Знаю, ты ненавидел меня в это мгновение. Знаю, что и я ненавидел тебя, а еще больше себя – за слабость, за животную тоску, за несвоевременную похоть… Ты здесь, загнанный болью в угол клетки, узник своих противоречий и желаний, и я, который вместо того, чтобы освободить тебя от сомнений и затянувшейся связи, в очередной раз утягиваю тебя в трясину своей любовной лихорадки.
- Ты останешься ночевать? Ты никогда не оставался у меня на ночь, - мои мысли, подстегиваемый нарастающим желанием, стали путаться. – Родители с утра укатят на работу, они даже не узнают, что здесь кто-то был. Я запру дверь…
- Нет, - прошептал ты, больно сдавливая мне голову пальцами. – Нееет…
- Пожалуйста, Имран… Я не хочу отпускать тебя в ночь. Тебе нечего сейчас делать дома одному.
- Я сказал, - твой голос стал почти жестким. – Сейчас я кончу в твой сладкий ротик, уложу тебя в кроватку и свалю отсюда. Я не собираюсь впутывать тебя в свои проблемы. Мал еще. Я выкарабкаюсь, брат. Дайте мне только немного времен. Немного времени.… Вот так! Глубже! Возьми его целиком, мышонок, насадись горлышком до предела!.. Хорошо! Хо-ро-шоооооо!
Моя челюсть, онемевшая от фаллической атаки, отказывалась воспроизводить речь, поэтому я никак не реагировал на твои реплики, старательно сглатывая горячую пряную слизь, мелко выстреливавшую в рот. Ты утробно дышал, да боли стискивая нежную кожу на моей шее. После ты бережно подобрал меня и перенес в постель. Мы вместе легли: я полураздетый, в расползшейся подростковой пижаме, и ты – как был, в пальто. Твоё неровное дыханье, бьющее в моё ухо, звучало колыбельной, самой прекрасной из всех возможных на этой погибающей земле. Устало прикрыв веки, я провалился в тяжелый полусон. В нем отдельным фрагментом прорисовывалось неспокойное зимнее море, засиженное голодными серыми чайками. Я видел себя бредущим от одного непогашенного фонаря до другого, уже взрослого, полного незаживших ран и горьких потерь, одетого в черное одинокое пальто – твоё пальто.… Не твое ли дыханье у моей щеки стало шумом прибоя в этом странном сне? Куда я иду в нём? Что за сверкающая даль за зыбким январским туманом влечет меня? Ответ приходит не сразу. Мучительный и прекрасный ответ. То – весна на склонах Эльбруса, стозвучная, вечно юная и вечно древняя весна! И этот сладковато-душный аромат, от которого низ живота обволакивает негой, он, кажется знакомым.… Так пахли твои губы в тот незабытый майский вечер, когда ты по-настоящему поцеловал меня в тени кустов шиповника в Предгорье. Сейчас я определил этот аромат, он ведет меня от стужи к яростному солнцу весны, обратно в юность. Аромат гниющих эдельвейсов…
Резкий укол в сердце толчком выбрасывает меня из дремы. Я быстро поворачиваю голову, усмиряя дикий страх, затапливающий моё сознанье. Я едва успеваю увидеть ромб твоей спины, перегнувшейся через бортик подоконника в беззвездную ночь, пойманную в лапы каштана.
Я не закричал, не бросился выручать тебя. Моё сердце сорвалось раньше, чем твое тело, и ты, устало летящий вниз, к игрушечным белым скамейкам у подножья гигантского дерева, был пойман в светлые ладони моей прощальной молитвы. Здесь или там, на суровом заоблачном пике, я вовеки останусь твоим полнокровным эхом, одиноким младшим братом, живущим в тени креста.
Март, 2011.