Кристина. Часть 6

— Уверена, что хочешь, чтобы я был нежным? — с издевкой спросил он тем тоном, который и не требовал ответа, поднял обе ее руки, держа их за запястья и по очереди поцеловал их в те места, где бился ее ускоренный пульс. Она ничего не ответила. Только пьянела от его близости, от его угрожающего взгляда, от этих его странных каких-то хищных поцелуев.

Лука огляделся по сторонам, подошел к окну, снял толстый шнур для поддержки штор, развязал его и медленно вытянул, снимая с золотого крюка.

Кристина смотрела на него каким-то обреченным взглядом, и Лука прекрасно понимал, что он означает. Женщины всегда хотят казаться лучше, чем они есть, но когда ставишь их перед выбором, до них, наконец, доходит, что их желания вовсе не так возвышены, как им хотелось бы. Лука подошел к ней сзади, погладил по красивой очень женственной шейке под светлыми мягкими локонами и по белой гладкой спине.

— Локти назад, — холодно изрек он тем тоном, который уже должен был хорошо отпечататься в ее сознании. Кристина нервно глянула назад через плечо, как всегда теряясь от захлестнувших эмоций и ощущений — страха, возбуждения, предвкушения, неизвестности,волнительной беспомощности. Впав в какой-то не поддающийся объяснению ступор, она позволила ему крепко стянуть у себя за спиной локти. Тут же внутри нее начали нарастать паника и желание — ни с чем не сравнимое, разрушительное и дикое.

— Ты будешь роскошной невестой, — прошептал он ей на ушко и тут же резко развернул ее к себе лицом, а затем толкнул на постель спиной.

Она упала, опершись на стянутые за спиной локти, и замерла в предвкушении и ожидании. Лука, словно желая ее помучить, медленно развязал галстук-бабочку, снял смокинг, камербанд и отбросил их на стул; начал с невозмутимой выдержкой расстегивать пуговицы на груди, снял запонки, стянул шелковую сорочку с нарядной манишкой, обнажая натренированный торс. Встав прямо напротив Кристины, он расстегнул брюки, позволив им упасть вниз и оставшись в шелковых черных гольфах на стройных мускулистых ногах и сильно вздыбившихся в паху шелковых черных брифах. Улыбаясь сладострастной высокомерной улыбкой, он уперся коленями в постель так, что Кристина оказалась у него между ног, и вспенил ее белоснежную кренолиновую юбку, обнажая ее роскошные ножки, девственно гладкую киску и женственно округлые бедра.

Ее глаза уже подернулись легкой поволокой и завороженно скользили по его нагому мускулистому телу, а трепетный язычок и белоснежные зубы неосознанно прошлись по нижней пухлой губке. Лука придвинулся к ее лицу, вытянул руку и потер большим пальцем ее жаждущий поцелуев влажный ротик, затем приспустил брифы, выпуская на свободу вздыбленный член и нависая им над лицом девушки. Трепеща и робея, она принялась ласкать и покачивать его язычком, пытаясь захватить губами, затем нетерпеливо поймала его ртом, с наслаждением пропуская его в себя и снова с жадностью обводя язычком шелковистую солоноватую головку. Закрыв глаза от блаженства, она заскользила губами по гладкой коже его пениса, с каждым движением ощущая, как он наливается мощью, как вздуваются от ее ласк его вены.

Лука наблюдал за ее завораживающей игрой с чувством полной власти над этой бесподобно красивой и лично им развращенной юной соблазнительницей. Его возбуждение нарастало, также как и губительное желание овладеть ею именно так, как он привык: причиняя боль, заставляя испытать унижение и подчиняя себе во всем, растоптав ее гордость. Только почему-то вид этой связанной, разодетой белокурой принцессы, с наслаждением и даже какой-то невинной искренностью насаживающейся ротиком на его агрегат, все-таки заставлял его сдерживать свои порывы. Впрочем, он знал, что Кристина страдает от неутоленного возбуждения, от осознания собственного грехопадения, от его показного к ней равнодушия. Во всем этом тоже было что-то притягательно злорадное и обольстительное. Лука взял свой член за основание и стал водить им по ее вздрагивающим жадным губкам, затем вошел в нее глубоко и удушающе, совершая грубые и безудержные рывки. Кристина попыталась увернуться, избежать этой нечестной игры, но Лука поймал ее за волосы, продолжая изводить то медленной лаской, то мучительной тиранией.

— Чшшш тихо замолкни замолкни, я сказал, — шептал он со страстной яростью, заставляя ее сдерживать невольные стоны, наблюдая, как ее глаза невольно увлажняются от слез.

Уже начиная дуреть от возбуждения, он оглянулся на огромный комод с зеркалом, в миг выпустил девушку и сел на колени рядом с ней, тут же рывком посадив ее за плечи рядом с собой, а затем вставая и помогая встать ей. Стиснув в руке шнур, стягивающий ее локти, он потянул ее к комоду, заставляя встать коленями на изящное голубое канапе, склониться перед ним и развести в стороны ножки. Задрав сзади ее пышную юбку, Лука на несколько секунд отступил назад, чтобы насладиться видом ее круглых упругих ягодиц и блестящих от соков пухлых белых лепестков. Сходя с ума и еще больше заводясь, он приблизился вновь и принялся нежно водить между ними пальцами, затем потер ее киску пылающим членом и наконец стал легко и нежно входить в ее тугую рефлекторно сжимающуюся от каждого его движения щелку.

Из-за связанных за спиной рук Кристина почти легла на комод, совершенно лишаясь разума от охватившего ее острого наслаждения. Она тонко постанывала, беспомощно раскрыв ротик, словно в чрезвычайном удивлении. Волосы застилали ей лицо, руки затекли, а движения горячего мужского тела у нее за спиной превратили все ее чувства и мысли в одно неистовое желание кончить. Когда Лука сжал в хвост ее волосы, не больно, но властно и настойчиво, заставляя приподняться, она вдруг встретилась лицом к лицу со своим отражением в зеркале: полузакрытые в блаженстве веки, приоткрытый ротик, пылающие щеки, растрепавшиеся до неузнаваемости локоны, великолепное стройное тело, облаченное в тугой белоснежный корсет, которое чувственно вздрагивало от каждого толчка красивого сильного обнаженного мужчины, пожирающего остатки ее стыда прямым взглядом глаза в глаза.

— Смотри, маленькая сучка какая ты красивая, когда трахаешься, — сцедил он прерывающимся от тяжелого дыхания чувственным баритоном, мучительно замедляя темп и заставляя ее беспокойно дрожать и напрягать бедра, затем тут же заставил ее задохнуться от неистового шквала глубоких мощных ударов, но все также удерживая ее за волосы и принуждая неотрывно наблюдать за их звериным совокуплением. Наблюдая за трепещущей перед ним девушкой в зеркало, Лука расстегнул молнию лифа на ее спине и одним легким движением приспустил его вниз, обнажая ее наливные белые груди с маленькими торчащими сосками. Глубоко войдя в нее и лишь слегка поводя бедрами, он занялся ее топорщащимся сосочками, самодовольно ощущая, как от его прикосновений ее нежная кожа покрывается мелкими пупырышками, как она нетерпеливо ерзает, крепче прижимаясь к его паху упругой попкой и как подрагивает от приближающегося экстаза ее напряженное тело.

Нестерпимый жар от малейшего его прикосновения, от завораживающего скольжения его члена внутри, от вида его вздувающихся на груди и руках мышц и мощно движущегося торса, Кристина млела, пьянела и теряла последний разум. Блаженство изгнало из ее прелестной головки все мысли до единой, заставляя ее превратиться в его игрушку для наслаждений. Срываясь в пропасть абсолютного блаженства, девушка прогнула спину, предоставив Луке творить с ней, что ему заблагорассудится, а он еще долго упивался ее чувственными спазмами и продолжал покручивать между пальцами ее сосок. Когда тело ее ослабло, Лука вынул из нее напряженный член, резко развернул ее к себе и склонил ее голову вниз, к паху.

— Умница, лапочка , — прошептал он, из последних сил сдерживая собственные порывы, чтобы предоставить ей возможность самой довести его до полного изнеможения. Его ладони ласково касались ее волос, поглаживали подрагивающий подбородок и розовые пылающие щечки. Наконец из его губ вырвался низкий стон. Придя в себя, Лука развязал ее руки, до конца расстегнул ее корсет и одним движением сорвал с нее платье.

Эпилог

Прогулявшись по центру города, Лука даже как-то проникся духом Рождества, хотя нисколько не был склонен к сентиментальности, да и праздники скорее не любил. Просто рождественская ярмарка перед Ратушей, украшенный к праздничному богослужению собор святого Стефана, уличные музыканты, наигрывающие святочные гимны, новогодние огни, пестрые витрины, даже очень кстати вдруг начавший срываться с темного небосклона снег, — все говорило о приближении праздника, поэтому когда он добрался, наконец, до площади Албертины и нашел кафе «Моцарт» с выстроившимися вдоль окон нарядными елками, он невольно улыбнулся самому себе, прочувствовав наконец давно забытое детское ожидание чуда. «Почему бы и нет? Ведь он ничего не забыл «. Впрочем, не было в его детстве никаких особенных новогодних чудес Отец часто уезжал в командировки. Мать звонила, конечно, но откуда он толком не знал.

Усевшись за ближайший столик у входа и оглядывая краем глаза чопорный и нарядный интерьер (хрустальные люстры, огромные зеркала, венские стулья, деревянные перегородки, бордовые диваны и гардины), Лука вдруг вспомнил тот номер в особняке и сидящую верхом на его коленях обнаженную девушку. Она плавно покачивалась и гибко выгибала тонкий женственный стан, ласкаясь о его влажное от пота тело словно кроткая льстивая кошечка, благодарная своему хозяину за заботу. Их истерзанные поцелуями губы тянуло друг к другу как магнитом, ее волосы щекотали ему плечи и щеки, ее руки обвивали его шею, его ладони скользили по ее телу. Они оба были утомлены, но все еще не могли оторваться друг от друга и остановиться. Когда ее бедра в очередной раз напряглись и стремительно задвигались от накатывающих на нее волн оргазма, она вдруг уткнулась ему лицом в плечо и начала сотрясаться от рыданий. Лука сжимал ее в руках, не зная, что ему предпринять. Его член все еще столбом стоял внутри ее пышущего жаром тела, и вся она была трепетной, беспомощной и нестерпимо возбуждающей. Когда с ним еще такое было, чтобы девушка плакала в его объятьях от нежности?

Тут же на память ему пришел и следующий день сборов и отъездов. Тогда она избегала его, точно также как и брата, а при прощании в холле особняка на ней уже были сплошные темные очки, и губки были упрямо поджаты то ли от гнева, то ли от едва сдерживаемых слез.

Входная дверь в кафе в очередной раз открылась, официант в белоснежной рубашке, черных классических брюках, а также при жилете и бабочке, с кем-то переговорил у входа. В следующий момент появилась она. Сначала Луке в глаза бросились только волосы — пшеничные, струящиеся пышными локонами до самой груди и пушистые черные меховые наушники. Затем он окинул взглядом ее черную короткую плотно сидящую по фигуре куртку в стиле милитари с двумя рядами серебристых пуговиц и жестким воротником-стойкой, серые джинсы в обтяжку, черные полуботинки с пряжками на дичайшей шпильке, и остановил взгляд на перчатках без пальцев и большой черной кожаной сумке с металлическими нашивками. «Неожиданно», — ухмыльнулся он, цинично прищуривая глаза и улавливая ее быстро ускользнувший смущенный взгляд. Поблагодарив официанта сияющей обаятельной улыбкой, она приблизилась к Луке с чрезмерно независимой миной на прелестном личике.

— Я смотрю, ты тут отрываешься по полной, судя по твоему виду, — небрежно-иронично заметил он.

— В смысле? — еще больше напряглась она, на секунду сведя брови, нервно расстегиваясь и вновь слишком поспешно отводя глаза.

— Я запомнил тебя скромницей, — ответил он, вставая и принимая у нее куртку. Он успел вблизи рассмотреть ее лицо — черные стрелки на верхних веках, слегка затемненных дымчатыми тенями по бокам, розовые румяна прохладного оттенка — совсем как ее чувственно пухлые, но четко очерченные губки. Она села напротив него и, не изучая меню, тут же заказала себе что-то по-немецки у поспешно приблизившегося официанта.

— Привет, — хитро ухмыляясь вымолвил Лука, ловя ее взгляд.

— Привет, — моргая и убирая под стол беспокойные руки ответила она.

— Ну рассказывай Как тебе жизнь на воле?