РОМАНТИКА ПОХОТИ.
Анонимные воспоминания. Классика викторианской эпохи.
Перевод Ю.Аксютина.
Т. 1 - гл. 5 – гувернантка мисс Ивлин
Я уже говорил, что мисс Ивлин постепенно становится более фамильярной в своей манере оказывать мне некоторые ласки. Она теснее привлекает меня к себе, почти неизменно помещая свою руку вокруг моей талии, часто целуя и прижимая меня к своей обладающей хорошей формой и твёрдой груди. На ту мою особь, что помещается у меня внизу, это часто производило очевидный эффект даже в то время, когда я продолжал быть не очень-то возбудимым из-за постоянного облегчения, которые мои страсти находили в объятиях моей обожаемой миссис Бенсон. Теперь же, когда у меня больше нет такой отдушины, и чтобы малость облегчиться, я могу использовать лишь редкие интервалы со своей сестрой Мэри, а если нет и этого, то можно себе представить, как чувствую себя я после тех непрестанных упражнений, которыми до этого занимался целый месяц.
Но я по-прежнему прибегаю к этой маленькой хитрости с мисс Ивлин, делая вид, что воспринимаю её объятия как всего-навсего безобидное развлечение. Так было и в день возвращения мистера Бенсона, когда она усилила свои надавливания на мою особь и не могла не почувствовать, как мой твёрдый дрекол вздрагивает ся напротив её бедра, в то время когда она рукой крепко прижала к нему мое тело. Я часто замечаю, как сильно искрятся её глаза и изменяется цвет её лица, когда она целует меня, а я поднимаю свою руку и ласкаю её щеку. Время от времени она внезапно отталкивает меня и просит снова занять свое место; часто она оставляет комнату явно возбужденной, в конце концов это заставляет меня предположить, что в ней продолжается внутренний конфликт: то вперёд вырывается страсть, то ею одолевает рассудок. Помня мудрый совет, данный мне моей любимой и прелестной наставницей миссис Бенсон, я продолжаю играть роль невинного невежды и позволяю развиваться её собственным страстям в ожидании результата, столь мною желаемого.
Сомневаюсь, смог бы я выдержать, если бы не находил облегчения в объятиях дорогой Мэри, которая каждый раз, когда нам удаётся встретиться, становится всё более привлекательной и всё более способной к предоставлению и получению наслаждения. Нам несколько трудно держать Илайзу в неведении того, что мы делаем. В конце концов Мэри соглашается приобщить её к гамаюшированию, признавшись ей, что я именно это и делаю с ней, когда мы закрываемся вместе, и что, если бы она хранила бы тайну, я делал бы то же самое и с ней; но что необходимо быть на чеку, чтобы не дать мисс Ивлин возможности внезапно появиться, поэтому одна из них должна стоять на часах, в то время как другая развлекается со мной.
Мэри принимается гамаюшировать её, чем чрезмерно восхищает Илайзу; и вот, хотя она на полтора года моложе, быстро показывает развитие страсти, пожалуй, даже большее чем у Мэри. Затем гамаюширую её и я, позволяя ей играть с моим дреколом, но не пытаясь наставлять её в искусстве вставки в её очаровательную пиздёнку, которая уже являет признаки волосяного роста на её правильно очерченном и весьма заметном холмике. Когда я достаточно преуспел в этом деле, возвращается Мэри, которая уже перед этим уже была выебана мною, и Илайза встаёт на часы, в то время как я успокаиваю в чрезмерно напряженном влоге Мэри жажду, которую вызвало гамаюширование Илайзы.
В результате я теперь могу быть более прохладным в ожидании постепенного сближения с мисс Ивлин, страсть которой ко мне становилась всё более очевидной. То, что она борется с ней, тоже очевидно, но о том, что страсть получает преимущество, свидетельствуют её нервная дрожь и внезапные искания, притягивание меня к своим высохшим губам, а порою и отталкивания с сотрясающей её остов дрожью и побелевшими щеками. Мне казалось, что природа в этих случаях оказывается совсем ей неподвластной и что в действительности внезапное крепкое объятие свидетельствует о приближении любовного кризиса и что, когда она, дрожа, внезапно отталкивает меня, она всего-навсего лишь изливается. И если это так, то не приходиться сомневаться, что так долго продолжаться не может.
Наконец долгожданный счастливый день наступает. Мама собралась поехать в город и берёт с собой обеих моих сестёр, чтобы что-нибудь купить для них. Она приглашает и мисс Ивлин сопроводить её, но та, ссылаясь в качестве оправдания на головную боль, вежливо отказывается. И не удивительно: продолжающаяся жестокая борьба между страстями и благоразумием явно сказывается на её здоровье; она побледнела и беспокойно выглядит, так что моя мать в свою очередь выражает беспокойство состоянием её здоровья и говорит ей:
- Пожалуйста, не занимайтесь сегодня слишком много уроками с Чарли. Хватит и того, чтобы он поработал с вами часок утром и часок днём. Лучше совершите тихую прогулку по саду и в максимально возможной степени отдохните.
А при самом отъезде предостерегает и меня:
- Будь по возможности кротким и послушным, так как мисс Ивлин неважно себя чувствует и не в духе.
Мама и девочки отъезжают, а мисс Ивлин, почти смертельно бледная и явно сотрясаемая дрожью, с замешательством просит меня:
- Идите-ка в нашу классную комнату и учите урок, который вам задан накануне вечером... Я вскоре присоединюсь к вам.
Я иду, но никакой урок сегодня мне в голову не идёт. Очевидное волнение и очевидное недомогание мисс Ивлин беспокоят, если не тревожат меня. Откуда мне знать, что у неё на уме? Хотя у самого меня мысль о том, что всё склоняется к окончательному вознаграждению моих вожделённых надежд, присутствует, но тем не менее я предпочитаю всё же придерживаться мудрого совета, внушённого мне моей любимой миссис Бенсон, и ждать в глубокой надежде на то, что результат получится тот, которого я так пылко желаю.
Наконец мисс Ивлин присоединился ко мне, её глаза распухли и красные, будто она плакала. Мои собственные наполняются слезами, когда я, увидев её, начинаю нерешительно приближаться к ней.
- О, моя дорогая! Мне столь огорчительно видеть, что вы так плохо выглядите. Давайте ничем сегодня не будем заниматься, а завтра я обещаю поработать за двоих, как бы мне это трудно ни было.
Печальное выражение на чертах её лица и на самом деле заставляет меня почувствовать себя довольно несчастным. На мгновение она вяло улыбается и затем, под давлением разрывающих её чувств, схватывает меня обеими руками, прижимает к груди и покрывает поцелуями; глаза её блестят почти как настоящие бриллианты.
- О, дорогой вы мой! Дорогой, дорогой мальчик! Я не знаю, как выразить вам свою любовь! Целуйте же, о, целуйте меня, мой дорогой! И утешьте меня, потому что я слишком сильно люблю вас!
Тут снова происходит перемена: кажется, опасаясь, что сказала слишком много лишнего, она отворачивает в сторону свою голову, а у неё из глаз льются слёзы. Но объятия, в коих она продолжает удерживать меня, не ослабевают. Меня глубоко трогает её очевидное волнение. Полагая, что ей действительно плохо, что она очень страдает, я закидываю свои руки вокруг её шеи, нежно целую её и, плача сам, пробую утешить, как могу:
- О, дорогая, дорогая мисс Ивлин, ну успокойтесь же! Я так нежно люблю вас, что сердце моё кровоточит при виде, насколько вы несчастны. О, позвольте мне увидеть, как вы улыбаетесь, и попытаетесь не кричать так. Отчего вы так несчастливы и упали духом? О, что я мог бы сделать, чтобы вы были счастливы?
И уступая моим проявлениям нежности, она снова поворачивает ко мне свое прелестное лицо. В её глазах опять неестественный огонь, а на щеках выступает беспокойный румянец.
- Это вы, мой ангельский мальчик... вы делаете меня такой несчастной!
Я с удивлением отшатываюсь.
Видео
Рассказы