Семья Мэнсфилд (продолжение)

Как же расшалились тети, заставив нас заниматься всем этим прямо на лужайке! Бог мой, я надеюсь, что никто не прочтет того, что я сейчас здесь пишу, но штука Дейзи все время терлась о мою, когда тетя Джейн шлепала ее так, что у меня были всякие забавные ощущения, такие же, какие уже бывали с ними обеими в постели. Тетя Мюриэл велела Дейзи положить свой язык мне в рот. Так она и сделала. Впрочем, это было даже приятно. Потом она начала стонать и вертеться. Наши волосы все терлись, и она заставила меня дойти, а потом и сама. Тетя Джейн сказала, что такое часто бывает от порки. Весь УЖАС в том, что мне кажется, что я видела, как папа выглядывает из своего окна и смотрит на нас. Но этого, конечно же, не может быть, потому что иначе он был бы ужасно строг. Уже потом я шепнула тете Джейн, что я, кажется, видела его в окне, но она рассмеялась и сказала, что он просто обожает любоваться прекрасными видами. Я думаю, что с ее стороны просто нехорошо так говорить, но все же рассмеялась и сама: не думаю, что она имела в виду что-то плохое. Она часто просто говорит то, что приходит ей в голову. Дейзи отшлепал ее папа. Это она мне сказала. Интересно, а что чувствуешь в это время? Мне не нужно бы об этом думать, но я думаю. А еще она сказала, что он заставил ее снимать панталоны. Я бы, думаю, раскраснелась. Я так и сказала Дейзи. Она сказала, что он наверняка этого и добивался, но тут я прицыкнула на нее, и она замолчала. Я сказала, что она неправа, и поэтому я не буду с ней разговаривать целых десять минут. Она ответила, что ей и дела нет, но все это время ждала!

ДНЕВНИК ДЖЕЙН

Мюриэл мне призналась (думаю, после длительных раздумий) во всем, что у нее произошло с Роджером. Не уверена в том, что она мне все рассказала но он, по всей видимости, человек однов-ременно и сильный и хрупкий, и совсем не авантюрист. А я, как и моя сестра, предпочитаю скорее случай, чем то, что он предлагает... Если так можно сказать! Больше того, мы сами наши судьбы связали с амурными делами. "Я кажется, немного влюблена в него", сказала она. Что за чушь! Она просто дожила до "неких лет", хотя я, конечно же, ничего не сказала об этом. Но ему уж точно не видать "в подарок" Сильвию, потому, тем более, что ее ученье еще не завершилось. Впрочем, его совет по поводу Филиппа прозвучал веско, хотя я и не уверена в том, что он понял, в чем у нас с братом дело. Он наверняка думает, что мы его просто дразним. Еще я уверена в том, что Филипп и сам до конца еще не понял того, как ему хочется нас слушаться. Вчера вечером я обнаружила пятна на его панталончиках и прямо сказала, чем это он занялся. Он промолчал. Всегда, когда его называешь "плохим мальчишкой", его лицо и взгляд выражают такую застенчивость, что очевидно, как ему все это нравится. Я сказала, что он ответит за то, что балуется сам с собой (он тут же стал это горячо отрицать), и что он должен встать на колени, склониться и поцеловать мои ноги, а потом мои колени и бедра. После некоторого замешательства он подчинился. При нем доста-точно вспомнить Сильвию! Его лицо сразу же ушло мне под юбку, и как только он достиг бедер, я сразу же крепко схватила его ногами, так, что заставила его уши гореть. Он даже зарычал. Что за упоитель-ное чувство вот так держать униженного самца даже, признаться, если это твой брат! Продержав его пару минут таким образом, я сказала ему, что он может начинать лизаться. Тут же, чтобы он не начал бороться, я схватила его за волосы. Потом я пошире расставила ноги и опустила свою киску прямо к его рту. К счастью, Мюриэл на этот раз нам не мешала. Я выпрямилась и немного подалась назад, наслаждаясь тем, как он по-собачьи работал до тех пор, пока я не вспенила ему язык и губы; потом я заставила его подняться и облизать губы, что он и сделал, с очень пристыженным видом. После этого упражения его петух весь встрепенулся. Я не прика-салась к нему, чувствуя, что так будет лучше. Потом я сказала ему, чтобы он отправлялся в кровать. И вышла. Он выглядел очень хмуро и впервые почти что молил меня своими глазами "обратить на него внимание". Но все же ему следует еще учиться и только так. Я так много раз была под мужчинами, которые заставляли меня, на-вязывали мне каждый раз то, что я должна делать... А теперь я не могу отказаться от удовольствия покорить хотя бы одного из них! Это абсолютно новый для меня опыт. Мюриэл, конечно, утверждает, что все это ее собственная идея, однако именно мне удалось впервые накинуть хомут на Филиппа. Вчера у нас в постели была Роза. После нескольких минут, уделенных ей, она явно захотела больше и полночи ревностно облизы-вала нас.

ДНЕВНИК ДЕЙДР

Мне ничего больше не остается, как пойти к Эвелин и все рас-сказать ей. Я не решаюсь предать это бумаге хотя чистые страницы только лишь скроют мою слабость. Но кроме Эвелин мне некому довериться. Ричард привел домой своего друга. Это был юноша его возраста, приятной наружности и с хорошими манерами. Поэтому я и решила, что он милый юный джентльмен. Ах, как обманчива бывает внеш-ность! Ричард спросил у меня, может ли его друг остаться у нас на ночь. Я согласилась. Эми отошла ко сну около десяти часов. Боюсь, что ее слишком увлек собой Джереми, который несомненно очарова-телен... Но я не могу рассказать ей о том, что произошло, и я не могу поэтому ее предупредить. На самом-то деле я должна винить только себя саму за глупое поведение. Меня настолько "развлекла" упоенная болтовня Ричарда и его приятеля, и я настолько позволила себе расслабиться за вином, что не заметила, как проходит время. В моем возрасте, конечно же, очень легко вообразить себя спо-собной преодолеть дистанцию между зрелостью и юностью, представить себя моложе своих лет. Особенно если тебе слегка льстят, так, как мне льстил Джереми, который взял насебя труд наполнять наши бокалы. Жалею, что по своей невнимательности я это ему разрешила. Он сказал, что я красивее его собственной мамы, а я ответила ему на это, что так говорить не следует хотя и почувствовала (как, я уверена, почувствовала бы на моем месте любая женщина) компли-мент. Мы разговаривали вполголоса, потому что час был уже поздний. Я несколько раз пыталась заставить себя встать, но меня одолела какая-то истома, столь часто служившая мне весьма дурно. Наполнив мой бокал в пятый или в шестой раз (к тому времени я совсем потеряла счет), Джереми осмелился устроиться рядом со мной на шезлонге, а Ричард в это же время выказал мне свою преданность, расположившись у моих ног. Разговор, как говорится, порхал (и с моей стороны был, вероятно, непростительно игривым), и я не могу вспомнить, о чем шла речь, когда Ричард внезапно пробормотал: "Он хочет поцеловать тебя, мама", а я только и спросила: "Что?" вместо того, что бы дать прямую отповедь, которая подействовала бы намного лучше. Я вдруг нашла, что все слова, рождающиеся у меня в голове, никак не могут слететь с моих губ, которые дерзкий юнец тут же начал пробовать своими. Признаюсь, что от изумления я не смогла даже пошевелиться, чтобы избежать того поцелуя, который явно свидетельствовал о страсти. Я вспоминаю сейчас, что только слегка подавилась от изумления, но уже тогда, когда рот Джереми уже полностью покрыл мой, в то время, как Ричард, к моему крайнему замешательству, положил свои руки на мои ноги, а потом начал их обнимать под юбкой.Я так боялась того, что Джереми заметит этот его грубый жест, что сразу же резко отодвинулась от них, хотя и не смогла этим помешать дружку Ричарда и дальше покрывать жаркими поцелуями мою шею. Я никогда не отдаюсь во власть настроения. Даже в крайних случаях с Филиппом, я никогда не поднимала голос, но всегда говорила спокойно и даже холодно. На этот раз я выдавила из себя некоторое возмущение (не совсем привычное), которое привело их, кажется, в некоторое отчаяние... Утрированное, конечно же, тем, что они сейчас же заявили какой Джереми глупый мальчик. Я сказала им, что отправлюсь спать, не осмелившись признаться себе в том, что Джереми трогал мою грудь, когда целовал меня. Тем более я не решилась сказать им об этом прямо. Мама, останься, пожалуйста, и поговори с нами еще, попросил Ричард. Но с меня было уже довольно, и я заметила, что все это дерзко и непотребно, а потом ушла, уже сверху прикрикнув, что всем пора спать. Мне казалось, что я оставила их сидеть если не в стыде, так в смущении. Такова человеческая простота. Они о чем-то шептались, и я подумала, что они обмениваются виноватыми репликами или даже спорят о том, что произошло. Добравшись до своей комнаты, я закурила сигарету и бросилась на кровать, роняя пепел прямо на пол. Эта небольшая деталь меня утешает как подтверждение того безответственного глупого состояния, в котором я была. По крайней мере, я не дала злобе овладеть мной в той степени, в которой этого можно было ждать. Я слаба. Я всегда оправдываю других. Чем же еще можно объяснить и мой брак, бесплодный во всех смыслах! Если бы я смогла заглянуть в свою душу, то я бы нашла там слова о том, что все люди в точности похожи на меня. Именно здесь кроется уличающая ирония того, что произошло со мной той ночью. Не знаю, какое обрамление можно отыскать этим строкам, но с моей стороны трусостью было бы не сделать этого вовсе. Потушив недокуренную сигарету, я избавилась от платья, панталон и сорочки, обнажившись до чулок и пояса, и принялась расчесывать волосы, хотя делала это, скорее, по привычке, потому что меня шатало. Пол плыл под моими ногами, несмотря на то, что мне совсем не хотелось спать, и я, более того, ощущала слабый зуд желания в хитром месте, который, впрочем, неудивителен для нормальной женщины. Моя голова шла кругом. Ищу ли я себе опять оправдания? Воз-можно, что да. Дверь распахнулась, и я поневоле обернулась навстречу. Прежде, чем я могла опомниться, она захлопнулась и появились, к моему всему, что вам будет угодно, Джереми и Ричард, голые, с торчащими членами, с раскрасневшимися от боязливого азарта лицами. Ах! Как вы СМЕЕТЕ! проговорила я, кажется, потому что они сразу же накинулись на меня. Ричард обхватил меня за талию и прижал к моему животу свой набухший бугор, упрашивая меня молчать, чтобы не услышала Эми. Я задыхалась, я забилась у него в руках, как дикая, но все было бесполезно. Джереми занял пост позади меня и, прижимаясь концом к моим нижним щекам, пресекал все мои усилия вырваться на свободу. Боже правый, с какой легкостью пошло теперь мое перо, как только я вполне дала ему волю! Идите вон! Вон отсюда! Боже мой! стонала я, пока Ричард пытался меня поцеловать. Их мальчики ходили, терлись взад и вперед, возбуждая меня помимо моей воли, и без того ослабленной мыслями и вином. Джереми схватил меня за руки и прижал их к бедрам, работая своим шишаком у моих щек, а Ричард в это же время пытался пролезть ко мне под куст. Пожалуйста, мама, дай нам, дай, пожалуйста, задыхался при этом Ричард. Тогда я неожиданно сама для себя закричала. Это был, полагаю, последний крик моего отчаяния. Мама! Что такое? послышался голос Эми откуда-то из-за дверей, кажется, из холла. Я... я... наступила на шпильку! Иди спать! отозвалась я, отдаваясь, как можно понять, на волю их вероломства. Они поняли, что я больше не посмею кричать. Вся моя борьба оказалась ни к чему, и я вскоре очутилась спиной на кровати: Ричард держал меня за плечи, а я в это время шепотом молила его. Я пыталась брыкаться, но Джереми схватил мои ноги, взял их себе под мышки, а потом развел, упав на меня и втыкаясь в мое гнездо. Я дергалась. Я царапала Ричарда. Все напрасно. Мальчик про-скользнул в меня. Сначала я, старик, ее в...бу, а потом давай ты, прохрипел Джереми. РИ-ЧАРД, прошипела я, потому что Джереми здесь как раз вошел уже весь. Боже мой, эта жалящая сладость отвердевшего жезла, пульсировавшего в моих сомкнутых недрах! Нет, ах, нет, нет, нет! услышала я свой собственный стон, свой крик, который, впрочем, остался только лишь моим горячим дыханием во рту Ричарда... Жезл Джереми так и ходил туда и обратно не поспешными толчками, как можно было от него ожидать, а медленно и равномерно. Он явно был здесь за старшего: наставником, к тому же, как я подозреваю, уже женатым. Я кончила помимо своей воли. Я пролилась почти сразу же, замаслив его конец. Она дошла старик, отпусти ее теперь. Теперь она вся моя, выпалил Джереми. Бог мой, если бы они удерживали меня все время, пока это продолжалось! Тогда бы я могла, по крайней мере, остаться с чистой совестью. Но нет. Ричард отошел, а Джереми навалился на меня всем своим телом. Я роптала, я пыталась шептать что-то, но он уже тоже овладел моим ослабевшим ртом и уже жалил меня своим языком, выдыхая свои похоть и наслаждение. Именно здесь я переступила черту, которая должна была означать мое молчаливое согласие с этим скверным действием. Работа наших губ была тяжкой, она рождала мягкие шлепающие звуки, которые обозначают рты и обнаженные тела, забывшиеся в безумном союзе. Это продолжалось что-то около часа, томительно долгого часа, из которого я помню только мозаику событий, мерцавшую в темнеющей комнате. Я стонала, я дергалась, я всхлипывала... Но я все же не сказала ни слова, я не ответила ни на одну грубость их мужского разговора и осталась мягкой и готовой ко всему игрушкой этой пары, по очереди увлажнявшей мое гнездо. От Джереми я, собственно, и слова не дождалась. Они говорили обо мне между собой, каким-то странным образом усиливая то темное наслаждение, которого мне так хотелось ощущать в себе. После того, как оба излили все свои тягучие сокровища, я позволила им сомкнуть мои пальцы на их концах и даже слабо поиграла ими, как будто во сне. От этого и от своего мальчишеского задора они снова сделали ? стойку. А я говорю, Ричард, чтобы ты теперь поставил ее на колени. Какая жопа! услышала я. Обессилевшая и пропитанная их соками, я попыталась сопро-тивляться их усилиям с помощью моей вялости и глухих звуков,выдававших мое тихое лицемерие. Меня перекатили, отяжелевшую, как мешок с картошкой, и подняли так, что мой зад встал прямо перед Джереми, который склонился надо мной и, несмотря на то, что я бешено заскрежетала зубами, провел своего мальчика между моими нижними щеками, прямо в тесное кольцо моего заднего прохода. Я принялась, а скорее, попыталась, дергаться, но без результатов. Он обхватил мои бедра. Таким способом на меня когда-то посягали в юности но потом никогда такого не было. Я стонала, я кусала подушку в то время, когда его жезл вползал, заставив все мое дыхание совсем покинуть меня. Я попробовала соскользнуть на живот, но Ричард схватил меня за талию и удержал. Молодчина, Ричард, держи ее. Сейчас я. Нет, прорыдала я. Но неужели я это сказала сама себе? Один могучий, медленный толчок и он очутился там полностью. Его шары пристали к моему липкому переднику, а его руки сменили на моем животе руки Ричарда, сжав и заперев меня. Я дергалась. Мы немного постояли таким образом, а потом он начал работать долгими, медленными движениями, заставив мою голову поплыть в ощущении его посасывающего внутри меня пениса. О темное болото желания! Какая тьма! Я услышала свое собст-венное дыхание, я задохнулась, сжимая подушку, чтобы не выдать криком моего скрытого наслаждения. Она берет, старик! Я знал, я знал это! прохрипел Джереми, и его мальчик заработал чаще, легче в моем узком проходе, в то время, как мои полные ягодицы забились о его живот. Давай... давай, работай бедрами, Дейдр! Ах, это был голос из моего далекого, незримого прошлого, который пришел ко мне вместе со скрипом кровати под моими коленями, скрипом, который раздался тогда, когда тростью уже была совершена жаркая работа... Не ищу ли я оправдания? Увлеченность зачастую набрасывает покров, смешивающий стыд и восторг, делающий их неразделимыми даже еще тогда, когда делается дело. Если это мое оправдание, то пусть оно будет таким. Наши эмоции временами напоминают тех псов, которые, хочется им этого или нет, бегут вслед за лисой. Нет, хватит об этом. Наутро, когда свет наконец прорезал мои глаза, я очнулась в одиночестве на весьма измятой кровати, покрытой пятнами греха как лужами. Я немного поплакала про себя, скрытыми слезами, однако потом услышала шаги горничной, которая оказалась до крайности удивлена тем, что нашла меня все еще наполовину в корсете, без всякого ночного платья. Но я ничего не сказала ей, а только спросила ее, все ли уже поднялись. Гость молодого господина Ричарда уже ушел, мэм, услышала я к моему облегчению. Сорванец проснулся пораньше и удрал. От одной этой мысли сразу же высохли все мои слезы. Весь этот день он проживет в страхе, поджидая меня как ангела отмщения, требу-ющего аудиенции у его мамаши. Ричард затаился в своей комнате. Я услышала, как он в свою очередь робко спрашивает у горничной, проснулась ли я. Я вы-прямилась, сидя в постели, и позвала его к себе. К его изумлению, я полагаю. Он зашел ко мне, как воришка (и это неудивительно), и встал, хмуро потупившись и отставив ногу. Я кивнула ему, чтобы он закрыл дверь. Его глаза вспыхнули. Он, разумеется, подумал, что теперь все его темные дела прощены. Моя обнаженная грудь так и горела в его выпученных глазах. Я лениво откинула покрывало и показалась ему вся, с распушившимся черным хохолком на белизне моего живота. Мама? его голос больше напоминал собой писк. Я поднесла палец к своим губам, заставила его наклониться к кровати и принялась очень осторожно расстегивать пуговицы на его брюках, при полной тишине. Как горячо он закивал, с какой волчьей ухмылкой! Я вынула его. мягкого звереныша и поиграла с ним, а потом стянула с Ричарда штаны и взяла его за шары. Он, конечно же, почувствовал себя в Раю и застонал, раскрасневшись. Иди-ка, дражайший, сюда, пригласила его я. На секунду в его глазах промелькнуло подозрение, которое, к сожалению, пришло к нему слишком поздно. Как только он очутился рядом со мной, я перекатилась на него, одной рукой зажала его рот, а другой, на-валившись на него всем телом, стиснула его шары так сильно, что в его глазах, чуть не выскочивших от этого из своих орбит, показалась агония. Его лицо побледнело, как простыня. Он лежал, как будто бы без сознания, не вызывая у меня никакой жалости. Я поднялась и стала одеваться. Прошло довольно много времени, и он застонал, заморгал и весь сложился от боли, до которой мне не было никакого дела. Выходя, я заперла его на ключ. Когда Эми спросила у меня, где он, я ответила ей, что он поехал кататься с приятелем. Ой, он такой милый, мама, этот Джереми, сказала она. Я ничего не ответила ей на это. Только так я и могла выразить все свое недовольство. Несколько часов спустя, когда Эми не было поблизости, я выпустила Ричарда, который не посмел и пикнуть, чтобы не обнаружить себя в моей комнате. Он потрусил в свою комнату с опущенной головой и не получит от меня ни слова, до тех пор, пока я сама этого не захочу. С ним еще не закончено, так же, как и с молодым господином Джереми.

Глава девятая

ДНЕВНИК ДЕЙЗИ

Я хочу спросить у мамы, можно ли мне неделю побыть у Сильвии. Нам так весело вместе... Папа весь как-то светится после того, как у нас появились новые друзья. Когда мы были у них в гостях, папа отправился обсуждать какие-то дела по хозяйству с тетями Сильвии. Я так думаю, что это было о хозяйстве, потому что они пошли в конюшню, отослав нас с Сильвией в сад. Хотя Сильвия и сказала, что нам нельзя играть в пальчики и поцелуи в саду под окнами ее папы... Поэтому мы пошли в кусты. Я очень люблю пробовать ее язык, а ей очень нравится мой. Боже мой, мы совсем забыли о времени: на траве было так хорошо и так тепло. Мы едва успели оправить платья, как нас обнаружили и папа очень покраснел от того, что увидел наши ноги. Однако тети Сильвии сказали, что девочкам очень нравится целоваться, а в том, что мы обе такие веселые, беды нет. Тетя Мюриэл очень дружит с папой. Это потому видно, что она его обнимала одной рукой. Папа не знал, что сказать, и я сама очень смешалась. Тетя Мюриэл сказала, что это все равно, как если бы мы все поцеловали друг друга. Папа слегка поцеловал меня в краешек губ, но, пока он меня целовал, тетя Мюриэл сказала, что хочет поправить мою юбку а вместо этого только задрала ее! Сильвия прыснула. Папа сказал, что все это очень нехорошо. Потом мы все пили лимонад пополам с шампанским. Я так и не увидела мистера Мэнсфилда. Должно быть, он сейчас очень много работает. Когда мы сели в коляску, чтобы ехать домой, папа сказал мне, чтобы я не смущалась от их веселья, потому что в этом доме так принято. Я не знала, что ему на это сказать, потому что он разговаривал со мной очень откровенно, а я так надеялась, что он все же не видел того, чем мы с Сильвией занимались в кустах. Поэтому я сказала, что мне все равно. Папа, однако, сказал, что из-за шума колес он меня не слышит и мне пришлось сесть к нему на колени и снова все повторить. Он сказал, что раз я так считаю, то это значит, что я взрослею, а он поцелует меня за это. Он так и сделал, но в это же время трогал мои тити! Я чувствовала себя очень липко и жарко, а коляску все время так сильно трясло, что я вся прижалась к нему, подпрыгивая у него на коленях. Потом он спросил, как мне это нравится - и я сказала, что мне нравится. Тогда он сказал, что вскоре сделает мне еще приятнее. Он потом пробовал мой язык, совсем так же, как это делают Сильвия и ее тети! У меня закружилась голова. Теперь я поняла, что он все видел. Поэтому я не могла ничего ему сказать. Ой, я столько целовалась сегодня, что голова просто идет кругом и не на своем месте. Тетя Джейн говорит, что всегда, когда думаешь о приятных вещах, нужно играть сама с собой. Я теперь так и поступаю.

ДНЕВНИК ФИЛИППА

Надо мной довлеет проклятие женского рода если, конечно, его до сих пор можно называть женским. Теперь мне следует звать обеих моих сестер "Госпожа". Так они мнесказали. Мне следует падать на колени, когда какая-нибудь из них заходит в мой кабинет. К своему глубокому стыду, я так и поступаю, и всякий раз моя голова сперва оказывается под юбкой, а потом они болезненно сжимают мои уши своими бедрами. Теперь они всегда носят свои панталоны, и я часто замечаю, насколько они увлажняются, когда я оказываюсь в их плену. Лицо держи прямо и вдыхай, однако не облизывай, говорят они мне самым строгим тоном. Бессмысленно просить, молить (Боже, прости мне эти слова!) и уверять их, что я не хочу ни того, ни другого. Я даже начинаю находить какой-то странный зловещий покой в том, как сжимают мое лицо эти полные бедра... И даже, увы, начинаю пользоваться теми красочными выражениями, в которых они заставляют меня писать. В моем новом писании я не дошел и до второго абзаца а то, что я убого нацарапал, было подвергнуто критике. К тому же они теперь, увы, читают мой дневник. Я лишен всякого права на уединение. Я обязан, таким образом, изливать на эти листы то, чего в других обстоятельствах никогда не решусь предать бумаге. В их панталонах я нахожу смешанный запах мочи и мускуса, тот, который всегда свойственен женщине в "горячке" о, жуткая фраза, с такой легкостью слетевшая с моего пера! Когда я был мальчиком, то несколько раз слышал, как грубые парни употребляют глагол "еб.-.ся". Это признание вырвали у меня мои сестры. Дейдр тоже весьма часто пользовалась этим словом, тогда, когда входила в раж и очень часто хотела, чтобы я тоже говорил ей такие слова. Но я никогда не мог на это пойти. А что же теперь? Мне сказали, что именно это непристойное слово я теперь обязан повторять хотя пока только тогда, когда мои уши горят под натиском их несомненно сильных ног. Теперь мне запрещено говорить об "употреблении" женщины т. е. о введении моего пениса в ее собственную персону (меня подвергнут наказанию за то, что я сейчас так пишу), а затем приспособлении ее движений для свого удовольствия. Меня собираются "выучить" всему этому, и это уже началось, к моему усиливающемуся отчаянию. Сегодня вечером Джейн склонилась над моей кушеткой и продемонстрировала мне свою персону в виде своего заднего места спустив панталоны до колен. Тем временем Мюриэл манипулировала мной через мои панталоны, а затем распо-рядилась, чтобы я их спустил и встал на колени прямо перед Джейн, которая оперлась о кушетку руками. Разнообразными щипками и прочими движениями Мюриэл я затем был введен в персону Джейн, или в ее киску введен до основания моего орудия, охваченного ее "прилегающим каналом". Эмоции и ощущения, завладевшие мной тогда, когда я подобным образом оказался вовлечен, выходят далеко за рамки сдержанности, т. е. принципов морали, принятых в обществе, и заставляют мою голову идти кругом. Согнувшись позади меня, Мюриэл ощутила меня и поддерживала мои тестикулы, весьма нежно, в то время как я был вынужден оставаться в мочалке (опять-таки, это не мое выражение). Мне сказали, что я должен сообщить Джейн пятьдесят медленных и долгих толчков моего неудачно затвердевшего пениса, ни больше, ни меньше, а потом потратить на нее свой жизненный сок. Мягко поддерживая мои тестикулы (как я уже упомянул), Мюриэл похло-пывала свободной своей рукой мои обнаженные ягодицы и, наконец, приказала мне приступать. Мне было приказано также оставаться-навытяжку и глядеть вперед, а ни в коем случае не на "божественные формы Джейн", как выразилась Мюриэл. К моему пущему стыду, палец Мюриэл затем проник в мое заднепроходное отверстие, причинив мне необычные ощущения. Вперед, давай! Трудись хорошенько! прицыкнула она и при-нялась за мои невольные передвижения в сжавшуюся утробу Джейн и обратно, сама в это время следя за всем сверху и подгоняя, если моих усилий ей казалось недостаточно. Тогда она начинала усиленно работать бедрами, в то время как ее палец проходил туда и сюда в моем проходе, заставляя мой погруженный пенис застывать еще силь-нее. Больше того, она бесперебойно считала. Помимо моей воли, помимо желания оставаться спокойным и отстраненным от всей мерзо-сти происходившего, необходимость Природы вскоре заявила о себе со всей силой к тому же еще подтвержденная некоторым внутренним давлением персоны Джейн. Таким образом, моя неудача соответствовать их зловредным же-ланиям и указаниям оказалась абсолютной. На счет тридцать один, когда я на последнем издыхании пытался задержать собственные сперматические излияния, я все же затопил ее и тут же задрожал, затрясся столь же сильно, как всасывали губы ее персоны. После этого, услышав мои стоны и мурлыканье Джейн, Мюриэл вынула свой палец и принялась шлепать мои ягодицы очень жестоко, приговаривая, даже в то время, когда я выделял мою сперму, что я всего лишь ленивый, злобный и совершенно эгоистичный пес, ко-торый неспособен удовлетворить просящую женщину так, как она этого заслуживает. Таковы ощущения, которые поневоле приходят к человеку во время выделения спермы, что я запросил ее извинения, хотя это и не изменило тяжелых ударов, сыпавшихся на меня. "Плохому, жесто-кому мальчишке, как ты", говорила Мюриэл, пока Джейн высасывала последние капли моего измученного пениса, объявив о том, что я здорово много кончил, но очень быстро. На какую-то секунду страшного и непростительного желания, я восхотел было остаться в ней, но тут же был изгнан. Сейчас же меня бросили животом на кровать, и принялись пороть одной из моих же собственных подтяжек, пока я мог всего лишь плакать. Я молил, да, именно! молил о прощении. Прощения не было. Ты НАУЧИШЬСЯ! скомандовала мне Мюриэл, наконец пере-став одолевать мои разгоряченные ягодицы, исполосованные ремнем. Он ДОЛЖЕН учиться, послышался голос надевающей пан-талоны Джейн, которой не видели мои пристыженные глаза. У него отличный и мокрый мальчик, и кончает он много. Его можно до-пустить к девочкам, когда он научится за собой следить, прибавила она. Контроль придет к нему. Мы проследим за этим, сказала Мюриэл. Мне дали пинка и приказали натянуть панталоны. Я стоял, дрожа и со слабостью в спине, перед этой злобной парой, не в силах понять, о ком они говорят. Я сказал, что хочу умереть. Это были единственные слова, которые я смог произнести. Напротив, Филипп, тебя ведут к жизни, уже осмысленной, Такие самцы, как ты, милый, всего лишь довески к собственной балде. Именно твою балду следует выучить вести себя хорошо и правильно исполнять свой долг, которого еще никогда не получала твоя жена. В будущем тебя ожидает два или три раза в день пока-зываться женщинам, чтобы ты вел себя хорошо и к их удовольствию. И ты будешь рабски внимателен к ним, как сейчас к нам. Только попробуй ошибиться и тебя выпорют еще сильнее. Ты сам всегда этого желал, и ты это знаешь... Я никогда... начал я, но на меня уже не обратили никакого внимания. Прошуршав юбками, они удалились и заперли за собой дверь, оставив меня в состоянии, которого Данте не смог бы описать на страницах своего Ада. Также и я, дожив до середины своих лет, оказался в темном лесу, откуда нет выхода. Я напишу когда-то любимой. Это моя единственная надежда. Я попытаюсь тайком передать это письмо; но кто возьмется доставить его на почту? Возможно, мне стоит попросить Розу. Соверена должно хватить, чтобы запечатать ее уста. Я попрошу Дейдр, чтобы она вернулась. Мы вернем этому дому порядок. Я уверен, что она все поймет правильно. О Боже! Я забыл, что мой дневник теперь читают Мюриэл и Джейн. Я должен немедленно написать это письмо и найти удобный случай передать его Розе. Я буду тверд. Я не отрекусь ни от чего, написанного здесь, как бы меня не заставляли. Мои уши будут снова гореть между их бедер, я это знаю.

ДНЕВНИК МЮРИЭЛ

Роза, по-моему, была ошарашена, когда вчера вечером Филипп незаметно сунул ей соверен; ей, конечно, показалось, что от нее требуются совершенно особые услуги, от которых, думаю, она бы не отказалась. Однако и ей еще нужно учиться. В данном случае ему всего-то было нужно, чтобы она отправила письмо Дейдр. Где-то через полчаса я уже протянула ему это письмо, посоветовавсамому сходить и отправить его. Он, естественно, весь пришел в смущение, которое так для него подходит! - Ты что, пленник в собственном доме? издевалась я над ним. Я даже не попыталась вскрыть конверт, и никогда не стала бы делать этого. Теперь я знаю нашего Филиппа хорошо, как никогда. Шаг за шагом он впадает в ту самую безнадежность, свойственную многим мужчинам, которой сам все время хотел. Две недели тому от него послышался бы какой-нибудь ответ. Однако теперь он просто нечто пробормотал и поплелся назад горящий, без сомнения, желанием, чтобы я позвала его обратно. Я прочла последние записи в его дневнике. Он выдает себя с головой в последней строчке, хотя сам этого не понимает. Теперь ему по-настоя-щему хочется как раз того, что он притворяется презирать, ненавидеть и стыдиться. Немного же ему потребовалось.

Глава десятая

ДНЕВНИК ЛЕДИ СЕЛИИ ПАРТРИДЖ

Меня преследуют сны и видения, затуманивающие мой разум оза-рением и восторгом. Я в таком смущении, какого не случалось со мной давно. Два дня назад Мюриэл Мэнсфилд посетила нас в одиночестве. Она сказала, что проезжала мимо и решила заявить о себе. Я как раз оказалась одна и приняла ее: к моему великому изумлению, она встретила меня, поцеловав прямо в рот. На мой поневоле удивленный взгляд она ответила тем, что улыбнулась и сбросила свой плащ и свою шляпку. Когда подали чай, мы по обыкновению рассуждали о платьях и тому подобном; все же, все это время я чувствовала себя испытуемой и, наконец, решилась сама ее экзаменовать. Я огорчила Вас. Вам не нравится целоваться с другими жен-щинами? спросила она, как только горничная удалилась с чайным прибором. Я ответила ей, что ничего об этом не знаю, и это была правда. Мое выражение, должно быть, снова меня выдало, потому что она опять рассмеялась и спросила, не противно ли это. Я ответила, что не знаю, как и сказать об этом. Я так думаю, сказала она. Но это кроется у Вас на уме. Если я Вас опять поцелую, когда буду уходить, Вы простите мою бесцеремонность? Не имея навыка подобных бесед, я несколько онемела и, вероятно, слишком сжала губы, потому что на ее лице опять показалась та же грустная улыбка. Это же не запрещено, знаете ли, были ее следующие слова. После этих слов она встала, так что я подумала, что она тут же и уйдет. Но вместо этого она села на подлокотник моего кресла, припод-няла мой подбородок и поднесла свои губы к моим таким образом, что я обеими руками вцепилась в кресло. Ее язык на мгновение скользнул по моему рту и сразу же исчез. Видите, как это сладко тревожит? спросила она, потому что в смятении момента я не смогла никак устраниться от странного и какого-то чужого поцелуя, и это можно было принять за согласие. Я попыталась встать, но она тут же быстро отошла от меня. И тут у меня с губ сорвалась одна из тех нелепых фраз, которые всегда приходят бездумно. "Не понимаю, каким образом... ", пробормотала я в то время, как она отвернулась, подобрала свои длинные замшевые перчатки и пошла к выходу. Тут же совершенно беззвучно вошел Роджер: этого я никак не ожидала. Дверь осталась распахнутой по недосмотру горничной, и он слышал то, что я начала говорить. Чего же ты не понимаешь, моя дорогая? поинтересовался он. Меня, кажется, спасла на этот раз одна из вообще-то всегда вторгающихся некстати реплик Мюриэл: сама я не знала, что ему ответить. О, нечто очень приятное. Но мне и правда пора идти. Вы оба, надеюсь, простите меня? сказала она, подобрала свою шляпку с пером и ушла, оставив меня всю в слезах, которые я отказалась как-либо объяснять Роджеру. Он покинул меня в сильном раздра-жении. Ночью мне снилось, что Мюриэл снова поцеловала меня, хотя на этот раз намного дольше. И в самом деле, я проснулась, а все тело мое горело; это было так странно, что я вся прижалась к Роджеру, который тут же проснулся. Я опять не смогла ему ничего объяснить, и счастье, что он снова быстро заснул. Сон преследовал меня весь день: точнее, не только сон, но и то, что ему предшествовало, эти влажные полные губы поверх моих, этот дерзкий всплеск ее язычка у меня во рту. Всякий раз, когда я думала об этом, мои щеки разгорались, а я испытывала то чувство нежданного удовольствия, в которое не могла поверить. Я всегда вела жизнь достойную, в том смысле, в котором я это понимаю. Я всегда сдерживала шалости даже и самого Роджера, который иногда бывает слишком зол и груб в своих желаниях. Однако, как только снова пришла ночь, я опять впала в то же самое отчаянье, хотя и не знаю, можно ли это так называть, что мне еще раз привидится этот сон. И он пришел, хотя на этот раз и я и Мюриэл были обе раздеты и прижимались друг к другу обнаженными телами. Но я осталась одна в моей беде. Я откажусь снова целоваться с ней. Откажусь.

ДНЕВНИК ДЖЕЙН

Итак, леди Селия должна вскоре вступить в нашу игру. Мгориэл, как всегда, во всем мне призналась. Дамочку можно пощекотать, сказала она, а потом мы подсунем ее Филиппу, да так, как она никогда не позволяла своему мужу. Он зальет ее хорошенько за пару дней: ему уже давно не разрешали тратить сперму, и он успел подкопить. Роджер ничего не знает об этой части программы, однако его жена вернется к нему вполне целой, хотя и со взбитой щелью! В то же время Дейзи тоже требует приема. Мы уже все проработали между собой... или, по крайней мере, я так говорю, потому что Мюриэл, как всегда, хвастает, что все это ее идея. Что же, я промолчу и на это. Ей всегда нравится быть главнее.

ДНЕВНИК ДЕЙЗИ

Тетя Мюриэл ездила сегодня к маме. Надеюсь, что они очень подружатся. К моему восторгу, она забрала ее к себе, а меня папа туда не пустил. Все же было не слишком хорошо, потому что тетя Джейн вела себя очень плохо и сказала, что когда в доме станет все тихо, мы сможем опять показать друг другу подвязки. И все это при папе! Я не знала, куда деть глаза. Сильвия тоже. Папа сказал, что оставит нас вдвоем, а сам пойдет с тетей Джейн смотреть конюшни. Не знаю, чего они в этом нашли; там ужасно темно и похоже на старую часовню. А пахнет соломой и конским навозом. Нет уж, душенька; иногда и молодые леди должны поступать так, как от них требуется, так или примерно так сказала тетя Джейн, потому что я все это время не знала, так сказать, куда мне девать глаза и уши. А теперь, сказала она, мы можем снять платья и встать рядом. Папа сказал, что раз такое дело, тогда он уйдет но, видимо, и он не знал, куда деваться. Не знаю, где все это время был мистер Мэнсфилд. Было очень тихо, и Розы тоже не было. Тетя Джейн сказала, что мы должны это сделать, и расстегнула нас обеих. Мне и на самом деле захотелось подержаться с Сильвией за руки; я вся раскраснелась. Для того, чтобы снять платья, нам обеим пришлось наклониться, и поэтому я не видела папы, чему очень рада. Ведь на мне остались всего-то сорочка и чулки. Мама не знает, что я теперь не ношу панталоны. Оба наши платья упали на пол, и когда я распрямилась, то заметила, что папа уже ушел. Он шел по саду, но постоянно обо-рачивался и всматривался в наше окно. Мы не успели все сделать быстро, сказала тетя Джейн, и должны еще снять и наши сорочки! Папа снова обернулся на наше окно, но только на минуту. Тетя Джейн была БЯКОЙ, потому что она позвала его в окно, сказав, что мы хотим что-то ему сообщить. Сперва он не шел, но она снова его позвала, и он вернулся, но все время пялился на ковер. Он не смотрел наверх и только спрашивал, что мы хотели сказать. Ой, мы закрыли лица и ничего не могли сказать! Тетя Джейн прицыкнула на нас и сказала, что мы глупые, но даже несмотря на это можем поцеловаться. Мне хотелось спрятать передник, и поэтому мы с Сильвией обнялись крепко и поцеловались. Тетя Джейн сказала папе, чтобы он потрогал наши попы, какие они славные и теплые. Я думаю, ему очень этого не хотелось, но она все же его заставила. В это время мы с Сильвией прижались друг к другуеще крепче и хихикали. Я почувствовала, что его рука пошла вниз, но потом он сразу же убрал ее и снова вышел из комнаты. Тетя Джейн сказала, что мы можем одеваться, и ушла вслед за ним. Думаю, что они прогуливались за конюшнями, потому что их не было целый час; на юбке тети Джейн была солома, так что она, наверно, упала. По дороге домой, в коляске, папа сказал мне, что я хорошая девочка и поцеловал меня. Я опять села к нему на колени. Я сказала ему, что не хотела снимать платье и сорочку, но тетя Джейн меня заставила. Правда, я тут же добавила, что она это от веселости. Она сама так сказала. На меня вдруг напала внезапная смелость и я попросила папу не рассказывать маме, что я не ношу больше пан-талоны. На это папа рассмеялся и стал много раз целовать меня в губы. Он сказал, что об этом не может быть и речи, потому что тогда она в любом случае подумает, что он поднимал мне платье. Как я вся покраснела на это! Как глупо, что я сразу об этом не подумала. Я спрятала лицо, а коляска все подбрасывала нас, и я прыгала у него на коленях, ощущая под собой что-то очень твердое. Потом папа спросил, что раз он уже один раз меня видел, то можно ли ему еще? Ой, как я покраснела и еще больше спрятала от него лицо! Но он тогда сделал со мной смешную шутку и начал лизать мое ухо, заставив меня ерзать, все время спрашивая, можно ли ему, когда мамы не будет рядом. Тут я снова почувствовала мои груди и заметила, что они вспотели. Он спросил, приятно ли мне, и я согласилась. Мне везде стало смешно. Моя попа скакала по этой твердой штуке внизу, а папа издавал странные звуки! Я откинулась, а он поцеловал сквозь платье мои тити! Когда мы приехали домой, мама была уже в постели. Я думаю, что у нее поднялась температура, потому что она была очень красная. Тетя Мюриэл, кажется, переодевалась. Когда мы вошли, она как раз застегивала платье. Она сладко мне улыбнулась и крепко меня поце-ловала, а потом сказала папе, что он должен хорошенько следить за мной ночью. Не знаю, что она хотела этим сказать. Я думаю, она хотела сказать о маме, потому что у той горячка. К ужину, по крайней мере, она не спустилась.

ДНЕВНИК СЭРА РОДЖЕРА

Дражайшая Селия! Я вскоре буду иметь ее в любом случае, но только удовлетворенной: так я сказал и Мюриэл. Тебе скоро достанется ее задница, если это то, чего тебе хотелось, ответила она на это, взглянув на меня с видимой ревно-стью. Я уверил ее, что ее собственная, дерзкая, тугая и такая нежная, как сливки, - может вполне составить счастье любого джен-тльмена. Ее это, кажется, утихомирило. Как она дышит, как сопит, когда ей туда вводят... Она брыкается и ржет, как кобыла, пока мой буй разрабатывает ее обширные полушария. Боюсь, что они с Джейн вместе обсуждают даже самые интимные вещи. Если бы не это, мое чувство к Мюриэл выросло бы намного. Я так уверен в этом. "Не правда ли, Дейзи приятная и кудрявая между бедрами?" спросила она. Я сказал, что не рассматривал и не буду. "Ой, плут, ты же трогал их задницы, да?" спросила она. Я подумал, что это бестактность, но только лишь покачал головой. Подозреваю, она тоже так подумала. Мне захотелось спросить, засу-нула ли она палец Селии в зад, но это было бы уже слишком. Меня иногда удивляют собственные представления о морали. Но кто ты есть, тот ты и есть. Мне нужно поговорить с Дейзи, потому что я боюсь язычков этих сестер. В этом свете мое решение овладеть Джейн и сладкой Сильвией несколько поблекло. Но меня же приваживают таким же образом, как Селию к Мюриэл! Скоро тебе будет можно нас обеих, сказала Мюриэл. На это я парировал, что я скажу ей сам, когда и если мне этого захочется. Она снова выглядела побитой. Иногда язык ее просто не слушается. Дело в том, что она никогда не хочет дурного. Я сказал ей, что все это знаю и в некоем смысле прощаю ее. Она вздохнула и прижалась ко мне крепче. Мы всегда будем одновременно соперниками и союзниками, милый, сказала она. Я подумал о том, что это очень верно, и похвалил ее слова.. Ого, тебе все же нравится что-то из того, что я говорю! рассмеялась она. Иногда она бывает не устояты..

ДНЕВНИК ДЕЙЗИ

Если кто-нибудь спросит, целовал ли меня папа в губы, я скажу, что не целовал. Папа прочел мне об этом наисерьезнейшую лекцию. У нас была ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА в моей комнате! Я сказала, что не скажу НИКОМУ в ЦЕЛОМ СВЕТЕ, и это правда. А если тебя будут шлепать и спрашивать, спросил он. Я не скажу даже АНГЕЛУ, сказала я. Он просто расхохотался. "Тогда не говори сама себе, потому что ты тоже ангел, моя радость", сказал он. Сперва у него был какой-то испуганный вид, но теперь он совсем развеселился. На мне была только ночная сорочка. Он хотел было обнять меня обеими руками, но потом вдруг раздумал и быстро вышел. Меня это страшно обидело. В конце концов, мне кажется, что он мне не слишком-то верит.

Глава одиннадцатая

ДНЕВНИК ЭВЕЛИН