Плохой мальчик

Я отошла подальше, чувствуя, как предательски пылают щеки. Нет, не только от возбуждения — но и от ярости. Мне хотелось вцепиться в волосы этих чертовых дур, но еще сильнее — в физиономию этого похотливого козла, который демонстративно не обращал на меня ни малейшего внимания! С того самого для, когда Олег, напряженный, словно ныряльщик перед прыжком в бездну, выспрашивал, что
же я думаю о судьбе, мы ни разу не говорили и даже не оставались наедине. А ведь я пусть и не первая красавица в классе, но уж точно не чучело. Всеми силами делая вид, что меня его показное равнодушие нисколько не задевает, я днем вела себя как обычно, а ночью — долго лежала без сна, ревя в подушку, и стараясь не думать о том, что сейчас Олег, возможно, обнимает очередную девушку, которая завтра, пряча следы засосов, будет счастливым голосом по секрету делиться сладостными воспоминаниями.

Не добавляло мне спокойствия и то, что произошло еще несколько угонов дорогих иномарок с новейшей сигнализацией, и все — у родителей наших учеников. Где-то на городской окраине полыхнул ярким бензиновым пламенем ангар, в котором власти после тушения пожара наши обгоревшее оборудование для разборки машин. Городские новости пестрели сообщениями о войне банд, а репортеры с блестящими от азарта глазами пространно вещали о череде кровавых столкновений. Каждый день, входя в класс, я с облегчением находила глазами склонившуюся над конспектами темноволосую фигуру: в этот момент я была готова простить все обиды, реальные и мнимые лишь за то, что он цел, и даже не подозревая о моих страхах сидит в соседнем ряду.

И лишь иногда мне казалось, наверное от нервов, что я ловлю на себе его внимательный, пронизывающий до костей взгляд, из которого в такие моменты исчезала угроза, и оставалось только тепло, заставляющее мои щеки краснеть а дыхание учащаться. Но стоило мне попытаться поймать взгляд Олега, как тут же все мечты рассыпались призрачными осколками: почти всегда парень в это время смотрел совсем в другую сторону.

Не знаю, и даже не берусь предполагать, куда бы это завело меня дальше, но в один из дней Олег просто не пришел на занятия. Всю первую пару я, лишь для вида водя ручкой в конспекте, гипнотизировала взглядом пустое место, словно надеясь, что вот сейчас я моргну — и он окажется там. Вторая пара прошла также, только теперь я не стала даже пытаться притворяться прилежной ученицей. Вместо третей пары отправилась в кабинет к нашему куратору и поражаясь собственной наглости заявила, что так как Олег Звягинцев заболел, советом учащихся я делегирована передать ему перечень тем для изучения и коллективное пожелание скорейшего выздоровления. А значит мне нужен его адрес.

Олег оказался прописан в аварийной «хрущевке» на самой окраине города, с которой какие-то «добрые люди» еще и умыкнули табличку с адресом, благодаря чему к нужному мне подъезду я вышла лишь в подступающих сумерках. Потом — долго жала на звонок, слушая доносящиеся из квартиры парня трели, упорно не желая верить, что за дверью никого нет. Снова на улицу я вышла уже в полубреду от усталости и беспокойства. Можно ли сказать, что тогда я заблудилась? Вряд ли: так говорят о человеке, сбившемся с пути, а я с самого начала не знала куда и зачем иду по этим разбитым, окруженным промышленными зданиями и старыми развалинами улочкам.

— Оппа, девушка, а закурить не найдется? Нет? Тогда давай, иди сюда, мы тебе сами закурить дадим. И еще что-нибудь дадим, чтобы ротик не пустовал, — выросшая вокруг меня словно из-под земли компания вырвала меня из задумчивости. Я смотрела на четверых мужиков, широко улыбающихся мне прокуренными улыбками без страха, еще не понимая, как сильно попала. В моем уютном мирке таких не было. Но тут один из мужчин протянул руку, и схватил меня за воротник.

— Чего пялишься, шмара, пошли, мля, будешь плату за проход отрабатывать! Или ты — договорить он не успел. Черная тень за моей спиной вдруг сгустилась, ожила, превратившись в стремительно приближающуюся фигуру, и державший меня мужчина отлетел прямо на своих приятелей. Напавшая на него тень шагнула вперед, и, словно исполняя какой-то дикий танец, впечатала локоть руки в горло второго. Не останавливаясь, перехватила руку третьего, успевшего вытащить нож, и перенаправила удар клинка прямо в налетающего четвертого. Кто-то отчаянно завопил, а нападавший уже выкручивал кисть мужчины, так и не выпустившего оружие: звон выпавшей стали потонул в негромком хрусте, словно кто-то переломил пучок тонких реек, а также в очередном крике. Миг — и тень уже рядом со мной. Прежде чем я успеваю завизжать от ужаса, сильные руки зажимают мне рот.

— Тихо! — голос Олега. От облегчения у меня подкашиваются ноги, и парню приходится подхватить меня, не давая рухнуть на землю.

— Быстро, мотаем отсюда! — меня куда-то тащат, ежесекундно каким-то чудом удерживая от стремительного полета носом в асфальт. В себя прихожу в подъезде, покинутом целую вечность (или же всего пол часа) тому назад. Олег, звеня ключами, отпирает замки и стремительно, почти грубо затаскивает меня внутрь. Там он наконец скидывает закрывающий лицо капюшон и поворачивается ко мне. На его лице маска холодной ярости, пугающая меня куда сильнее чем сальные намеки давешних несостоявшихся насильников. Кажется, с минуту он борется с желанием придушить меня на месте, и наконец, успокаивается в достаточной мере, чтобы зашипеть:

— Ты, что, дура, тут делаешь?! Приключения на свои вторые девяносто ищешь, мля?! Да таким как ты тут надо появляться на броневике с охраной! С тобой, коза, тут могут такое сделать — простое изнасилование за ласку сойдет! Ты

Он отворачивается и впечатывает кулак в стену. Кажется, весь дом вздрагивает, еще немного — и с потолка посыплется штукатурка. Все еще стоя ко мне спиной, парень снова начинает выговаривать, но уже без ярости, а с каким-то неизжитым страхом:

— Ты хоть представляешь, что было бы вернись я на час позже? Или не скажи мне соседи, что меня какая-то странная девица пол часа вызванивала. Или, если бы я, когда искал тебя, свернул не там

Олег проводит ладонями по голове, ероша свои черные короткие волосы, и я замечаю, что его руки дрожат.

— Ты просто ненормальная, что пришла сюда. И вообще, какого черта ты тут

Шагаю вперед и прижимаюсь к нему сзади всем телом. А когда парень, замолчав от неожиданности, разворачивается, впиваюсь ему в губы. Наш поцелуй длится целую вечность. Я чувствую, как его язык хозяйничает в моем ротике, переплетаясь с моим. Чувствую, как разгорается во мне пламя, заставляющее все сегодняшние страхи рассыпаться невесомым пеплом. Чувствую, как его руки все крепче сжимают меня в объятьях. Целую вечность все так, как должно быть Пока все на обрывает донесшийся с улицы звук тревожной сирены. Где-то там, в подступившей тьме, врачи и полиция спешат к покалеченным, а, может быть, и мертвым гоп-стопщикам.

Резкий звук словно удар молота раскалывает ограждающий нас купол спокойствия, заставляя вернуться в суровую реальность.

— Ты ты что творишь? Ненормальная! — сильные руки размыкают мои объятья и отталкивают, вжимая в стену.

Наверное, надо испугаться, но мне почему-то все равно. Закрываю глаза и, чувствуя, как первые слезы скользят по щекам, обреченно прислоняюсь к стене. Жду чего? Насмешек? Или наоборот: прикосновения жадных рук, треска рвущейся одежды, и — всего того, на что я сама напрашивалась, придя сюда? Я не знаю! Наверное, так будет даже лучше: пройти через боль, унижение, но в конце концов вырваться из этого заколдованного круга. Возненавидеть его, начать бояться так, чтобы увидев во сне — просыпаться с криком. Все что угодно будет лучше, чем влюбиться в этого в этого да будь он проклят! Не в силах больше сдерживаться, начинаю всхлипывать.

Проходит секунда за секундой, в холле старого здания царит странное безмолвие, и лишь мой тихий плачь отражается от голых кирпичных стен, словно шепот призрака. Наконец, рядом слышится тяжелый вздох, какое-то шуршание, и моего лица осторожно касается что-то мягкое. От неожиданности дергаюсь, открываю глаза, и неверяще наблюдаю странную, невозможную картину: Олег вытирает мои слезы чистым носовым платком, проводя по моим щекам с просто гипнотизирующей нежностью.

— Тихо, тихо, успокойся, — парень говорит тихо, почти шепчет, — Не надо плакать, ладно? И, вообще, все будет хорошо. Я тебя не обижу. И никто больше не обидит. Вот, держи.

Поднимаю руку, и забираю из его ладони мокрый платок, стараясь как можно сильнее продлить, растянуть те мгновения когда соприкасаются наши пальцы. Получается довольно долгое «рукопожатие», но он не торопит, не делает попыток вырвать руку или оттолкнуть. Лишь где-то в глубине внимательных глаз появляются искорки нежности. Или это просто мои мечты?

— Спасибо, — я мну кусочек ткани в руках, словно надеясь, что он придаст мне частичку смелости и решительности, которых так много у его хозяина, — Я понимаешь, я не могу больше! Я тебя

— Тихо, — еще влажная от моих слез ладонь мягко, но неумолимо зажимает мне рот, превращая готовое вырваться признание в невнятное мычание, — Не говори ничего. Поверь, так будет лучше для всех.

«Для кого лучше?! Чем лучше?!» — впервые в за все время мне хочется схватить его за шиворот и вытрясти из него ответы, — «Кому лучше от того, что я не могу сказать «люблю»?! И кому станет хуже, если все же скажу? Кому?!»

Но смотрю на его побледневшее лицо, на синие озера глаз, в которых нежность (да, она все же есть там!) смешивается с грустью, болью, и — замолкаю. Мне ли не знать: действительно, станет хуже. Мы живем в безумном, жестоком мире — и он, этот мир, не примет нас настоящих, обязательно попробует согнуть, сломать и переделать под себя. Мои родители первыми не поймут и не одобрят увлечение дочери бедным юношей из неблагополучного района: от папы и вовсе можно ожидать визита пары дюжих охранников с целью «прояснения вопроса». Это вам не сериал.