Откровенность в сети

— А ты что, не? Ну, понятно, ты человек семейный, тебе не до того Где, кстати, супруга?

— Катается с Шунькой на верблюде. Шунька — это отпрыск мой, четыре года. Через полчасика должны быть Так что, говоришь, круче, чем вживую?

— Смотря с какой стороны посмотреть. Тут не все так просто. Понимаешь, женщины — это ведь страшное западло.

— Понимаю.

— Да погоди ты! Дай закончить. У нас равенство полов, так? Мы общаемся с женщинами, каждую минуту видим их, какие они все из себя — с фигурами, с талиями, с сиськами Должны с ними вести себя корректно, прилично, как с членами общества, блин. Иногда они оказываются слишком близко, иногда приходится их трогать, или даже чмокать, или даже обнимать, если ты в хорошей компании и не лох И при этом надо делать вид, будто ты в упор не сечешь, что женщина вся, с ног до головы, каждым своим сантиметром, каждым поворотом тела, каждой интонацией своего голоса кричит о сексе. Кричит — а сама не сознает. Или сознает. Или и сознает, и не сознает одновременно, хрен их знает, что у них там внутри И надо делать вид, что ты весь такой культурный, воспитанный, что ты ловишь ее внешнюю волну, а не внутреннюю, главную, которая орет: раздень меня, тискай, облизывай, обнимай — и трахай, трахай, трахай!..

— Ну, и причем тут виртуал?

— Ооо. Виртуал тут притом, что там ты можешь подойти к женщине с другой стороны. Из зазеркалья. Там тоже есть свои условности, но они не такие крепкие, как в реале. Сквозь них намного легче пробиться к женскому естеству. Прорыть ход вовнутрь. Прикосновение — реальное прикосновение к женщине, я имею в виду — требует намного больше усилий по взлому условностей, чем откровенность в сети, понимаешь? А откровенность в сети позволяет трогать не за сиськи, а прямо за сердце. Оттуда и к сиськам ближе, кстати, и это уже будет возврат, а не прорыв Одно только «но»

— Ты Их Не Видишь.

— Точно. Или если вижу, то только в мониторе. Но зато Представь себе: молоденькая, девятнадцать лет, свежая, как булка с пылу с жару Катается на качелях. В ушах музыка, и внутри музыка, и во всем теле, и во всем мире Катается, смотрит на небо, щечки как гранаты от ветра и музыки

— И что?

— Ничего. Расскажу тебе одну историю. Жила-была прекрасная принцесса. Ничего в ней особенного не было: одевалась обыкновенно, сиськи не выпячивала, из головы косичка росла Кроме двух вещей: во-первых, она невозможно красивая. До скулежа. У нее такое личико, что не надо ни помады, ни всех этих хреней-теней. Ну, и во-вторых, она так помешана на странствиях и путешествиях, на всяких далеких и близких краях, так знает географию, историю и прочие науки, что непонятно, откуда столько знаний в такой красивой голове.

Представил? А теперь представь, что ты никогда ее не видел — только фото. И что вы общаетесь так тесно, что она однажды снялась для тебя голенькой, чтобы ты объективно, по-мужски заценил ее фигуру, а ты объективно, по-мужски заценил, и вы несколько дней говорили о ее сиськах и бедрах так, будто это самые обыкновенные вещи на свете. И ты дрочил за компом, как задрот, и знал, что она тоже дрочит, хоть и не говорит об этом.

Познакомились вы случайно, и уже через пару недель ты не выкисаешь из сети, забиваешь на работу, на друзей, на футбол, и знаешь, что с ней — все то же самое. А потом происходит вот что. К одному крутому и, заметь, относительно не старому директору приводят нашу принцессу:

— Возьми ее к себе в контору.

— Нет, — говорит крутой директор, — вы что, забыли, что я никогда не беру девочек, тем более недоучек? Девочка и туризм — две вещи несовместные. Туризм — мужское занятие, а девочка пусть вышивает крестиком.

— Но, господин крутой директор, — говорят ему, — так-то оно так, но у этой девочки есть одно неоспоримое достоинство: ее папа — спонсор нашего вуза, а наш вуз дружит с вашей конторой.

— Тем более, — орет крутой директор, — искусство не продается!

— Так-то оно так, но хотя бы послушайте ее

— Не буду даже и тратить время!

Уламывали его, уламывали уломали. Входит такая лапочка с косичками, с бантом — догадалась же одеться, чудо-юдо.

— Какая лапочка с бантиком, — говорит директор. — Что ты нам расскажешь? Как Волга впадает в Тихий океан?

Лапочка раскрывает рот и зафигачивает столько умных слов, что у директора отпадает челюсть. Когда он подбирает ее — говорит:

— Только, чтобы жизнь не испортила этот редкостный талант, а вовсе не ради ее папаши, я делаю исключение и беру ее к себе в контору.

Так она оказывается у него — единственная девочка среди чертовой кучи мальчиков, вьюношей и дядей. Проходит неделя — и директор забивает на них на всех ради лапочки с бантом. Дяди вначале ее клеят по-черному, а она стесняется, не знает, как быть, и все вываливает тебе. Ты делишься опытом, говоришь, чтобы не разменивалась, держала их в строгости, тогда больше любить будут.

Ну, то ли она переборщила, то ли директор про них совсем забыл, но очень скоро они ее приревновали и стали гнобить. Стебут ее, гадости говорят, намеки всякие пошлые. Что поделать — коллектив.