Была поздняя весна. Молоденькие клейкие листочки приветливо помахивали ласковому солнышку, наполняя воздух своей терпкой зеленой свежестью. Мы сидели в центре техсаппорта и пинали хуи.
- Вот мы тут сидим, коллеги, - сказал Кеша, мой непосредственный начальник, - и пинаем хуи. Раз в час нам звонит какой-нибудь мудак со своей мудацкой проблемой. И вся наша работа - вдумчиво и интеллигентно объяснить ему, что все его мудацкие проблемы - от того, что он мудак. И потому пусть предъявляет свои претензии техсаппорту того роддома, где пьяный ветеринар покоцал ему башку каминными щипцами, выдергивая ее из той беспечной пизды, которую по уму надо было законопатить хорошей спиралькой, не уповая лишь на крепость того квелого гандона класса «секонд-хуй», который является главным виновником всех его мудацких проблем!
- Красиво говоришь, - подхалимски подлизался я. - А к чему ты так красиво говоришь?
- Я говорю к тому, что есть ведь люди, которые реально въебывают, добросовестно, с душой, нипадецки. Только вам, балбесам и дармоедам, этого не понять!
***
Я старательно и критично обдумывал эти мудрые слова моего шефа на пути домой, который пролегал через живописный парк. Вернее, хуй, конечно, я парился над тем, что спизднул Кешка со скуки, но путь мой пролегал через парк. Очень такой милый и малолюдный парк.
За всю дорогу из людей мне повстречались только две девицы. Собственно, на том дорога моя и пресеклась, потому что пересеклась с ихней дорогой, и они подошли ко мне и стали говорить слова. Я был не против того, что они подошли ко мне, потому что еще издали заприметил их и подумал:
«Если бы я был насильником - то я бы снасильничал беленькую».
Присмотревшись же, дополнил свою мысль:
«А потом – черненькую».
В общем, обе они были симпотявые. Не какие-нибудь там пафосные уебища, которые топчут наши лесные тропки своими голенастыми нижними конечностями (на которые, по уму, следовало бы напяливать ватные штаны да ещё нахлобучивать плащ химзащиты, а не подчеркивать коротенькой юбчонкой, парящей в вышине над ихним целлюлитом), да в игривом топике, из-под которого, судя по колыханию рельефа, явно старается выкарабкаться «чужой». Нет, эти барышни были совсем не такие. И еще - они умели говорить. И говорили такое:
- Молодой человек! Можно вас на минутку?
Я остановился молча. Каламбурить не стал. Они малость стеснялись. Наконец, чёрненькая поддала локтем беленькую, как постукивают по старому телеку, чтобы он завокал, - и беленькая завокала:
- Видите ли, в чем дело. Мы тут играли в карты. И мы играли не просто так, а на желание.
Она замолчала. Я так понял, что она проиграла. Оставалось узнать, какое желание? Я выжидательно молчал, хотя имел несколько предположений, из которых одно оказалось верным. Его озвучила более решительная черненькая. Озвучила не без ехидцы - ей-то хорошо было ехидничать, когда проиграла не она. Сказала следующее:
- Я загадала, чтобы Светка доставила оральное удовольствие первому встречному парню, который будет хоть чуть красивее Горлума и чуть моложе Гэндальфа.
«Толкинутые, что ли?» - подумал я.
И проворчал:
- Ну вот щас все брошу - и пойду искать вам красавчика!
Я кокетничал. Я знал, что выгляжу чуть красивее Горлума, а что моложе Гэндальфа - так это даже в паспорте записано (у Гэндальфа). Короче, я врубился, что речь идет обо мне. Девицы засмеялись. Беленькая - неловко, черненькая - бодрее.
- Ну чего, барышня, - обратился я к беленькой, - проследуем, что ли, в кусты?
Я понимал ее: карточный долг - дело чести. И готов был со всем нашим благородством пособить ей с решением ее проблемы. А то - много ли по этому захолустному парку ходит таких благородных и сексапильных мучачос, как я?
- А можно, я тоже? - спросила черненькая.
- Что, пососешь?
- Нет, рядом постою.
Видео
Рассказы