При входе в кинотеатр уже ждала патрульная машина, меня, закованного в наручники, торжественно вели через вестибюль. Женщина из туалета, охранник и билетер одобрительно аплодировали полицейским и благодарили за хорошую работу. Все радовались и смеялись, а я впервые задумался о самоубийстве
По дороге в участок со мной не разговаривали, хотя и обсуждали мой облико морале между собой. Меня приняли за бомжа-забулдыгу и теперь спорили, что довело меня до жизни такой, водка или наркота.
Навалилась свинцовая апатия, абсолютно не хотелось спорить и что-то объяснять. Я позволил конвоировать себя в камеру. Так вот ты какой — обезьянник.
В небольшой камере с двумя шконками дурно пахло, и было очень грязно.
— Сидеть, ждать, — скомандовал полицейский. — Не гадить.
Сложилось впечатление, что полицейский принимает меня за наркомана, поэтому разговаривает, как с идиотом. Безразлично киваю.
— Не хулиганьте, пожалуйста, — вежливо просит полицейский, прежде чем закрыть дверь.
И что теперь? Телефона и документов меня не было, внятного объяснения всему произошедшему тоже. Точно! Мне должны дать один телефонный звонок! Я в кино видел Правда, кино было не наше и правила могли быть другими.
Не проходит и получала, как в камеру заталкивают сгорбленного, дурнопахнущего мужичка.
— Это Гриша, — сообщает мне полицейский. — Гриша — местный бомж, не обижай его.
Ага, а если он меня обидит? Не успеваю ничего сказать, дверь с лязгом захлопывается.
Бомж Гриша смотрит на меня с плотоядным интересом. Его стеклянные блеклые глаза внимательно изучают мою одежду, лицо.
— Покушать дашь? — интересуется бомж от которого воняет так, что хочется выбить дверь камеры и дать деру.
— Нет, — осторожно отвечаю я, этот тип не выглядит достаточно вменяемым, поэтому вызывает вполне обоснованные опасения.
— А денежку дашь? — с детской непосредственность продолжает задавать вопросы этот индивид.
— Нет, ничего у меня нет.
— А если я тебя ножиком пырну? — не меняя интонации интересуется бомж.
— А у тебя ножик есть? — нервно сглатываю.
— Нету, — печалиться Гриша, лицо его приобретает обиженный вид. — Отняли.
Шумно выдыхаю сквозь зубы. Пронесло.
— Гриша, давай не будет ссориться, — начинаю дипломатические переговоры. — У меня ничего нет, у тебя ничего нет. Нам нечего делить.
— Нечего , — задумчиво соглашается бомж. — А если я все-таки поищу? Вдруг, ты что-то прячешь, вон какая у тебя юбка широкая. Можно я под неё загляну?
— Я тебя укушу, — честно признаюсь я, морально готовясь отстаивать свою честь и достоинство.
— Не надо кусаться! — пугается Гриша, а затем доверительно сообщает. — Не люблю, когда меня кусают, поэтому и животных боюсь.
— Гав-гав! — грозно клацаю зубами. Мой сокамерник испуганно вжимается в стенку.