Месть подают холодной

— Извини, я не знаю, что ты придумала в своей голове. Я не люблю тебя. Больше скажу, я собираюсь замуж.

Лучше бы я ее ударила, но это тоже не входит в мои планы. Дверь хлопает, оставляя меня одну. Сухогруз приходит через десять дней.

***

Мой почтовый ящик разламывается от гневных писем с моря с одним вопросом: «Зачем?»

А этот вопрос задавай не мне. Ты задай его своей милейшей жене. Зачем она в каждом разговоре с тобой упоминает мое имя? Зачем она рассказывает тебе, какая я классная? Стерва последняя, но такая классная.

У меня на столе лежит заявление об уходе. Ценю, детка. Достойно выдержала первый удар судьбы. Мы не смотрим друг на друга, я просто ставлю резолюцию «Не возражаю».

Прощай, Таня, Танечка, Танюша. Жертва дурацких обстоятельств, попавшая между наковальней и молотом.

Дверной звонок вливается в уши дикой трелью. Ненавижу его, но поменять руки не доходят. Встаю с кровати в полумраке комнаты, освещаемой только экраном телевизора. Никак не могу приучить себя спрашивать: «Кто?».

Хлесткая пощечина обжигает лицо и я вжимаюсь в стену. Вова стоит на пороге злой, как пес.

— Пятнадцать лет я терпел твое равнодушие.

«Это не равнодушие, а сдержанность, дорогой».

Он снимает с себя ремень и наматывает его на руку.

— Пятнадцать лет я задавал себе один и тот же вопрос: любит ли она меня? Спрашивал, но не отвечала.

«Любила, но сказать об этом было трудно».

Замотанной рукой бьет не сильно, но я сгибаюсь пополам и теряю воздух. А потом меня тащат в комнату и бросают на кровать.

— Здесь? — его лицо перекошено от злости. — Это было здесь, я тебя спрашиваю? Ты здесь влюбила ее в себя? Почему я слушаю только о тебе? Почему я не могу от тебя отдохнуть? Почему ты не даешь мне покоя?

Черт возьми! Он хлещет меня еще не в полную силу. Но я умею держать удар и не умею плакать.

— Чтоб ты сдохла! Не прощаешь ошибок, не ищешь путей отступления.

У меня нет физических сил сопротивляться, когда его руки разрывают халат. Пятнадцать лет мое тело чувствовало только эти руки. Черт его знает, почему сейчас я им не рада. Не кричу и не плачу (не умею), а просто смотрю в потолок поверх его плеча. Побелить бы.

Чувствую жесткие толчки и яростное дыхание в шею.

Надо — делай. Если тебе станет от этого легче, то сделай это. Падаю в темную пропасть, когда он с привычным стоном утыкается мне в плечо. И понимаю, что... отпустило. Не больно, не обидно, а просто смешно. И где-то там, на границе сознания, в плавающем тумане детской обиды и недопонимания, маячит мысль: какая же я была дура.

Но я умею держать удар, дорогой. Это я думаю в твою уходящую спину.