— Не занимался, — ответил я и тут же получил шлепок от матери:
— Не перебивай старших!
С этими словами она обмакнула два пальца правой руки в баночку с вазелином, примерилась, и резко ввела мне их в анус, от чего я вскрикнул. Хоть она и делает со мной это каждую неделю, а каждый раз это происходит неожиданно и болезненно. Мать немного подвигала пальцами, нащупала простату и начала ритмично на нее нажимать.
— Массаж простаты, — снова комментарий для Даши.
Через пару минут я почувствовал, как через мой опавший и даже сжавшийся писюн пошли выделения.
— Теперь вставай, и рассказывай, как ты вел себя эту неделю!, — сказала мне мать, крепко сжав в кулаке мой съежившийся член.
Я встал, и презерватив остался у нее в руке. Она подняла его на уровень глаз, оценила объем и удовлетворенно кивнула головой. Это означало, что я не заподозрен в онанизме.
Я вкратце рассказал, что я не успел в эту неделю, где и как себя не очень хорошо вел, и подытожил, что мне полагается пятьдесят розог и пять нанизываний. После недолгого с матерью обсуждения, к пятидесяти розгам добавилось еще двадцать, а нанизывания превратились в протыкания.
— А что за нанизывания и протыкания? — поинтересовалась моя будущая жена.
Мать достала из тумбочки и продемонстрировала ей два страпона — розовый тонкий длинный и короткий толстый черный и пояснила:
— Если он был всю неделю хорошим мальчиком и все сделал, я очень нежно трахаю его попку этим розовым страпончиком Он иногда даже мурчит от удовольствия. А если, как сегодня, провинился, — мать начала натягивать черный страпон, — То тут варианта два. Нанизывания — это когда страпон вводится медленно, но безостановочно. И так же медленно вынимается. Это больно, но выносимо. А протыкания — это когда резко. И резко же вынимается через одну-две секунды, пока анус не успел расслабиться. Это очень больно, и он от этого почти всегда плачет. Но это потом а сейчас — розги!
Мы перешли в другую комнату, где на середину была выдвинута неширокая длинная скамья, у изголовья которой стояло ведро с прутьями. Я шел первым и слышал за спиной цоканье двух пар каблуков об паркет — широкие уверенные мамины и слегка семенящие Дашкины.
Я привычно вытянулся на скамье, а мама начала меня к ней пристегивать — руки, поясницу, колени и щиколотки туго охватили кожаные ремешки.
— Ну вот, Дашенька, — мать достала из ведра один из прутьев, — это розги. Первые двадцать горячих он получит медленно, размеренно, под мою нотацию. Затем я выдам ему с присвистом оставшиеся пятьдесят. Приступим!
После этих слов мама начала медленно меня стегать, выговаривая после каждой розги за провинности. А я должен был считать и благодарить:
— Раз, спасибо мамочка! Два, не буду так больше! Три, обещаю не лениться! Двадцать, спасибо мамочка!
Измочаленный прут был сменен на три потоньше и похлестче.
— А теперь для усвоения урока! Получай! — и мать принялась стегать меня молча и энергично. Считала уже она, про себя. Ведь я все равно бы сбился со счета, потому как с первых секунд начал кричать. Жопа инстинктивно сжималась, а когда разжималась, мать пыталась попасть в щель между ягодиц, что вызывало мои вопли. Отсчитав положенное, мать бросила розги на пол, но не спешила меня отвязывать. Я забеспокоился, и, как оказалось, не напрасно.
— Ты, когда зашел, забыл поздороваться с гостьей! — сказала мать, доставая новый прут. — За это я тебе добавлю еще двадцать горячих!
— Ну мам, — заныл я, — я растерялся, прости!
— А сейчас снова растерялся? — мать выудила из ведра еще два прута. — Вместо того чтоб извиниться перед Дашей, ты за свою задницу беспокоишься! За это тебе еще десяточек!
— Прости те, Даша! — сказал я, не смея просить отмены розог.
— Прощаю, но, если мама позволит, — она взглянула на мать, — я бы тебе добавила!
— Конечно, деточка! Это ему только на пользу! Бери розги и становись с другой стороны! Сейчас мы его в две руки высечем!
И они начали меня сечь. Первые несколько ударов дали размеренно, а затем начали увеличивать темп. И я завизжал — так больно мне еще никогда не было. А они все стегали и стегали.