- Да, конечно, - согласился Колька. И всё равно... всё равно Кольке было удивительно: с ним т а к о е случилось, и вот он сидит, курит, и - будто ничего, совсем ничего не было... разве это не удивительно? Он вдруг снова подумал про Влада - двоюродного брата, к которому они ездили в начале лета на присягу: отслужит Владик, вернётся из армии, и - никто знать не будет, трахался он в армии с другим солдатом или ничего такого у него там не было...
- Влад... - снова проговорил Колька и, посмотрев Владу в глаза, широко, во весь рот улыбнулся: - Я раньше думал, что это плохо... ну, если два пацана - друг друга в жопу... а это - кайф!
- Конечно, кайф! - тут же, соглашаясь с Колькой, отозвался Влад. - А знаешь - почему?
- Почему?
- Потому что ты - извращенец! - ответил Влад и точно так же, как Колька, широко, во весь рот улыбнувшись, Влад шутливо толкнул Кольку локтём в бок. - Вот почему!
- Сам ты извращенец, - тут же парировал Колька, локтём толкая Влада в ответ.
Какое-то время, сопя, они шутливо толкались, сидя на скамейке - пытаясь перебороть друг друга... Влад то и дело хватал через плавки Колькин член, и Колька, не оставаясь в долгу, делал то же самое - хватал через плавки член Влада, - они определенно нравились друг другу, эти два пацана, волею случая оказавшиеся вместе в летнем лагере во время пересмены... вот ведь как в жизни бывает! Ещё утром они не знали, как друг друга зовут, еще днём, купаясь в море, они ни о чём таком не думали, ещё вечером, разговаривая с Мимозой, они оба ничего такого не предполагали, и вот... разве это не удивительно? Было уже поздно - была ночь, а они всё говорили и говорили... наконец, докурив очередную сигарету, Колька вопросительно посмотрел на Влада, и... хотя спать им обоим ни капельки не хотелось, они, не сговариваясь, одновременно поднялись, чтоб идти в палату... глядя на Влада, Колька вдруг подумал, что они эту ночь, пока в домике никого нет, могли бы спать без плавок - голые... да, голые... а почему, собственно, нет - что в этом плохого? Колька уже хотел сказать об этом Владу - предложить Владу спать без плавок, но тут же подумал, что говорить об этом он не будет... он не будет об этом говорить - он проверит, на самом ли деле Влад читает его мысли...
Это было, конечно, удивительно, но они действительно думали одинаково: за то время, пока они лежали в домике после траха и потом, когда сидели в беседке, ни у Кольки, ни у Влада ни разу не возникло даже намека на мысль о какой-либо \"голубизне\" всего того, что между ними случилось... само это слово - \"голубой\" - ни Владу, ни Кольке ни разу не пришло в голову, - они оба об этом ни разу не подумали, и это было удивительно... А может, ничего удивительного в этом не было? Может, во всём, что с ними случилось, была изначальная логика жизни - логика их человеческой сути, и они, подчиняясь этой логике, на какое-то время просто забыли, что есть всякие убойные слова, с помощью которых хитрожопые люди, то и дело извращающие жизнь, стремятся подменить логику жизни разномастными наборами тухлых догм и лукавых предписаний? Слова, если над ними не задумываться, а принимать их на веру как некую данность, могут далеко увести от истины... но неужели чьи-то чужие слова должны быть важнее собственных чувств? \"Голубой\", \"неголубой\"... какая, нах, разница? Есть логика жизни, и нужно совсем не любить себя, не уважать себя и себе самому не верить, чтоб, не задумываясь, позволять лукавым пастырям манипулировать нашим сознанием - нашей единственной и неповторимой жизнью... впрочем, ни Колька, ни Влад ни о чём таком не думали - ни вслух, ни про себя, - так получилось, что логика жизни оказалась для них в эту ночь неизмеримо важнее шелухи слов, и - познав упоительную сладость однополого секса, открыв для себя эту грань человеческой любви, оба они - и Колька, и Влад - были более чем довольны... они оба были вполне удовлетворены всем случившимся, и никакие слова и никакие ассоциации, связанные с этими словами, не могли отравить им эту великолепную ночь: они оба были юны - оба были еще не растлены логикой лукавой морали, и торжествующая логика жизни правила в их юных душах свой упоительный бал...
Всё так же светила луна, и её серебристый свет проникал в окна всех пустующих домиков... Эти домики стояли уже лет тридцать, если не больше: осенью, зимой и весной они были пусты, а едва наступало лето - едва начинались школьные каникулы, они наполнялись смехом, голосами и запахами, наполнялись бурлящей жизнью, и это происходило из года в год, из потока в поток, - если б стены могли рассказывать, они бы наверняка поведали о той скрытой жизни, что протекала порой то в одном домике, то в другом - то в одну смену, то в другую... о, они многое могли б рассказать, эти дощатые домики - молчаливые свидетели неуёмной пацанячей сексуальности! Порой - в ту или иную смену - не случалось ничего, но ничего не случалось не потому, что в ту или иную смену в том или ином отряде все мальчишки оказывались, как на подбор, сексуально недоразвиты - не догоняли своего сексуального естества, а ничего не случалось исключительно потому, что не хватало какого-то элементарного толчка - слова, жеста, эротического рассказа... и тогда каждый удовлетворял себя в тайном одиночестве, как это многими делалось дома, - много ли надо времени, чтоб, достав из шорт напряженный член, сбросить в кустах напряжение! А порой в отряде оказывался какой-нибудь пацан без комплексов - вольно или невольно такой пацан выступал своеобразным катализатором, и тогда в том или ином домике начинала бурлить никому не видимая сексуальная жизнь: после отбоя, не таясь - не стыдясь друг друга - мальчишки, извлекая из плавок напряженные писюны, дружно мастурбировали, устраивали различные соревнования, дрочили друг другу взаимно... а то и вообще, ныряя из кровати в кровать, приспускали плавкии - друг друга с сопением тиская, поочерёдно содрогались в оргазмах... или: сосали - друг у друга брали в рот... или, расширяя кругозор - познавая новое, один одного пробовали в зад... случалось порой, что какого-нибудь слабосильного пацана после отбоя хором насиловали - заставляли сосать или ставили раком, - да, и такое за три десятка лет в этих домиках бывало тоже... словом, всякое бывало в этих домиках, и многое, очень многое могли б рассказать их дощатые стены, если б они умели разговаривать!.. Но сейчас была пересмена, и все домики были пусты, - лунный свет, проникая в окна, озарял их аскетическое убранство... и только в том домике, где спали Колька и Влад, было темно: Влад задёрнул оба окна шторами, чтобы, как он пояснил Кольке, никто не увидел их утром, если вдруг кто-нибудь вздумает утром в окно заглянуть, - они спали, полуобнявшись, на полу - на двух сдвинутых матрасах, спали голые - лицом к лицу, и губы у обоих от неистового сосания - от долгого целования взасос - были немного припухшими... плавки и шорты лежали рядом, и тут же, рядом, лежал тюбик с кремом - Влад сказал: \"Может, он утром ещё пригодится - у меня по утрам всегда стоит...\", - они спали, полуобнявшись, спали голые на полу - на двух сдвинутых матрасах, и южная ночь - великолепная южная ночь середины лета - стерегла-баюкала их крепкий пацанячий сон...