Снова смотрю на турник, где минуты назад ничего не вышло. «Этот подарок — тебе. Жду, с любовью. Твоя П.», — вспоминаю я и цепляюсь руками за перекладину.
— Раз Два Три Четыре Молодец!
Я опускаю руки и падаю вниз
* * * *
Я опускаю руки и падаю вниз.
— Раз Два Три Четыре
Тело от удара словно разлетелось на две части. В эти секунды, лежа на ринге, первая его часть слушает отсчет рефери, неумолимо ведущий к объявлению нокаута, вторая давит на первую — «встать»! Самое трудное заставить себя драться, когда уже, кажется, все кончено. Я привстаю на колени, пелена с глаз спадает, и они быстро включаются в происходящее, настраивая мозг к продолжению боя. Сейчас, главное, не мешать своей воле — наисильному, что есть в мужчине. Она, воля, все сделает сама. Отгонит боль, мобилизует тело и включит чувство злости. И моя воля справляется. На счет «девять» я уже сосредоточен и готов к борьбе. За спиной слышу подсказки Петровича. Соперник — немец, и по-русски все равно не понимает. Удар гонга, и мы продолжаем. Шестой раунд, а все только начинается. Мы двигаемся на ринге, бьем и не жалеем друг друга под рев болеющей толпы. Тут соперник открывается, и мне понадобилась доля мига, чтобы поймать этот момент. Кулак врезается немцу в челюсть, выбивая с нее брызги крови, второй входит в живот, и спустя секунды рефери считает уже над моим противником. Я расслабился, только услышав счет «десять».
— И претендентом на бой за звание континентального чемпиона по версии WBO становится Александр Сучков! — доносится до меня. Я поднимаю руку, но сам готов упасть от обессиления и счастья. Петрович обнимает меня первым. Следующий бой будет за чемпионский титул, я это заслужил. Неплохо так для двадцати пяти лет, считают все.
— Ты как в нокдаун-то попал? — спросил Петрович, вытирая меня полотенцем. Тренер есть тренер. Даже в момент победы его интересуют мои ошибки.
— Задумался.
— О чем? — Петрович недоволен. Одиннадцать лет своей тренерской жизни он вложил в меня и теперь пытается понять, на что может отвлечься его воспитанник, сражаясь на претендентском поединке.
— Вспоминал, кто мне подарил мои первые перчатки, — с усмешкой, перекошенной от разбитой губы, отвечаю я. Меня поздравляют, щелкают вспышкой фотографы. Через канаты ринга ломятся девчонки-поклонницы получить долгожданный автограф восходящей звезды. Давайте, я жду вас, милые!
Внезапно свет прожекторов и короткие юбки поклонниц исчезают. Все происходит за один миг, и я погружаюсь во тьму. Как тогда, в школьной женской раздевалке. Ничего не понимая, отчаянно тру ладонями глаза.
— Петрович! — зову я растворившегося во мраке тренера.
— Что, Саша? — слышу я голос рядом.
Я говорю то, во что не верю сам.
— Ничего не вижу.
Мне 25, и я верил, что жизнь бесконечна, как вселенная, создавшая меня ее центром. У меня нет жены и даже любимой девушки, потому что уверен, что успею их завести, выбрав лучшую в мире. Растущая слава, успешный переход в профессиональный спорт и перспективы стать мировым чемпионом давали мне силы и веру во время. Время — мое, знаю я, и я властен заставить его работать на себя. Потому что оно любит меня. Я так считал до этого дня, когда направлялся по коридору лучшей столичной клиники на прием к врачу. Здесь я прошел короткое обследование по требованию Петровича после того, как я буквально на минуту потерял зрение от недавнего боя. Это от нервов, с кем не бывает, подумал тогда я. Зрение вернулось быстро, и я раздавал автографы девчонкам, пялясь на их оголенные специально для меня стройные ножки. Несколько из них пихнули мне листочки с номерами телефонов, обычное дело.
Настрой доктора показался мне каким-то особенным. Своим строгим умиротворенным лицом он был похож на ангела, сидящего на плече грешника перед страшным судом. Предложив стул, достал мои рентгеновские снимки. Первым в нокаут отправилось мое сердце, когда оно сосканировало речь врача перед оглашением диагноза.
— К сожалению, должен вам озвучить — услышал я зов ангела к себе.
Что?
Опухоль мозга В его недоступной для операбельности части. Потери зрения станут чаще, потом глаза ослепнут навсегда и вместе с тем ненадолго, ибо далее все закончится Вопрос двух-трех месяцев. Клиника сделает многое, чтобы продлить мне этот срок, уверяет врач. Но шансов на полное выздоровление — нет. Следствие частых ударов по голове и недолеченных головных травм. Следствие постоянной борьбы за успех. Плата за цель быть лучшим Тело, как и в последний раз на ринге, раскололось надвое. Одна часть вникает, задает вопросы, ловит шансы, цепляясь за соломинку жизни, вторая отбрасывает факты, не веря ни во что, кроме того, что плохие сны быстро заканчиваются. Я заставляю две половинки объединиться в единое целое — оно мне еще понадобится. Отказываюсь от госпитализации, пообещав лечь в хоспис через пару недель, поднимаюсь на ватных ногах и выхожу из больницы в отторгающий меня мир
Страшно Не хочется смерти Я теперь не кажусь себе центром вселенной. Я только начинаю жить, а уже боюсь закрыть глаза. Боюсь, что открою их, но не увижу свет. Все может начаться быстрей, чем спрогнозировал врач, если дам сожрать себя стрессу. Моя жизнь мне напомнила рефери с отсчетом до «десяти». И что я должен успеть раньше, чем цифра дойдет до «десятки», и я, истощенный болезнью, удалюсь в свой нокаут? Заставляю себя не раскиснуть, покупаю маме цветы и на автомате еду домой.
Опущу последующие несколько дней. Реакцию тренера, реакцию мамы. Близкие мне люди, которых я подвожу своей болезнью, и их слова, наполняющие успокоением и надеждой, но с плохо скрываемым отчаянием. Я не мог от них это утаить, слишком мало осталось времени. Петровичу нужно будет готовить себе нового чемпиона, а мамочка Я всегда жил с ней, и мне больно сейчас даже смотреть на ее борьбу за собственного сына. Они с тренером пытаются связаться с зарубежными клиниками, пересылают копии моих анализов и снимков. Петрович подключил Федерацию бокса, но я не хочу им мешать, а равно как и слабо верю в благополучный исход. Доктор, поставивший диагноз — лучший в столице, и первые ответы-консультации по диагнозу моим близким от зарубежных специалистов лишь подтверждают его врачебный класс. Мне лишь остается его принять вместе со своей судьбой.
А сейчас я сижу с бывшим одноклассником Димкой в кафе на набережной, и мы выпиваем — он — пиво, а я — свой традиционный напиток — свежевыжатый морковный сок. Мысленно смеюсь, вспоминая слова мамы о том, что морковный сок — «вечное здоровье». Я выпивал его даже перед интимными свиданиями с поклонницами, и жаль, что теперь уже не до них. Признаю, что ни одной из женщин, кроме мамы, я не нужен по-настоящему. Я никого не успел в себя влюбить, порхая от девчонки к девчонке в перерывах между тренировочными циклами.