-- Сейчас, сейчас, -- задыхаясь проговорила она. -- Сильнее, сильнее... так, сейчас будет...
Что-то говорило Эвелин, что вот-вот ни с чем несравнимое наслаждение нахлынет на нее...
-- Сейчас, Джонни, постарайся еще...
Ей трудно было говорить. Детские ладошки уже не ласкали и не гладили -- они шлепали ярко-красную плоть, бесстыдно выставившуюся из разъятых губ.
-- Еще, Джонни, еще... Еще!
Ладошки сжались в кулаки, которые колотили вокруг охваченного огнем источника наслаждения. Вдруг что-то взорвалось в нижней части живота Эвелин, давивший там тяжелый камень как будто мгновенно расплавился, его куски улетучились бесследно. Тело ее сотрясалось, спазмы каскадом следовали друг за другом...
Эвелин лежала, закрыв глаза. Руки и ноги уже не дрожали, они стали невесомыми. После полученного удовольствия хотелось спать. Она не слышала, как тонкий голосок жалобно повторял:
-- Где же фокус, тетя Эвелин? Ведь ты же обещала! Где же он? Ну, где же?
* * *
На следующий день Эвелин проснулась поздно. Она не стала звать Миану, оделась сама и спустилась в столовую. Отец и мать уже заканчивали второй завтрак. Эвелин заняла свое обычное место. События вчерашнего дня не покидали ее, всплывали яркими образами... Она повернулась к отцу:
-- Сегодня я думаю поехать покататься вечером, когда спадет жара.
-- Пожалуйста, Эвелин, обещай мне, что всегда будешь брать с собой Абулшера. Восемнадцатилетней девушке неприлично, да и небезопасно ездить одной по местам, где полно сипаев.
Когда убирали со стола, Эвелин обернулась к слуге:
-- Фаиз, сходи к Абулшеру и скажи, чтобы он приготовил лошадей к шести часам.
Через полчаса Фаиз постучал в дверь гостиной, где Эвелин разговаривала с отцом. Поклонившись, слуга доложил:
-- Мисс-сахиб, Абулшер сказал, что заболел и не сможет сегодня ехать с вами.
-- Заболел? Что за ерунда!
Слова вырвались у Эвелин прежде, чем она успела подумать над их смыслом. Полковник Беллингэм поднял брови:
-- Если грум заболел, возьми кого-нибудь другого. Например, Икбая, он должен быть свободен сегодня.
Эвелин закусила губу. Снова она сделала глупость.
-- Спасибо, я сама разберусь.
С этими словами она поднялась и вышла.
Прошло два с лишним часа. Эвелин не находила себе места. Ярость клокотала в ее душе. Проходя по саду, она сорвала ветку с похожего на иву дерева. Оборвала с нее листья, получился гибкий, как хлыст, прут. Замахиваясь прутом то влево, то вправо, стала сбивать им цветы. Прут действовал, как острая сабля, за Эвелин потянулась по земле разноцветная цепочка. "Значит, он смеет отказываться! Я покажу ему! Я сделаю так, что его снова будут сечь! Вот так! До крови!"
Незаметно для себя Эвелин оказалась на аллее, которая вела к южной ограде -- туда, где находились приземистые домики туземцев. Еще сотня шагов, и она увидела дом, перед которым была позавчера. Какая-то женщина сидела у входа; заметив Эвелин, она испуганно вскочила и скрылась внутри. "Кто она? Его жена? Или сестра?"
Остановившись перед входом, завешанным куском зеленой ткани, Эвелин негромко позвала: