Птица

Леночка замерла, не зная, что он ещё придумает. А Птица поднялся на ноги и зашебуршился где-то у стены. И вдруг как раз там, откуда доносились звуки, вспыхнул красный свет. Горел обыкновенный фотолабораторный фонарь, но Леночка в первый момент вспомнила о других красных фонарях и зашлась в приступе безудержного смеха. Юрик расхохотался за компанию, снова бросился её целовать, поднял на ноги, и они затанцевали на узком пятачке между какими-то станками, ящиками и этажерками под задорную песенку "Нам не страшен серый волк".

В этот момент они легко могли выдать себя, поскольку их песни и пляски были слышны снаружи. Но по счастью в этот то ли поздний, то ли ранний час мимо никто не проходил, а Юрик вовремя опомнился и закрыл рот Леночки поцелуем. Оторвавшись от его губ, Леночка стала осматриваться по сторонам. В красном свете окружающая обстановка выглядела мистически. Токарный станок по дереву с навек и вросшим в него незаконченным изделием казался какой-то фантастической машиной, оружием пришельцев. Высокие этажерки, забитые книгами и бумагами, наоборот, навевали мысль о Средневековье.

Леночка взглянула под ноги и тут же раздался новый взрыв смеха. Оказывается, он и занимались любовью на плакате "Кукуруза - царица полей" и огромном флаге како й-то из союзных республик. Умный Птица даже узнал, какой, но Леночке не сказал. Со стены на них смотрел покосившийся портрет незабвенного Никиты Сергеича с дырками на месте глаз и рта и с неприличной надписью поперёк лба. Присмотревшись к книгам и журналам, Леночка обнаружила, что они тоже относятся к той кукурузной эпохе. Похоже, дверь в этот подвал не открывали лет двадцать.

Юрик тем временем обратил внимание на притулившийся в углу бюст Ленина, показал на него пальцем и возмущённо воскликнул:

- А чего он подсматривает?!

Недолго думая, он развернул бюст на 180 градусов и прочёл на его подножии:

- "Абашвили". Не знал, что Ленин был грузин.

- Дурак, это Сталин был грузин. А Абашвили - скульптор.

- Без тебя бы не догадался.

И они снова занялись любовью, да так увлеклись, что чуть не попали в безвыходное положение. Подвал они покинули в последний момент, когда это ещё можно было с делать незаметно. Дежурный воспитатель Александр Валентинович, шедший на кухню проверять готовность к началу нового дня, проводил долгим взглядом необутую вожатую третьего отряда в наглухо застёгнутом плаще и с блаженным выражением лица. А когда Александр Валентинович увидел известного всему лагерю Юру Лебедева по прозвищу Птица бегающим в одних плавках по стадиону, он невольно подумал, что надо меньше пить, особенно в ночь перед дежурством. А то мерещится потом чёрт знает что.

Все оставшиеся ночи этой смены Лена и Юрик провели в том самом подвале, от которого не было ключа. Открывать его умел только Юрик, используя для этого свой незаурядный талант взломщика.

В этом подвале у Птицы была оборудована тайная фотолаборатория, и он вовсе не с обирался ради любви отрываться от фотографического ремесла. Более того, он привлёк к нему и Леночку. Сразу по приходе они раздевались догола, но не бросались сразу любить друг друга, а принимались колдовать над увеличителем и реактивами. Обычно ничего путного у них не выходило из-за чрезмерного возбуждения, но они копили в себе это возбуждение, пока оно не выплёскивалось через край. В конце концов они давали волю чувствам, и Юрик за несколько ночей научился доводить свою подругу до оргазма, особенно сильного оттого, что ей приходилось сдерживать крик.

И никто за это время так и не обнаружил ни их преступной связи, ни их тайного убежища.

А ещё удивляло (и радовало) Леночку то, что она не забеременела после всех этих развлечений, хотя разгар вакханалии пришёлся на самые опасные по расчётам дни. Тогда она списала эту удачу на незрелое семя Юрика - и лишь гораздо позже узнала, что это она сама бесплодна. А Юрий Лебедев впоследствии с гордостью заявлял, что у него "Двадцать пять детей только по эту сторону Ла-Манша - двенадцать девочек и тринадцать мальчиков. Причём тринадцатый - весь в меня". Но это всё потом.

А сейчас июль стремительно подошёл к концу. Юрик уезжал домой, а Леночка оставалась на третью смену. В ночь перед отъездом они занимались любовью в последний раз.

- Мы увидимся ещё? - спросил он.

- Не думаю, - ответила она.

- Почему?

- Потому что всякое сумасшествие хорошо в меру.

- Тогда я совращу Свечкину.

- Она сама тебя совратит.

Они всё-таки виделись ещё несколько раз, когда Птица вдруг ни с того ни с сего появлялся в "Буревестнике" или в его окрестностях. То он дразнил начальника лагеря и физрука, купаясь на открытой воде рядом с лягушатником. То нахально появлялся среди ночи прямо у вожатского костра и просил закурить - и ему давали. Потом он вдруг приехал чуть ли не официально, с удостоверением фотокора пионерской газеты "Искорка", но был разоблачён - и не потому что кто-то сумел уличить его в подделке документа (а его птица, разумеется, сделал собственноручно), а просто потому что начальник лагеря несмотря на выходной день сумел дозвониться до главного редактора этой газеты, а тот, естественно, не знал никакого фотокора Лебедева.

После этого Вениамин Петрович, топая ногами и пуская из ноздрей огонь и дым, пригрозил, что найдёт способ пришить Лебедеву статью за хулиганство и отправит его в колонию, если только ещё раз увидит его ближе чем за 5 километров от "Буревестника". Юрику как раз исполнилось 14 лет и он не захотел рисковать.

А через неделю из лагеря сбежала Свечкина. Все и так, конечно, знали, что Юрик ездил сюда именно к ней - кроме, разве что, Вениамина Петровича, полагавшего, очевидно, что люди размножаются почкованием. Но это уже его личное несчастье.

Под Новый год Елена Юрьевна получила письмо. Оно пришло не по почте, а было просто брошено в почтовый ящик.