Плохая примета. Зимой 92-го я часто заходил к Егору Коромыслину, крупному специалисту по женской психологии, попить чаю и не спеша обсудить проблемы приближающейся эмансипации и, когда поздний телефонный звонок нарушил спокойную мужскую беседу и судьба томным голосом Марии, внезапно воспылавшей ко мне страстью, поинтересовалась, почему я так давно не заходил, я тоже собрался в дорогу. Ничего хорошего из этой затеи не вышло. Я напрасно среди ночи таскался через поле и пугал бродячих собак. Мария, как и следовало ожидать, сладко спала, нанюхавшись припоя на своем радиозаводе, и на мои настойчивые звонки отвечала только вызывающе громким храпом.
Я вернулся к Коромыслину, надеясь, что он поможет мне разобраться с Соломоновой проблемой и растолкует, где именно пролегает путь мужчины к сердцу женщины. И когда Егор в пророческом экстазе добрался до гениальной мысли, что "простота, по сути своей, есть обратная сторона сложности", его речь нагло перебил телефонный звонок. Опять звонила Мария и голосом, полным прокисших интонаций интересовалась, почему я до сих пор еще не пришел. Все это было немного странно. Но на этот раз я не стал рвать удила и попытался выяснить, где именно она меня ждет. После двух часов задушевной беседы с телефонной трубкой я выяснил, что девушку зовут не совсем Мария, и звонит она по первому попавшемуся телефону в надежде развеять скуку. Тогда я представился последней моделью истребителя тоски и предложил провести полевые испытания в виде дружеского чаепития у нее дома. Епифания, так ее, оказывается, звали последние двадцать лет, была не против попить чаю в пять часов утра, но для торжественного файф-о-клока она могла приготовить только подругу и лук в подсолнечном масле. Эта проблема показалась мне разрешимой и я, еще раз уточнив координаты, пообещал прийти не один, а с Коромыслиным. Путь к дому Епифании пролегал через то же поле, холодный ветер норовил залезть в душу и, вообще нес какую-то пургу, наметая погребальные холмики у телеграфных столбов. Я нес в последний путь две пачки заварки, килограмм сахара, буханку хлеба, банку варенья и бутылку водки. Этот джентльменский набор, едва уместившийся в моей сумке, больно бил меня по левому боку во время судорожных попыток удержать равновесие на скользких участках, и, вообще, мало способствовал приятности ночной прогулки. Я пожаловался Егору на свою нелегкую долю и высокую вероятность того, что Епифания просто пошутила и нам после встречи с каким-нибудь нервным пенсионером, страдающим от бессонницы и неугомонных партизан с их дурацкими паролями, придется возвращаться назад, и я так никогда и не увижу девушку с таким редким именем - Епифания. Егор решил поддержать меня и сказал, что если мои опасения сбудутся, то он пострадает не меньше моего, ведь он тоже очень тщательно готовился к визиту. В доказательство Егор достал из кармана пальто чистый носовой платок и добавил:
- Вот, взял... на всякий случай.
Предусмотрительности Егора можно было позавидовать. Дело в том, что в те годы молодой и неженатый Коромыслин частенько пользовал женщин в экстремальных условиях отсутствия воды в лесопарке или присутствия родителей в соседней комнате и в таких случаях употреблял носовой платок в качестве ультратонкой фюзеляжной прокладки, обеспечивающей комфорт и, главное, сухость после кульминации сюжета. Полотенце Коромыслин отвергал, как пережиток социалистической эпохи и говорил, что пользоваться полотенцем могут только такие технически отсталые личности как я. Спорить с экспертом по этому вопросу я не решался.
Мы не обманулись в своих ожиданиях. Девушку, действительно, звали не Епифания. Хотя, когда я ее увидел, то не мог поверить, что ее зовут как-то иначе. А в остальном все прошло как по подсолнечному маслу. И пока я допивал 18-ю чашку чая, пытаясь удивить своими уникальными способностями спокойную как мумия подругу псевдоЕпифании, Коромыслин вовсю орудовал носовым платком.
Мысль о платке выплыла, как тряпка из ведра, когда я вошел в клуб и увидел, как Света-уборщица моет входную лестницу почти новым вафельным полотенцем. Возвращаться было уже поздно. Сидеть в бытовке под дамокловым мечом нивелира тоже не хотелось. Я позвонил Тане и, убедившись, что она приедет не раньше, чем через полчаса, стал искать уютноеместо для ожидания. Искать пришлось недолго, да и выбирать было особо не из чего, так как кроме телефона и дивана в холле больше ничего не было. Диван выполнял очень важную функцию: частично загораживал низкое окно с видом на позеленевший от времени и скуки жилой дом на противоположной стороне улицы. По вечерам диван всегда был занят официантками и представлял собой выставку женских задниц, чьи хозяйки, став на колени и, упершись локтями в спинку дивана, с интересом разглядывали разметку на автомобильной стоянке под окном. Этот ритуал ожидания клиентов за два года превратился в традицию и стал как бы визитной карточкой клуба. Я с непринужденностью Данаи, ожидающей Зевса, расположился на диване, поглядывая в окно и объясняя Свете, что мыть лестницу, используя такую позу, нельзя: может прийти какой-нибудь солидный джентльмен и, увидев высоко задранную юбку, подумать что-нибудь нехорошее о клубе.
Таня подъехала к девяти бодрая и веселая, как Мирей Матье в день получки. Когда я её увидел, то не стал даже говорить, что она хорошо выглядит. Это казалось таким же непреложным фактом, как существование биомолекулярных надструктурных соединений 5-го валентного уровня с обратным топ спином, именуемых в простонародии сексэпильностью. После обычного обмена приветствиями я поинтересовался, занималась ли она когда-нибудь спортивным ориентированием с мужчиной.
- Нет. - Испуганно ответила Таня. - А что?
- Сейчас займешься. - Успокоил её я, устраиваясь поудобнее на переднем сиденье и доставая из сумки карту. После чего мы отправились в зачарованное странствие. Таня активно натирала задницей водительское сиденье, а я не менее активно ёрзал глазами по её груди, едва прикрытой летним платьем весёленькой расцветки. Лёгкое, просторное платье не мешало груди колыхаться величественно и неторопливо, как моим желаниям на весах греха. Яркое солнце на безоблачном майском небе не жалело лучей, доводя кожу Тани до блеска, придавая ей как бы внутреннее свечение. Солнцезащитные очки добавляли в эту картину оттенок ирреальности. Даже знакомые с детства предметы при взгляде на них через тёмное стекло приобретали неестественный объём и сочность красок. До этого я больше всего любил смотреть на покрытые молодой листвой деревья, но теперь начал менять точку зрения. Когда Таня переключала скорость, платье под рукой слегка отклонялось и я замирал как скалолаз на американских горках. И хотя я много раз не только видел, но и осязал молочные железы более совершенной формы и упругости, такого томления я не испытывал уже давно. Ощутить полное блаженство мне мешали бесконечные как вестерн истории о сволочных гаишниках, с которыми Таня вот уже три года вела неравный бой. Люди в серых нарядах извели кучу бланков на выписывание штрафов, дважды отбирали у неё права, но остановить полёт Таниной души, тем более после пары-тройки коктейлей, не могли. Водительские байки набили мне оскомину много лет назад, но я старался делать вид, что мне интересно и даже сам рассказал пару историй о поездах дальнего следования. В целом, если не считать носа продавщицы, разбитого столешницей и случайных прикосновений к Таниному телу при прокладке курса на карте, я вёл себя вполне прилично. Да и Таня относительно спокойно реагировала на мои конвульсии, приберегая свой убийственный взгляд для сотрудников ГАИ.
Часть 4. На штурм
К пятнице я окончательно созрел и после работы, до зубов вооруженный электроинструментом, отправился в крестовый поход. Я был полон решимости сражаться за веру в любовь и возможные потери, будь то спокойствие или равновесие, меня больше не пугали. Полчаса я простоял перед входом в клуб, ожидая Таню и проклиная себя за пунктуальность. По графику эту неделю Таня отдыхала и пока я от безделья жонглировал шуроповёртом, периодически срывая аплодисменты охранника, Таня успела поломать ключ зажигания, поругаться с автомехаником, сгонять в Дарьинку к родственникам, оставить там на выходные дочь Надю и вернуться назад. Когда она рассказала мне об этом по дороге домой, я крепко задумался и почти не обращал внимания на дорогу, представлявшую собой второй том полного собрания сочинений Тани о сером братстве. В таком повороте событий я узрел бюст судьбы и ещё больше преисполнился решимости овладеть в эту ночь Таней, если, конечно, она предложит мне остаться. Согласно морально-процессуальному кодексу, утвержденному на общем собрании органов жизнедеятельности, я не имел права открыто приставать к девушкам. В тех редких случаях, когда я преступал придуманный 15 лет назад закон, я всегда получал отказ со стороны девушки иметь когда-либо со мной дело как с половым партнёром, и потом страдал ущемлением самомнения сроком от одного до десяти часов.
С порога я развернул очень бурную деятельность и через полчаса завладел таким стратегически важным пунктом, как совмещенный санузел. Для начала я решил зашить канализационный стояк и обложить его плиткой. Таня одела черный шёлковый халат с желто-красным драконом, изрыгающим пламя в районе ягодиц, и занялась ужином. Приготовление пищи было для неё скорее хобби, чем повинностью. Готовила Таня вкусно, но редко. Впрочем, комплименты по поводу уникальных кулинарных способностей она всегда выслушивала с удовольствием. В тот вечер, получив очередную порцию комплиментов, размерами сильно превышающую яичницу с двумя сосисками, Таня раскраснелась как острый кетчуп. Но когда я, явно переборщив с приправой, начал извергать восхищение её самурайскими прелестями, быстро потушила мой порыв короткой фразой: "Так!.. Не начинай".
Собственно, до начала, по моему мнению, было далеко как до конца ремонта. Но я не стал спорить и замолчал. Выпив кофе и выкурив сигарету, я вернулся в ванную, где в тишине и спокойствии надеялся переварить её слова и красную яичницу. Канализационный стояк нагло выпятил морду ревизии и скрывать свою ржавую сущность под ДСП абсолютно не спешил. "Business is business", - философски рассудил я и возобновил свои труды. К сожалению, Таня не сильно отвлекала меня от работы, а в девять часов и вовсе куда-то уехала, не сказав ни слова и оставив меня наедине с унитазом и моими мыслями. Настроение упало до нуля. Я вышел на кухню покурить и послушать радио, из недр которого нескончаемым потоком лились веселенькие песни о несчастной любви.
- Words! Words don't come easy! - громко сетовала какая-то певица и тут я был абсолютно с ней согласен.
Не успел я выкурить вторую сигарету, как приехала Таня. На лице её сияла печать неземного блаженства. Таня опять стала весёлой и разговорчивой. Она с интересом осмотрела результаты моего надругательства над стояком и своё искреннее восхищение заключила следующими словами:
- Класс!.. А когда ты будешь заканчивать? А то уже десять часов.
- Точно не скажу. Но часов до 12-ти должен закончить. - Предположил я, стараясь как можно непринужденнее стряхивать пепел на кучу опилок в ванной. Таня явно не спешила предложить мне остаться и я попробовал натолкнуть её на эту мысль обходными путями.
- Видишь ли, - начал я, - если всё делать на шару, то работы тут не много. Просто через пару лет всё придется переделывать. Дерево - оно ведь воду любит, пока растёт, а когда дерево используется в качестве каркаса в помещениях с повышенным уровнем влажности: Тут моя мысль, плавно скользя по древу, затащила меня в такие дебри технологического процесса, требующего тщательной предварительной обработки каждой детали, что я серьёзно рисковал утонуть в этих расплывчатых определениях. Через пять минут глаза у Тани помутнели и расширились, как у глубоководной рыбы внезапно поднятой на поверхность. До этого она черпала свои знания о строительстве из легендарного справочника по всем вопросам с простыми и понятнымилюбому страждущему формулировками типа: "и сотворил Господь землю, и увидел, что это хорошо". И этого запаса Тане вполне хватало для спокойного круиза по морю жизни. Пополнять багаж знаний ненужным балластом моих слов Таня не очень-то хотела. Эта тема возбуждала её ещё меньше, чем меня сотрудники ГАИ.
- Делай хорошо. Не надо на шару. - Наконец согласилась Таня. - Мне шара не нужна. Только тебя еще домой везти. Может, ты сейчас закончишь? Пока еще не слишком поздно.
- Ты знаешь... - Я собрал в кулак свою смелость и с непринужденностью Моисея, выжимающего воду из камня, выдавил из себя: - Я тут подумал над твоим предложением и решил попробовать. Так что можешь не волноваться. Я остаюсь ночевать у тебя.
- Вот и чудненько! - обрадовалась Таня. - Конечно оставайся! Я тебе постелю в Надиной спальне. Чего ты будешь ездить?!
Она неожиданно легко разрешилась от бремени сомнений и теперь лицо ее сияло как у японки, удачно сделавшей харакири неоперившемуся мандарину.
- Я тогда поеду отдохну. - Сказала Таня и, воспользовавшись паникой на бирже моих умственных ресурсов, заняла ванную.
Я отступил на кухню, там у какой-то подруги наступило озарение, она научилась летать и даже пообещала показать мне океан света. Я выключил приемник, но шум воды в ванной обрадовал меня еще меньше. Я взял пачку сигарет и ушел на балкон.
Уезжая, Таня пожелала мне спокойной ночи и посоветовала не скучать. Я изобразил улыбку кончающего Кваземоды и ответил, что постараюсь. Когда за Таниной спиной захлопнулась входная дверь, я понял, что чувствовал Наполеон в оставленной Москве.
Часть 5. Утро молодого идиота
Видео
Рассказы