — сцедил он раздраженно.

Кристина подняла испуганный взгляд, и он не смог сдержать торжествующую улыбку от вида этого искренне невинного прелестного личика: розовые пухлые губки приоткрыты, голубые глаза широко распахнуты, щеки немилосердно пылают, как и ушки, густые пышные волосы мягкими локонами лежат на плечах. Матвей сглотнул.

— Придется тебе постараться, если не хочешь лишиться девственности прямо здесь. Для меня это стало бы очередным приятным экспериментом, а вот для тебя — даже не знаю

Он приспустил трусы, обнажая мошонку, запустил пальцы в густые локоны Кристины на затылке и мягко ткнул ее лицом себе в пах. Она то ли уперлась в его ноги руками, то ли просто схватилась за них. Ее губки были горячими, и исходящее из них дыхание тоже горячим. Он чувствовал его у себя на яйцах, по которым вдруг прошелся ее язычок. Матвей злорадно улыбнулся и убрал руку с ее затылка, закинув назад голову, чтобы увидеть их отражение в потолочном зеркале. Она не отстранилась, просто привыкала, медленно пробегая взглядом по всему, что перед ней сейчас предстало. Он позволил ей еще немного поисследовать робким язычком и мягкими губками его яйца и основание члена, а затем слегка согнул ноги в коленях, наклонил свой агрегат рукой и направил головку ей в губки. Попробовав ее на вкус, она попыталась отвернуться, но это уже было выше его терпения, и он снова обхватил ладонью ее затылок, не давая ей увернуться.

Вообще-то Кристина сразу была приятно удивлена мягким ароматом какой-то парфюмерной отдушки, исходящим от его кожи — то ли гель для душа, то ли лосьон для тела, то ли что-то еще в том же роде, но скользкая смазка, обильно покрывающая почти половину его члена не была ей приятна. Правда, особого выбора у нее не было, поэтому она принялась робко ласкать язычком его головку, слегка обхватив ее губами, пока смазка не растворилась у нее во рту. Матвей тяжело задышал и склонился к ней ниже. Его мускулистое тело было таким красивым. Ей очень хотелось потрогать упругий плоский низ его живота и погладить кубики пресса, но она не решалась. Когда тело Матвея слегка задвигалось ей навстречу, и его член стал проникать в ее рот гораздо глубже, чем она планировала сама, она переместила руки с его ног на крепкие бедра, стянутые потертыми облегающими джинсами, и почему-то тихонько застонала, сама не понимая себя.

То, чем она сейчас занималась, совершенно не укладывалось у нее в голове, но, тем не менее, эти завораживающие ускоряющиеся скольжения просто ввели ее в транс, даря физическое блаженство и сладостную власть над Матвеем одновременно. В какой-то момент она почувствовала, что член сильно затвердел у нее во рту и ей стало труднее впускать его в себя, а Матвей при этом вдруг стал резким, безжалостным и грубым. Одной рукой он слегка обхватил член у основания, а другой снова обхватил ее затылок и стал проникать в нее быстрыми глубокими рывками, от которых Кристина уже никак не могла избежать. Ее руки растерянно скользили по его рукам, по животу, бедрам и ногам, а когда рот стало заполнять что-то теплое и почти безвкусное, она зажмурилась и заставила себя все проглотить. До сих пор Матвей не произвел ни звука, только тяжело дышал, но в конце из его груди вырвался громкий яростный стон, от которого у Кристины по спине прошел озноб. Этот стон наверняка слышал капитан и уж точно догадался, чем они только что занимались. Только какая теперь разница? Разве не для этого создана эта вульгарная комната с золотым потолком?

— Хорошая девочка , — устало выдохнул Матвей, отпуская наконец Кристину и тяжело опускаясь рядом с ней на диван. Застегнувшись, он подцепил ее светлый локон, склонился и поцеловал его, — Шампанского?

Девушка молча кивнула. Матвей передал ей полный бокал, осушил свой и, закинув на спинку дивана одну руку и медленно поглаживая нижнюю губу пальцами другой руки, задумчиво наблюдал, как она пьет. Его что-то невыразимо волновало в ней. Матвей протянул руку и погладил розовую гладкую щечку Кристины, но она слегка отстранилась.

— Это ты называешь приятным сексуальным опытом? — ее глаза в тот же миг засверкали от слез, став еще красивее. Вообще она была сейчас обворожительно, нереально прекрасна: ее щеки пылали, пухлые истерзанные губки дрожали, она кусала их и прижимала к ним дрожащие кончики пальцев. Ее грудь часто вздымалась, и когда по щеке потекла первая слеза, она трогательно отерла ее тыльной стороной ладони.

Матвей сам не понимал охвативших его смешанных чувств. Ему одновременно хотелось немедленно сделать с ней все то, что он привык делать с женщинами — без тормозов, без ограничений, без сожалений, полностью отдаваясь своим животным инстинктам. Но в то же время ему хотелось просто обнять ее и прижать к себе — нежно, страстно, чувственно. Он склонился к ее шейке, поймал за обе руки, которыми она попыталась его оттолкнуть, стал покрывать поцелуями ее щеки, нашел губы и ласкал их до тех пор, пока она не стала отвечать на его поцелуй. Он властно притянул ее к своему голому торсу, стал скользить губами и языком по ее нежной шейке, впиваясь в ее гладкую кожу зубами и оставляя на ней немилосердные следы.

— Матвей остановись, — шептала она слабо, — Матвей, пожалуйста Мне так больно

Он с трудом заставил себя отпустить ее, тяжело дыша, сел, оперевшись локтями о колени, чувствуя как на губах расцветает порочная улыбка предвкушения, потом надел футболку и приготовился в ближайшие пару часов быть настоящим рыцарем.

После всего произошедшего Кристина как-то заметно притихла, и когда они сидели в ресторане за ужином, Матвей заметил, что мысли ее витают где-то далеко. Она часто упускала нить разговора, реже смотрела ему в глаза и практически ничего не ела. «Еще бы — похоже, у девочки все поджилки дрожат в ожидании предстоящей ночи», — не без удовольствия посмаковал Матвей садистскую мысль. Он снова старался держаться так, словно ничего не произошло, хотя держать себя в руках теперь стало гораздо сложнее. Интересно, понимала ли эта дурочка, чего ему стоило не трахнуть ее прямо там, на теплоходе?

Только в конце ужина Кристина наконец-то набралась смелости завести разговор на интересующую ее тему:

— Мы обязательно должны сегодня вместе идти в гостиницу? — мучительно выдавила из себя она, глядя в чашку с чаем.

Матвей едва сдерживал улыбку, глядя на эту святую невинность.

— А ты хотела бы вернуться к нам домой? Честно говоря, не думаю, что в первый раз стоит сразу пробовать секс с двумя партнерами, раз уж случай спас тебя от такой неожиданности, — в его тоне слышалась томительная издевка.

Кристина так и вспыхнула, как услышала эти слова, и чуть не задохнулась от прилива чувств. Когда она совладала с дыханием, то гневно сцедила, изо всех сил изображая уязвленное самолюбие:

— Это не случай меня спас, а Лука, если ты забыл. А ты просто какой-то маньяк! Ни о чем больше думать не можешь, кроме этого?

— Открою тебе маленький секрет — мужики все такие, а если тебе вдруг кажется, что он не такой, значит, он только умело притворяется.

— Не стоит всех ровнять по себе! Мне твое мнение в этом вопросе совершенно безразлично. Я просто хочу заранее тебя предупредить, чтобы ты не рассчитывал ни на что ни сегодня, ни когда-либо еще! Я не готова к такому сейчас! И не знаю, когда буду готова, — она выдала все это сдержанным полушепотом, чтобы не привлекать к себе внимания окружающих и, кажется, чувствовала себя на высоте. Матвея это изрядно позабавило.

— Серьезно? Что же ты не остановила меня на теплоходе? Или к тому, что мальчики лазают к тебе руками в трусики, ты относишься более лояльно?

Когда Матвей произносил эти слова, к ним как раз подошел официант, который безусловно слышал эти слова, потому что покраснел. Девушка вся просто кипела от обиды и стыда, и когда официант спросил ее, все ли ей понравилось, она уловила в его вопросе некую двусмысленность и голос ее дрожал, когда она произносила «да». Стоило ему уйти, она холодно бросила:

— Не может быть, чтобы и Лука был таким как ты! — эта мысль почему-то не давала ей покоя весь вечер. Она знала, что нельзя произносить ее вслух, потому что она могла выдать некоторые чувства, которыми она ни с кем не хотела бы делиться и которые еще полностью не постигла сама, но слова вылетели сами собой в момент особого негодования.