Я кидаюсь исполнить эту просьбу, но пальцы у меня от волнения дрожат, и пуговицы – а их там четыре – с трудом подаются им.
- О господи! – восклицает она в нетерпении и, оторвав мои ладони от ткани, весьма ловко заканчивает эту операцию, после чего, поводя плечами, освобождается от рукавов и скидывает с себя жилет.
- Подними его пожалуйста и аккуратно повесь на спинку кресла. А я пока займусь юбкой, - на ней тоже надо расстегнуть пояс…
И пока я выполняю её указания, продолжает выговаривать:
- Тоже мне, кавалер называется!.. Другой бы на его месте ухитрился не только справиться с пуговицами на жилете, но и дотронуться до чего-то более существенного…
- До чего, например? – интересуюсь я, возвращаясь к ней и наблюдая, как, справившись с пуговицей на одном боку, она ловко проделывает то же на другом и начинает стаскивать юбку со своей обширной задницы.
- До чего руки дотягиваются! – отвечает она мне с вызовом, сбрасывая туфли и вынимая ноги одну за другой из опущенной до щиколоток юбки, которую и вешает тут же на спинку рядом стоящего стула.
- Теперь будем мерить платье? – спрашиваю я, с восхищением рассматривая её, стоящую передо мною в нижнем белье – шёлковой рубашке и отделанной кружевами ещё одной полотняной юбке.
- Не уверена, - отвечает она, разглядывая себя в трюмо. – Под то платье наверно нужно надеть другое бельё.
- Так в чём дело? Давайте наденем!
- Но вначале надо избавиться от того, что на мне…
- И избавимся! – подтверждаю я, принимаясь вытаскивать низ рубашки из-под пояса юбки.
- Нет, нет! – неожиданно вскрикивает она и вырывается. – Я это проделаю сама, причём в одиночестве. Тебе придётся выйти на пару минут.
Я пытаюсь удержать её, обнимаю и целую, но она стоит на своём:
- Пусти меня!.. Разве я тебе в чём-либо отказывала? Ещё успеешь нацеловаться… А пока оставь меня… Я тебя позову… И не вздумай подсматривать!
Произнося последнюю фразу, она показывает на застеклённую раму над дверью. Расценив это как предложение некоего компромисса, я подчиняюсь и выхожу в залу. Там беру один из стульев, стоящих вокруг стола, приставляю его к косяку двери, теперь нас отделяющей, взбираюсь на него и осторожно заглядываю в спальню.
1.
И что же представляется оттуда моему жадному взору?
Госпожа Самарина усаживается на край постели, задирает подол юбки, освобождается от подвязок, стаскивает с ног чулки, встаёт и принимается ходить, о чём-то думая.
Опустившись на пол, я осторожно стучу в дверь и спрашиваю:
- Можно, Елизавета Львовна?.. Уже не одна пара минут прошла…
- Нет, нет, Сашенька! Ещё минутку!..
Я снова вскарабкиваюсь на стул, чтобы успеть увидеть, как стаскивает с себя через голову юбку и рубашку. Но вместо голых ягодиц и спины моему взору предстают панталоны на впечатлительных ляжках и лиф на небольшом бюсте.
- Ещё минутку, - говорит она, ничего однако не делая, застыв у края постели с юбкой и рубашкой в руках.
Проходит не минута, а две или три. И тогда я, потеряв всякое терпение, распахиваю дверь. Увидев меня, вбегающего и устремляющегося к ней, она на секунду застывает, прижав к груди только снятые вещички, и молниеносно ныряет в постель под одеяло, укрывшись им под самый подбородок и причитая:
Видео
Рассказы