Обои

Недавно на работе прочитали статейку о голубых. А я, скажу вам, впечатлительный очень. Достаточно мне прочесть о какой болезни, я тут же нахожу симптомы этой болезни у себя. Например, в той статье было написано, что голубых тошнит от женщин. А меня от наших баб на работе уже не то, что тошнит - рвет.

Кладовщица удовлетворена должна быть? Должна! Без нее у нас весь участок встанет. Шеф-повар, Томарка, чтобы довольная была надо? Надо! Не говоря уже о раздатчице Настюхе. Я же не самоубийца, я бригадир, я за нормальную работу всей бригады отвечаю. А бухгалтерия в день зарплаты - там же целый отдел с нерастраченной нежностью сидит и скучает. Директорская секретарша и та на мои плечи легла. Я ее как-то спрашиваю: "Вер, а наш директор, он что, не функционирует что ли совсем?" "Почему,- говорит она,- функционирует, но так ласково и нежно, что почти незаметно".

Короче, на работе за день так вымотаешься, придешь домой, а там уже моя Любка сидит. За день либидо накопила - я из ботинок выскочить не успеваю. Тут эта статья как нельзя кстати и подвернулась.

Прихожу домой. Любка сразу ко мне. "Пойдем,- говорит,- Сеня, посмотришь. Я купила в нашу спальню новые обои". Это у нас условный знак такой. А я и говорю: "Люб, ты только не пугайся, но выяснилось, что я голубой". "Да нет,- скалится она,- не голубые, а розовые". "Люба,- повторяю я терпеливо,- при чем здесь обои. Не могу я больше с женщинами - голубой я". "С каких это пор ты голубым стал?- спрашивает она.- Вон рожа красная какая". "Да нет, я в другом смысле. Ну помнишь, по телевизору про них смотрели?" Любка сначала остеклянела, а потом сразу заголосила, завыла, вещи теплые мне засобирала, спрашивает, когда меня обратно ждать. Я говорю: "Люба, ты не поняла, за это сейчас не содют, это же болезнь". "Заразная?"- сразу недоверчиво переспросила она. "Нет,- говорю я,- это психическое. Это когда мужчине женщину чем-нибудь пришибить охота, вот как мне сейчас тебя".

Потом сжалился. "Ладно,- говорю,- не реви. Пойдем в последний раз этим позорным делом займемся, и все - завяжу я с вами".

На следующий день директор ко мне подбегает. Шепчет: "Сеня, ты что офонарел? На складе бардак, ползавода с животами мучается, двоих уже в реанимацию увезли, на носу баланс, а главного бухгалтера Самуилыча девчонки в отделе закрыли и неизвестно что с ним делают, а ему еще до пенсии дожить надо.

Сеня, родной, выручай! А мы тебе зарплату вдое увеличим, молоко за вредность давать будем, а летом на Гаваи. А?"

"Нет,- говорю я,- все! Завязал я с блудом. Хотите, товарищ директор, с вами пойдем, обои в спальне посмотрим,- и так игриво в нос его целую,- но о женщинах больше не может быть и речи. В конце концов имею я право на переверзию или не имею? Свобода у нас личности или не свобода?"

"Свобода-то,- говорит он,- свобода, но нельзя же завод из-за таких глупостей останавливать. Сегодня голубым дашь волю, а завтра за ними некрофилы потянутся, а у нас производственный процесс".

Но меня переубедить - легче расстрелять. Я, если на принцип пойду, все, сливай воду. В общем, выгнали меня с завода с треском.

Ладно, обойдусь без вас, думаю, не пропаду. Я в проститутки пойду. Посмотрим тогда, кто больше заработает: я за ночь у "Интуриста" или завод за смену у токарного.

Под вечер надеваю ленкины чулки с юбкой. Кофточку симпатичную. Крашусь ейной помадой. Ничего себе такая бабенка получилась, смазливая. Мне даже самому понравилась. Только выхожу к "Интуристу", а ко мне уже две местные путаны подгребают и задают вопрос: "Тебе, телка, чего, морду сразу разбить или сначала по стенке размазать?"

"Да бросьте,- говорю,- девчата. Голубой я. Так что вам ни какая не конкуренция". "А ну докажи!"- потребовали они. Ну снял я штаны, показал доказательства. Они потрогали, чтобы убедится, что не декорация. "Все равно,- говорят,- тебе сегодня здесь делать нечего. Все твои на демонстрацию в защиту секс-меньшинств к Манежу ушли".

Бегу к Манежу. А там, кроме голубых, кого только нет. Шум, веселье. Один мазохист все клянчил: "Братцы, ну ударьте мне в пах! Ну что вам стоит? Ну не хотите в пах, вдарьте в лоб, хотя бы". Еще были эти, которые без статуи жить не могут. Как статую Ленина увидят, сразу к ней по очереди кончать бегут. Тут же зоофил с аквариумом в обнимку слонялся.

Был даже один зеленый-зеленый, по всему видать из "Грин-Писа". "Тебя тоже,- спрашиваю,- от женщин тошнит?". "Нет,- отвечает,- меня с перепоя".

Еще какие-то совсем гнусные извращенцы с красными флагами к нам хотели было пристроиться. Говорят: "Ребята, если вы на Красную площадь, то нам с вами по пути". Пока на них пару садистов не выпустили, не отстали.

Ну подемонстрировали, у кого чего есть. Потом омоновцы понаехали, дубинками толпу разгонять стали. Всем по хребтине досталось. Мне, суки, чулок порвали, но больше всего пострадал зоофил. В суматохе и толчее аквариум у него разбился, а рыбок насмерть затоптали. Он дохлых рыбок в ладони собрал, на щеках слезы, а в глазах невыразимый укор: "Люди, вы же хуже, чем звери!"

Один мазохист как следует оторвался. Омоновцы еле от него отбились, так он их затрахал. То по спинке ему пройдись, то по животику.

Я только из толпы выбрался, чувствую, мою задницу уже кто-то пасет. Оборачиваюсь, дядька стоит, рожы корчит и доллары сумасшедшие тихонько показывает. Думаю: "Что ж, назвался голубым груздем, полезай в голубой кузов. Пора и к работе приступать".

Пришли к нему в номер. Там уже столик накрыт. Разговорились. "Вы поньемаете, Сьеня,- стал вещать он,- в каждом мужчине живет две натуры: мужская и женская. Но вторая, она обществом подавляется. Вы поньемаете? Мы сейчас создаем "Всемирную ассоциацию геев", целью которой будет разбудить во всех мужчинах женскую его часть".

Послушал я его, и вдруг мне всех наших женщин несказанно жалко стало. Нет, думаю, наши бабы и так несчастные - "коня на скаку остановят, "Камаз" с рывка заведут" - а что будет, если еще и мужики все как один в голубые подадутся! Тут я сразу Любку, жену свою, вспомнил, девчат наших с завода, и так грустно мне грустно стало.

Пора, думаю, заканчивать с сексуальными экспериментами. Только я к двери направился, а дядька мне на шею прыг, и давай плакать, мол, не уходи "Сьеня", полюбил я тебя, и нахал такой под юбку лезет.

Тогда я этого придурка из Европы "Амареттой" по чайнику приласкал, он сразу вместе с сознанием ко мне всякий интерес потерял, а сам бегом домой к жене.

Любка дверь еще открыть не успела, я ее хвать и в спальню, обои смотреть. Полчаса спустя счастливая Любка сказала: "Все-таки красивые, что ни говори, Сеня, обои у нас в спальне". А я говорю: "Завтра, Люб, я тебе обои еще лучше поклею, а сейчас давай спать, а то мне с утра еще на завод идти - там производственный процесс налаживать".