И, обращаясь к сыну и племяннице, говорит:
- Идите в свои спальни, а я провожу Чарльза в его.
Я могу видеть, как она сильно дрожит, и явно рада чем-нибудь занять свои руки, например, переставить подсвечник, уменьшить свет, переворошить постельное бельё.
- Надеюсь, что вам будет спать здесь хорошо.
И снова возбуждённо и неистово обнимает меня. Я чувствую, что её язык хочет протолкнуться между моими губами. С большим трудом, но мне удаётся устоять. Наконец она оставляет меня, сказав:
- Прежде чем я сама отправлюсь в постель, я позволю себе взглянуть, насколько вам тут удобно.
- С вашей стороны это очень любезно, - отвечаю я. - Но уверяю вас, в этом нет никакой надобности. Я всегда засыпаю в тот же момент, как ложусь.
- Я рада этому, мой дорогой ребёнок, и тем не менее загляну. Вдруг в чужой постели вам трудно будет уснуть.
И опять обнимает меня, неистово прижимая к своей добротной и плотной груди, долго-долго целуя меня. И, наконец, оставляет с глубоким вздохом, пожелав спокойной ночи и закрыв дверь. Итак, она вроде бы удаляется. Я прислушиваюсь к её шагам, и мне кажется, что она резко останавливается. Мало того, я могу слышать, как она мягко крадётся назад, вероятно в надежде понаблюдать за моим раздеванием. Что ж, попотворствуем её любопытству. Я тороплюсь избавиться от своей одежды, но прежде чем надеть одну из ночных рубашек Гарри, которые приготовили для меня на кровати, поднимаю ночной горшок и поворачиваюсь фронтом к ключевому отверстию, совершенно голый, с петухом в руке. Это ещё полупетух, но когда я начинаю ссать, то потрясываю им, поднимаю ему голову, и раз или два потираю, и опять преднамеренно встряхиваю. Затем беру ночную рубашку и, обернувшись к свету, напяливаю её на себя, причём довольно неловко, чтобы дать время хорошенько увидеть мой дрекол в полной стоячке перед моим животом. После этого я задуваю свет и стремительно падаю в кровать.
Я весь внимание и могу слышать глубокий полу-подавленный вздох, а затем удаляющиеся украдкой шаги.
Я лежу с открытыми глазами, размышляя относительно того, как мне следует принять её: притвориться ли глубоко спящим и таким образом позволить ей взять всю инициативу, или же прикинуться,что новизна кровати и мысли о её нежной доброте ко мне не дают мне заснуть. (Второй вариант она сама как бы невольно мне, уходя, подсказала). Но всё же я решаю сделать вид, что крепко сплю, главным образом потому, чтобы видеть, что у неё на уме и как она станет выполнять свои замыслы, а также потому, что это позволит мне разыграть изумление человека, захваченного врасплох.
Немного более чем через полчаса после того как всё в доме должно было уйти на покой, я вижу мерцание света в ключевом отверстии и принимаю позу, долженствующую облегчить дело. Я лежу на спине, покрова частично отброшены с груди, а та рука, что с той стороны, с которой она должна приблизиться, размещена поверх моей головы. Конечно мой петух в полной стоячке, а поскольку стёганое одеяло отброшено, он слегка приподнялся и заставил оттопыриться простынь и лёгкое одеяло. Я закрываю глаза и стараюсь дышать как можно ровнее. Дверь тихонько открывается, и она входит, после чего оборачивается, чтобы закрыть её, а я бросаю взгляд сквозь полуоткрытый глаз и вижу, что на ней только просторный домашний халат, полы которого, (когда она снова поворачивается ко мне) остаются распахнутыми, так что я могу видеть, что там под ним ничего нет, а только её ночная смена, под коей легко угадывается великолепная грудь, что сразу же заставляет мой дрекол пульсировать и чуть ли не взрываться, так что, когда она направляется в мою сторону, он находится в самой что ни на есть боевой позе. Она останавливается, очевидно поглощенная увиденным.
Затем направляет свет на меня и приглушённым голосом спрашивает:
- Вы не спите?
Разумеется я лишь более глубоко и ровно дышу и лежу с полуоткрытым ртом, словно пребываю в самом что ни на есть первом беспробудном сне. Тогда её внимание обращается на нечто выпячивающееся, и она рискует легко коснуться его; потом, становясь более смелой, по-прежнему осторожно пробует охватить его ладонью поверх покрывал, после чего опять направляет свет мне в лицо, но я не показываю никаких признаков. Тогда она отставляет свечу и, взяв стул, садится рядом с кроватью. И опять пробует заговорить со мной приглушенным голосом. Не обнаружив какого-либо перерыва в моём ровном дыхании, она осторожно и постепенно внедряет свою руку под уже заранее приоткинутое постельное бельё, с большой осторожностью просовывает её к моему дреколу и мягко сжимает его. Мне кажется дрожит не только эта рука, но и всё её тело, и я отчётливо слышу, как убыстряется и становится короче её дыхание.
Рука её мягко движется вверх от корня к головке. Что ж, моя дорогая, как вам мои габариты? Наверняка очень возбуждают. Вот она дотрагивается до головки, и это вызывает сильный трепет. Она убирает руку и, как я с уверенностью предполагаю, оборачивается взглянуть, не потревожила ли меня. Но сон мой по-прежнему глубок. Она же, кажется, проникается большей уверенностью, ибо теперь в деле уже обе её руки, она явно возомнила, что ситуация благоприятствует ей и счастье благоволит её замыслам. Я могу чувствовать, как она перебирает руками: одну сжатую ладонь кладёт над другой, пока не находит, что головка всё ещё частью выше третьего схватывания. И слышу невольное восклицание:
- Ничего себе! Вот уж...
Её любопытство растёт, и она начинает с предельной предосторожностью потихоньку удалять постельные покрова, чтобы можно было взглянуть на то, что уже хорошо нащупано. Когда это достигается, она выпрямляется и поднимает свечу, снова направив её свет мне в глаза, после чего наклоняется к моему дреколу. Будучи уверенным, что она сейчас уж слишком занята, чтобы поднять свои глаза к моим, я наполовину приоткрываю их и созерцаю её, близко пригнувшуюся к столь привлекательному объекту. И опять слышу восклицание, на сей раз довольно громкое:
- Поразительно! Разве можно было вообразить такую вещь, да ещё в таком невинном мальчике? Ах! Вот бы отведать её... Да - отведать! Почему бы и нет? Я должна...
И сжимает его сильнее, чем прежде. Затем, выпрямившись, ставит свечу в подсвечник и убирает его к подножью кровати, после чего берёт мой дрекол в обе руки и начинает мягко потирать его вверх-вниз и, ещё раз наклонившись, нежно целует орех. Это заставляет его пульсировать уж совсем яростно, и мне становится ясно - настало время сделать вид, что я просыпаюсь.
Да и сама она тут же отнимает свои руки и выпрямляется, хотя и слишком возбуждённая, чтобы подумать о необходимости накрыть меня. Я открываю глаза, стараясь выразить величайшее удивление, но узнав её, произношу:
- Ах! это - вы, дорогая мама? А я видел вас во сне, и это был такой приятный сон! Ах, поцелуйте же меня!
И будто бы не соображаю, что вся моя особа обнажена.
Она наклоняется и нежно целует меня, говоря:
- Мой дорогой, дорогой мальчик! Я пришла, чтобы посмотреть, удобно ли вам, и нашла вас лежащим раскрытым и с этой необычной вещью, вот так торчащей.