- А потом мне позвонил Евген и спросил, не мог ли я привезти тебя к ним в гости. И я всё понял. Я стал звонить тебе, а ты не отвечала.
Больше он ничего не стал говорить. Ну, в общем, можно было представить, как развивались события. Его кроссовки, к примеру, выглядели так, будто в них, по меньшей мере, тонули. Где-нибудь посреди Атлантики.
- А позвонить в дверь ты не мог? – спросила я.
- Не мог почему-то…
- Это ведь она сказала, что я поехала к Евгену?
- Она сказала – наверное.
- А ты поверил!
- Прости, куэрида.
Я схватила начищенную картошку и стала её мыть, резать и бросать в кастрюлю. Я не знала, как мне реагировать. Я была зла. Я боялась этой холёной кошки. Я хотела, чтобы человек, который сейчас сидел за моей спиной и что-то там мямлил, был мой.
- Что? – хмуро переспросила я, поворачиваясь к нему.
- Она просила передать тебе, что ты красивая девочка.
Я взорвалась.
- Если ещё раз, - сдавленным от злобы голосом сказала я, - услышу про эту глянцевую кошку, я тебя задушу!
Он помолчал и вдруг заявил:
- А знаешь, что происходит, куэрида? По-моему, ты меня ревнуешь!
Я стремительно развернулась. У него был такой самодовольный вид! Я скомкала полотенце, которым только что вытирала руки, и запустила ему в физиономию. Он ловко уклонился, а потом сполз с табуртки и медленно, глядя мне в глаза, двинулся ко мне.
- Не подходи, - сказала я. – Не делай этого.
Но останавливать было бесполезно. Я попыталась ускользнуть, но он меня поймал.
- Полинка, вида миа, прости. Я правда ни в чём не виноват. Я хочу быть с тобой.
И он снова полез целоваться. У него были горячие руки. Они буквально обжигали мою спину. Серёжка сильно прижимал меня к себе и целовал с таким явным наслаждением, что я потихоньку расслабилась и перестала дёргаться при одном только воспоминании о том, как распахиваю дверь, а там - эта женщина.
Он почувствовал это и отпустил меня. У него сейчас были такие светлые глаза, сияющие и спокойные. Было видно, что не гнетёт его больше никакая недосказанность или недоверие. Насмотреться на него на такого было просто невозможно. Но я вспомнила, что готовлю ужин, и полезла в наш ящик со стратегическими, как любит выражаться папа,запасами. Там нашлась банка тушёнки, и я вывалила её содержимое в кастрюлю с картошкой, добавила специи, и убрала огонь до минимума, оставив это всё хорошенечко протомиться вместе. В кухне начали концентрироваться запахи. Именно они в конечном итоге приманили к нам моих родителей.
- Явление, - сказал папа, увидев Серёжку, и поздоровался с ним за руку. – Становящееся привычным, - добавил он.
А мама поблагодарила меня за то, что я сообразила сама заняться готовкой.
Было уже относительно поздно. У соседей, которые обожали смотреть телевизор на предельной громкости, играла заставка вечерних новостей. Папа заметил коньяк на столе и вопросительно посмотрел на нас.
- Рассказывай сам, - предложила я Серёжке.