— Что я говорила, разве она не шлюха?
— Ты опять за своё, блядь нерусская?! — закричал Алексей, а я толкнул её к Свете и сказал:
— Становись раком, пускай мусульманский хуй пропашет заодно и твою армянскую пизду, может тогда успокоишься.
Она с мольбой в глазах посмотрела на меня:
— Только не это! Не надо!
— Надо, Федя, чем он хуже тебя? — Или ты лучше Светы? — дав знак арабу, я поставил её раком рядом со Светой, на что он ухмыльнулся и подошёл к нашим жёнам с ещё не опавшим, длинным, изогнутым как банан членом, гладя обе выпяченные женские попки, но не осмеливался продолжить начатое. Получив наше одобрение, он вогнал своего смуглого обрезанного молодца в капающую спермой пиздёнку Зары, наяривая её мощно, но не быстро, затем вышел из неё и вставил в Свету в таком же темпе. Трахая Свету, он смачно шлёпал по ягодицам Зары, и наоборот, пока не издал победный крик, задёргавшись в оргазме и заполняя Свету. Чтобы не обидеть Зару, он вышел из Светы и воткнул свой член в пиздёнку чурочки, и сделав пару качков, замер, наполняя поруганное армянское лоно арабской спермой. Опорожнив содержимое яиц, он с довольным лицом молча натянул штаны и быстро ушёл.
— Что будем делать? — спросил я.
— Давайте забудем про этот кошмар и вернёмся обратно — я к Вите, а Зара к Лёше! — вымолвила Света.
— Ничего подобного, я, например, ещё хочу потрахаться с тобой, а Витя, если не против, пускай берёт мою шлюшку до конца отдыха.
— Я не против, давай так и сделаем, я ещё больше хочу трахать твою жену, чем раньше.
— Мы что, ваши вещи? А нас спросили? — подала голос гордая армянка.
— Вы обе шлюхи, поэтому делайте что вам говорят, иначе будет хуже! — отрезал Лёша
Наши жёны стали упрашивать нас прекратить это, но мы отправили их в душ, после чего, не обращая внимания на их уговоры, повели «чужих» жён — своих любовниц — в свои номера. Зара легла в кровать и укрылась с головой, а я прошёл к бару и налив себе коньяку, вышел на балкон, переваривая всё произошедшее. У меня от этого встало, и я пошёл в комнату, откинув с Зары одеяло.
Она не спала и удивлённо и со страхом смотрела на меня, а я сказал ей:
— Чего лыбишься, раздевайся и раздвигай ноги.
— У меня всё болит, давай хотя бы утром.
— Ни фига, твою армянскую пизду надо трахать и трахать, пока не обрусеет.
— Я же извинилась, чего ты ещё хочешь?
— Хочу трахнуть тебя, чурочка, это разве не радует тебя?
— Ну трахни, трахни, может, успокоишься!
— На время может быть, но одно то, что я трахаю чурочку, возбуждает меня и прибавляет сил.
— Ты перестанешь меня так называть? Мне очень больно за эти оскорбления, лучше ударь меня!
— Всё будет зависеть от тебя, а бить тебя я не собираюсь — я же не чурка, чтобы бить женщину! Давай, раздвинь ноги, и попроси меня: Трахни меня, шлюху-чурку, пожалуйста!
Видя, что на меня её слёзы не действуют, она прошептала эти слова. Я сказал, что не слышу, и заставил повторить. Она сказала громче, но с надрывом в голосе. Я опять заставил её повторить, но ещё громче и чётче, что она и сделала, лёжа на спине с раздвинутым ногами и закрытыми от стыда глазами, из которых текли слёзы.
Я уже не мог терпеть и сразу ворвался в её лоно, размашисто тараня гостеприимную пиздёнку. Природа взяла своё, так что скоро униженная донельзя армяночка стала мне незаметно подмахивать, а потом обвила ногами мою спину, шепча: