После аборта

— Как куда? На осмотр.

Он встал и направился к выходу. Только сейчас Марина поняла, что все это время его рука покоилась на ее животе. Сестричка помогла Марине встать, накинула на нее больничный халат. В смотровой Марину ждали холодное гинекологическое кресло и ее бывший студент в перчатках и маске. С нее сняли халат и нагую распластали для осмотра. Врач ввел в нее зеркало, не очень церемонясь, так, что Марина еле смогла сдержать стон. Довольно долго он поворачивал инструмент в разные стороны, что-то в полголоса говоря медсестре. Затем зеркало было так же грубо извлечено из нее, и его место заняла рука. Даже сквозь пелену жгучего стыда, от которого мутилась голова и текли слезы, Марина поняла, что что-то здесь не так. Врач не ощупывал рукою внутренности, он просто положил руку на влагалище, введя палец, и слегка массировал клитор. И смотрел он совсем не туда, а прямо ей в лицо. В его глазах светилась радость.

— Я доволен. Все хорошо. Не плачь. — Сняв одну перчатку, он пальцами вытер ей слезы.

Кажется, он и вправду радовался за нее. В этот момент Марина простила ему все издевательства и даже преисполнилась благодарностью, как к своему спасителю. Но это этот светлый миг длился не долго. Ее положили на кушетку, а Вячеслав Сергеевич подсел с карточкой и стал обстоятельно, с изощренной жестокостью выпытывать мельчайшие подробности ее интимной жизни. Во сколько лет началась половая жизнь? Сколько было партнеров? Примерно? А точно? Ах, не помните Заболевания. Так. Так. Между прочим, у вас еще гарданеллу высеяли. Каким образом произошло внеплановое оплодотворение? А то, что предохраняться нужно, вы знаете? Как это так — «все время предохранялась, а тогда не предохранялась»? А каким местом вы думали? Ну и что, что поссорились? Так. А во второй раз, после которого вы постинор пили? Что? Пили? Вы не знаете? Во все тяжкие, да?

Во время этого унизительного допроса Марина краснела, бледнела, мучилась чрезвычайно. Он отчитывал ее как девчонку. Он заставлял ее стыдиться. Она с ужасом следила, как в нем нарастает холодная ярость. В каждом его вопросе с издевкой звучало: «И это, блядь, ты, которую я так боготворил?!»

Она и не заметила, что весь персонал уже ушел, кроме двух дежурных медсестер. Они тихо переговаривались в дальнем конце коридора.

— Простите, мне очень нужно в туалет. — В конце концов вынуждена была признаться Марина.

— Очень хорошо. Надо взять мочу на анализ. Не ходите никуда — вот судно. Но сначала нужно вставить тампон Лежи.

Он свернул марлевый тампон и наклонился к Марине.

— Это чтоб не попала старая кровь. Позволь, я сам.

И опять его руки легли на ее влагалище. С отрешенным видом он стал массировать ей клитор. Теперь Марине стало совершенно ясно, что таким образом он сознательно унижает ее. Дикость и нелепость ситуации повергли ее в ступор. Не имея сил ни говорить, ни сопротивляться, она решила покориться врачебному произволу. Ей было и стыдно, и приятно. Под его пальцами вспыхнуло острое, смешанное с болью возбуждение.

— Пожалуйста, не надо, я сейчас описаюсь.

— Давай! — он ловко ввел тампон в увлажненную вагину и подставил судно.

— Я так не могу!

— Псс-псс-псс-псс-псссс!

Из нее полилось. Это было ужасно. Он с издевательской усмешкой наслаждался ее растерянным видом.

— Ну, а теперь пора баиньки. Пойдем, я тебя уложу. Но сначала — сладкий трамадольчик, чтоб сладкая девочка сладко спала. Сейчас. Ложись попой кверху, — воткнув иглу, он пояснил, — это детский опиум — специально для тебя — наслаждайся. — Затем, поддерживая, довел ее до палаты, помог лечь, укрыл одеялом и прошептал: «До завтра, любовь моя». Даже сквозь трамадоловую завесу Марина почувствовала страх.

На следующий день Марине стало намного лучше.
Она вымылась в общем душе, в столовой поела каши. Снова легла. Огромная палата жила своей жизнью, говорила, двигалась. Но звук уходил под высокие своды, слышен был лишь равномерный успокаивающий гул. Марина снова стала засыпать, но тут начался общий осмотр. Больных вызывали по очереди. Когда она оказалась в смотровой, то сразу увидела Вячеслава Сергеевича, который беседовал с каким-то пожилым доктором. «Интересно, а он вообще отсюда уходит?»

— Вот, Александр Иванович, случай, о котором я вам говорил. Марина, подойдите, пожалуйста!

Доктор осмотрел ее очень профессионально, никакой неловкости не возникло, а его молодой коллега наблюдал происходящее с внимательным и почтительным видом. Марина догадалась: он пригласил своего профессора. Затем врачи отослали ее, не удостоив объяснений. День протекал. Обед, процедуры, постоянные уколы. Сестрички были невероятно ласковы, но в глубине их прекрасных глаз горела искорка лукавства. Они знали. Они смеялись. Марина слышала, как рядом в коридоре они говорили: «Вячеслава Сергеевич сегодня третьи сутки будет дежурить — всё других заменяет». Марине было жутко: «Чего он хочет от меня? Вокруг такие красавицы, все в него влюблены — выбирай любую! Неужели у него могут быть какие-то подростковые комплексы или незавершенные гештальты? И никакого влечения с его стороны я не ощущаю Или он так хорошо скрывает? Нет. Точно нет. Тут что-то другое. Но что? Непонятно. Он ждет ночи. Что же будет ночью?»

Когда все ушли, когда все легли, когда все стихло, в огромном дверном проеме, наполненом зеленоватым светом, появился он — какой высокий! — и позвал за собой. Охваченная неизъяснимым трепетом, Марина пошла за ним босиком, придерживая на груди больничный халат. Он привел ее в процедурную и молча указал на кушетку. Она сидела тихо как мышка, боясь шелохнуться, боясь посмотреть, что он ей готовит. Он обернулся с холодным изумлением:

— Что же ты? Раздевайся, ложись. Ноги раздвинь!

Палец погрузился в в анус, проталкивая скользкую свечу, там и остался. Другая латексная рука ввела в вагину пропитанный тампон и стала ее мастурбировать. Никогда еще Марина не чувствовала себя таким презренным грязным комком плоти! И никогда еще так сильно не возбуждалась! Ее тело было открыто и доступно этому человеку, власть которого не имела пределов тогда, когда он был вооружен острой сталью К счастью, она этого не помнила. Возбуждение нарастало, становясь невыносимым. Ее била крупная дрожь. Едва сдерживая крики, она стала мучительно извиваться. В тот же момент врач наградил ее горячей пощечиной.

— Не дергайся! — зашипел он, — Привязать?

— Ах, не могу! Пожалуйста! Прошу тебя! Возьми меня!