Кукла. Глава 2

Платье сорвано, удар по лицу, бросая на кровать свою жертву, только сейчас мужчина заметил сына, стоявшего в оцепенении и не знавшего, что делать:

— Что уставился выродок, пошел отсюда! — мужчина решительно подошел — сильный удар кулаком в грудь, и пацан отлетел и в следующую секунду увидел закрывающуюся дверь.

А потом... а потом только крики матери, удары и снова крики...

01 декабря мальчика по обыкновению отвезли в школу, в этой семье не принято менять планы из-за неприятностей, всё должно быть по расписанию. Мальчика по обыкновению привезли домой.

Первым делом он стал искать её... ту, которая его первым полюбила, ту, чьё имя он первым произнёс и которая заботилась о нём, и которую он готов был любить не с вопросом «почему?» или «зачем?», а потому что любовь их связала, когда его жизнь зародилась.

Но нигде не было Мамы, осталась только ванная, свет из которой лился в темную комнату:

— Мама? — в ответ тишина, мальчик открыл дверь... столь прекрасное, бледно-фарфоровое лицо матери лежало на её тонкой изящной руке, а глаза безжизненной синевой смотрели на сына.

Парень подбежал, пытался поднять бездыханное тело из алой воды, но не мог, на него напала паника, безысходность ситуации, слезы полились, Мама не приходила в себя не отвечала и не слышала, потому что... потому что была мертва. Он сполз на пол, сжался калачиком и заплакал, от шока парень вырубился.

Очнулся у себя в кровати, сколько времени не знал, на секунду ему показалось, что ему всё это приснилось, хотел встать, но увидел фигуру отца на кровати:

— Сын, я должен тебе сообщить, что мамы больше нет, — с тяжестью и надрывом сказал отец и ушёл.

Всё в голове пронеслось, как кошмар.

Похороны прошли сдержанно, отец и сын их выдержали с достоинством. По завершении всего, когда пришедшие почтить память ушли, парень подошёл к отцу, который находился в своем кабинете. При появлении сына отец оторвался от созерцания огня в камине и уставился на него, сейчас сын так напоминал мать, он навсегда станет немым укором для него, напоминаем о той ночи, когда Виктор окончательно сломал и убил женщину, которую любил больше чем свою жизнь:

— Отец, у меня всего один вопрос, почему? Почему мама оставила меня? — он стоял со слезами в глазах.

— Не знаю, оставь меня в покое, единственное, что могу, так дать тебе вот это, — мужчина протянул кусочек бумаги сыну и снова стал созерцать пламя огня, в котором ему суждено гореть уже при жизни.

Сидя на кровати в своей комнате, которая освещалась лишь ночником, он развернул бумагу, то что прочитает парень навсегда изменить его мир:

«Я сделала это для тебя, когда ты вырастешь, ты это поймешь. С любовью твоя Мама.»

На листочке были слезы, чьи они? Быть может матери, писавшей, быть может, отца, читавшего, а может, это слёзы паренька, только что скатившиеся с его щёк и упавших на листок, который станет его проклятием и мукой, болью с примесью печали о той, которая его первая покинула.

Можно осуждать, можно сочувствовать, писать, говорить и думать, но человек, на это решившийся, сам выбрал свой путь и конец. Лишь только трагедия в душе паренька не уйдет никогда.

Каждый год он будет крутить клочок бумаги, разворачивать его, читать снова и снова, задавать вопросы: «Почему?», «Зачем?», «Как?», но никогда не найдет ответов на эти вопросы, ведь та, которая могла ответить, уже давно не с ним...

Вы либо безнадежно глупы, либо искусно притворяетесь.

С того рокового дня прошло много дней и бессонных ночей, руку так жгло до сих пор от его прикосновения... печаль, лишь печаль и грусть о нём, ведь с тех самых пор Кукла так и не посмотрела в сторону Кирилла, всегда в сиянии шика и роскоши, в окружении вереницы поклонников, мимо проходя в тёмных очках, в которых лишь темнота и пустота, оставляла бедолагу со щемящим чувством в груди, похожим больше на кол, и раз за разом методично со свойственным безразличием вбивала посильнее...

Порой Кириллу казалось, что он сходит с ума, логические цепочки были не логичны, все доводы «против» обрубались на корню, а доводы «за» казались слишком иллюзорными... Перемены в его поведении стали очевидны не только Марии, но и другим ребятам:

— Что, Машка, говорил я тебе, твоего дружка надолго не хватит, теперь как преданный пёс, наверное, готов спать у ног Куклы, а на кой ты ему сдалась, а Машка?! — разразился хохотом Федька, теперь задира брал реванш и упивался уязвлённой злостью королевы бала, для которой праздник, по всей видимости, подходит к концу.

— Ты бредишь, козёл! Ещё только одно слово — и скажу Кире! Что глаза вылупил, маленький ублюдок? Думал, я дам спуску твоей шизофрении? Сам ты кто — пёс, лакей или просто мразь, недостойная даже у его ног спать? Всё ходишь с важным видом, а сам-то всё не знаешь, как пристроить своего дружка, в его туннель любви... Что заткнулся? Ты мордой не вышел, ты никто и имя твоё никак, ты просто... — в этот момент Федька размахнулся, пытаясь дать одуревшей от собственно желчи Машке в бубен, но его руку вовремя перехватил Киря и с размаху засветил ему в ухо.

— Ты охерел, ты на кого руку поднимаешь, а? — но его лицо скорей было недоумевающим, чем злым.