Разговоры дождя

Судя по молчавшему весь оставшийся день телефону, я оказался прав – Олег отдал приказ бойкотировать меня до утра, пока он не огласит свое решение. Отупляющая жара скопилась в низких облаках и готовилась низвергнуться на землю классической августовской сочинской грозой. Сколько бы я ни терзался догадками, ясно было одно – пока я не поговорю с ним - не узнаю, как именно он истолковал мои последние слова. Хотя, как их можно было еще истолковать?.. Надо ехать. «Здравствуй, друг, я врал тебе последние лет восемь. На самом деле, я тайком в тебя влюблен». Меня передернуло. А буду ли я врать дальше, если он даст мне такую возможность? Если он очень постарается неправильно меня понять? Захочу ли я врать? И сколько еще лет? Сколько еще ночей в эротическом бреду и страхов быть застигнутым за неосторожным взглядом? Сколько еще теннисных матчей и дружеских объятий с ним, победившим, изможденным, податливым, мокрым, одуряющим своим сладковато-терпким запахом, от которого по всему телу – дрожь… И надо бежать в душевую, чтобы, стоя под горячими струями, помочь себе рукой выплеснуть из тела эту оглушающее возбуждение, пока оно не разорвало тебя в клочья изнутри…

Сколько еще гигабайт его фотографий набьется в подаренный им же ноутбук, пока я решу, что уже достаточное количество раз запечатлел эти длинные пальцы с розовыми ногтями, эти серьезные карие глаза и кошачью линию скул, этот почти треугольный торс, изящные ключицы и упругий, поджарый живот…Как долго еще я буду, задыхаясь от страха и стыда, метаться между желанием отыметь его, или отдаться самому… За этими мыслями я не заметил, как подъехал к его дому.

Код от ворот я знал, поэтому въехал на территорию и бросил Мурано стоять под первыми тяжелыми каплями дождя. А сам уселся на скамейку около дома и набрал его номер. Он ответил почти сразу.

- Да.

- Что ты решил?

- Пока ничего…

- Я узнаю об этом завтра со всеми, или ты позволишь мне узнать до сбора?

- Я не знаю… - пауза. – Я не могу сейчас говорить, но обещаю, что позвоню тебе не позже семи утра.

Голос потухший. И казалось, что каждое слово дается с трудом. Я трусливо повесил трубку. Отчаяние накатило такой сильной волной, что я уронил лицо в ладони и, кажется, составил компанию ливню… Минут через десять я отчетливо ощутил чье-то присутствие.

Он стоял под дождем на дорожке в нескольких метрах от скамейки, зябко скрестив руки на груди. Лицо ничего не выражало, он был как будто опустошен. Белоснежный свитер подчеркивал это впечатление потерянности и беззащитности. Постояв еще немного, он молча взял меня за руку и увел в дом.

Сели на пол у камина. Олег стянул одной рукой промокший свитер, оставшись в рубашке, а второй протянул мне бутылку Реми Мартен. Мы слушали стук дождя и по очереди пили коньяк из горла, как в юности. Я первым решился нарушить безмолвие.

- Ты сказал, что пока не можешь говорить…

- Смотреть на тебя в монитор видеонаблюдения тоже не могу…

- Что будем делать?

- Просто пить. Пока меня не перестанет трясти…

- Замерз?

- Заебался.

- ???

- Думать всякие вещи заебался.

- Может, ты хочешь, чтобы я тебе что-то сказал?

- Ты мне наговорил уже…

- Я попытаюсь объяснить…

- Подожди. Дай мне еще пару минут.

Он судорожно выдохнул и посмотрел мне в глаза. Как будто попытался найти в них ответ на какой-то одному ему ведомый вопрос. Я не смог бы точно определить, какие чувства выражал этот взгляд. Одно в нем точно было. Боль.

- Боюсь, что я еще некоторое время не смогу верить в то, что ты говоришь и делаешь, - начал он, - что бы ни означал твой сегодняшний поступок, он лишает меня возможности тебе доверять. Самое страшное, что даже если ты сейчас попытаешься объясниться, я не уверен, что смогу принять твои слова за чистую монету. На какой-то момент ты показал мне абсолютно другого Кирилла, которого я ни разу не видел за все годы нашей дружбы. И этот Кирилл ранил меня, и вообще совершил что-то чудовищное. И я не знаю, зачем он это делает и чего он хочет…