- Нет, встаньте, пожалуйста, на колени.
Я захожу сзади, хорошенько закатываю юбки ей на спину и принимаюсь перебирать руками и целовать её округлые, но твёрдые ягодицы, которые обещают в будущем стать ещё совершеннее, наклоняюсь и опять облизываю её очаровательно припухлое влагалище со всеми его прелестными маленькими, но подающими надежды завитками. Затем, поплевав из перегруженного слюной рта на свой уже и без того хорошо увлажненный дрекол, я ею смазываю его - полностью от вершины до корня и затем прикладываю к полуоткрытым губам. Потирая им там вверх и вниз, а также по клитору, я побуждаю её как можно сильнее подмахивать мне.
- Ах, Чарли, дорогой! - вскрикивает она. - Попробуйте! Если его головка войдет сейчас, то я попытаюсь перенести это.
Стоит ли говорить, как я рад этому разрешению! И очень быстро вставляю его, причём не только орех. Но он оказывается там чересчур уж стиснутым. Я наполовину вытаскиваю его и опять погружаю, пока, не повторив это пять или шесть раз, не нахожу, что незначительно продвигаюсь вперёд.
- Ах! дорогой Чарльз, это восхитительно! Продолжайте, но приноровитесь, чтоб быть поосторожнее.
Я так и делаю, и проделываю наверно уже добрую половину пути в ней, когда она взрывается в сладостной агонии, очаровательно изливая тёплую жидкость на мой восхищённый дрекол и совершая в то же самое время такой выпад назад, который, встречаясь с твёрдым, хотя неспешным продвижением вперёд с моей стороны, в свою очередь облегчаемым естественным расслаблением, последовавшим после её разгрузки, - всё это ведёт к тому, что я вколачиваюсь по самую рукоятку в её уж очень тугое маленькое влагалище. Какая же это удача - оказаться в столь прелестных ножнах!
Я, казалось, заполнил всю щель без остатка и предельно растянул все её части. У моей тёти с её большим влагалищем была власть надавливания, которое, казалось, почти отщипывало. Укол мисс Френкленд также был заметным.Но то, что я почувствовал сейчас, больше походило на очень хорошо сделанную отличную детскую перчатку второго размера, слишком маленькую для ваших пальцев и всё же позволяющую засунуть их туда, не разорвав её, и приспособиться к неправильности ногтя или пальца. Именно так её маленькое влагалище оказывается подогнанным к моему дреколу - точно как перчатка, и это действует уж очень возбуждающе. Осторожное вынимание, а затем такое же осторожное вкладывание в ножны возбуждают меня так, что я выстреливаю поток спермы в самую её матку. Она издаёт настоящий крик экстаза, и я могу почувствовать, как тугие ножны совершают волновое движение вдоль всей длины моего дрекола и ещё более туго обхватывают его - ну больше уж невозможно! Это настолько изысканно и восхитительно, что мы оба почти немедленно оказываемся в готовности для другого круга.
Она спрашивает меня:
- Вы были там целиком?
- О, да, моя дорогая! Не думаете ли вы, что моги бы принять внутрь и побольше?
- Ах, нет! И это заполняло меня так, что казалось, вот-вот достанет до самого сердца и я разорвусь, не выдержав больше! И всё это во мне целиком всё это во мне целиком. Разве можно было представить себе такое? что это возможно? Страшно было подумать о таком.
- Это доставило вам удовольствие?
- О, да! И сделаем так ещё!.. - Ну же, дорогой Чарли, и не жалейте меня! Такое блаженство!
Она изгибается и приподнимает свою задницу. Я хватаю её бёдра и поддерживаю движения её боков, на самом деле, то отводя их от себя, то притягивая к себе; мы двигаемся быстрее и быстрее, пока наконец кризис не охватывает нас обоих в одно и то же время. Её голова с глубоким вздохом опускается. Она издаёт нечто вроде крика экстаза и упала бы вперёд на живот, если бы я, вцепившись в её бёдра, не продолжал удерживать её зад перед самым своим животом, с дреколом, затолкнутым в самый дальний конец её влагалища, пока не почувствовал соприкосновения в трёх точках с её открывшейся маткой, - словно царапнули ногтями трёх пальцев самую вершину моего дрекола, открывшейся, чтобы выдать новую порцию спермы в пределы её самых сокровенных тайников.
- Что может быть более восхитительным! - восклицаю я, продолжая крепко держать её и находясь сам в состоянии прекрасного экстаза.
Наконец, обращаясь к ней с другими подобными выражениями и не получая ответа, я соображаю, уж не потеряла ли девочка сознание. Нечувствительна она и во всех других отношениях, исключая длительные конвульсивные пульсации её восхитительно тугого влагалища. Однако, найдя, что она действительно без чувств, я осторожно вытаскиваю свой всё еще жёсткий дрекол. Вслед за изъятием вытекает совсем немного спермы. Я насухо вытираю ей своим носовым платком влагалище, и рад видеть, что на нём нет никакого кровяного пятна. Осторожно кладу её на спину, бегу к небольшому потоку и, взяв две горстки воды, возвращаюсь, опрокидываю их на всё ещё пульсирующее влагалище и смачиваю её лицо каплями, все ещё остающимися на кончиках моих пальцев.
Это производит желательный эффект; она открывает глаза, поворачивается, садится и обхватывает своими руками мою шею, поскольку я стою на коленях перед ней.
- Вы заставили меня вкусить таких небесных радостей! – восклицает она, целует меня, и вдруг взрывается истеричным потоком слёз.
Я успокаиваю её, могу, и спрашиваю:
- Отчего вы плачете?
- Не знаю, дорогой Чарльз, но в последние несколько минут я почувствовала себя и больной и слабой. Но только после того, как вы ввели мне в такой экстаз, о каком я никогда и не мечтала, не думала, что такое возможно. Полагаю, что я упала в обморок именно тогда, и даже теперь, не знаю почему, чувствую себя близкой к новой истерике.
Я нежно целую её, прошу подняться и пройти к роднику:
- Там вы сможете сделать глоток воды, а если присядете на свои пятки, я поплескал бы и охладил ваш милый малюсенький влог, который вероятно следует привести в порядок.
Она так и делает и довольно скоро снова приходит в себя.
- Я подозревала, что у вас это чудовищного размера, но боли, дорогой Чарльз, не было, - только огромнейшее наслаждение... А ещё разок не сделаете мне это? Да и вообще, в будущем, всякий раз когда у нас появится возможность, вы не откажитесь, дорогой Чарли?