Разбитый извозчик тряс меня по кривой ухабистой улице. Путь до дядиного дома казался бесконечным. С утра я получил записку, на которой торопливо Сашенькиным размашистым почерком было написано:
Mon cher Eugène!
Наконец-то я вернулась к своим родным пенатам. Приехали только вчера, поэтому пишу на скорую руку. Да и зачем писать, если сегодня мы сможем встреться? Приходите к ужину — я пока остановилась у отца. Нам так много нужно сказать друг другу! Отец говорит, что Вы женитесь. На ком же? Меня разбирает любопытство, я в нетерпении! Ах, как же давно я Вас не видела! Милый, дорогой друг, приходите! Приходите непременно!
Любящая Вас сестра
Весь день я не находил себе места. Помимо моей воли вспоминались обстоятельства, при которых я видел Сашеньку в последний раз. Это было в деревне. Тем летом я подал прошение в университет и отдыхал дома перед отъездом в столицу. Было прекрасное солнечное утро. Сашенька в открытом платье сидела за фортепьяно, разучивая новый вальс. Я подошел к ней и встал сзади — будто бы для того, чтобы переворачивать ей ноты. Обнаженные по локоть Сашенькины ручки сияли в лучах солнца, проворные пальчики бегали по клавишам, локоны нервно подрагивали, когда у нее что-то не получалась, трепетно вздымалась девичья грудь. Все это опьяняло меня чистым, легким, радостным нектаром бытия. Я прикоснулся губами к ее душистому пробору и проник рукою за корсаж. Сашенька засмеялась и дернула плечиком. Я ей мешал.
— Александра!
Оказывается, мы были не одни. Дядя стоял на пороге и глядел на нас. Выражение растерянности на его лице быстро сменилось гневом. Он покраснел, потом побледнел, затем покрылся красными пятнами. В его руках была легкая бамбуковая трость — уже тогда у него болело колено — и вот, перехватив эту трость так, что побелели костяшки пальцев, глядя на меня в упор, дядя двинулся ко мне. Признаться, я струсил не на шутку.
— Дядя, мы с Сашенькой любим друг друга и собираемся пожениться — выпалил я (пять минут назад я еще не собирался)
— Ты. Не можешь. На ней. Жениться. — медленно, раздельно проговорил дядя, приближаясь к нам. — Она твоя сестра!
Мы с ней двоюродные, и если получить разрешение архиерея
Дядя коротко размахнулся и ударил меня. Я попытался было перехватить трость, но целый град ударов стремительно обрушился на мои руки и плечи. Дядя был выше и сильнее меня и, судя по его проворству, в молодости часто занимался фехтованием. Он загнал меня в угол, и мне оставалось только стонать и прикрывать руками голову, впрочем, по голове он не бил. Вскоре он сломал об меня трость и, бросив мне в лицо обломки, развернулся и стал уходить. В дверях он все-таки остановился и тихо произнес губами, побелевшими от гнева:
— И думать не смей даже близко подходить к ней. Понятно?
Дядя увез Сашеньку в тот же день. «Слишком поздно!» — злорадствовал я, пытаясь найти на себе какое-нибудь место, на котором было бы не больно лежать. Потом я уехал в Петербург (к тому времени чернота с боков и груди почти сошла), а Сашеньку как-то очень быстро выдали замуж, и она уехала за границу. С дядей мы, разумеется, прекратили всякое общение. Несколько лет спустя я видел его на похоронах матери. Ему было не до меня, казалось, он вообще ничего вокруг себя не замечает. А я уехал сразу же после похорон — мне тогда всё было недосуг
Неужели мы наконец добрались? Старый дворецкий пошел доложить. Не чувствуя под собою ног, я поднялся наверх и услышал быстрый Сашенькин говор и смех. Мое сердце неистово забилось, я вошел От Сашеньки не осталось ничего.
Внутренне я невольно ожидал увидеть юную прелестную девочку с тонким гибким станом, разметавшимися локонами, сияющими глазами, смеющимися румяными губами. Я ожидал, что она подбежит и бросится мне на шею, как это бывало раньше.
— Ah! Mon Dieu! C'est Eugène! Bonjour, mon cher ami! Je suis heureuse de vous voir!
Только голос был похож на Сашенькин. Ко мне быстрой иноходью приближалась полноватая дама, суетливо протягивая обе руки. Чтобы скрыть следы горького разочарования, невольно проступившие на моем лице, я надолго склонился над этими пухлыми, унизанными кольцами руками. Мне предстоял скучнейший вечер в тесном семейном кругу. Говорили, в основном, о моей женитьбе, по косточкам разбирая, за какой что дают, и насколько это выгодно для меня.
— За Гуриной дают имение, — степенно рассуждал дядя, — да только что ты будешь с ней делать? Я имею в виду — с землей? Сейчас, чтобы имение давало доход, там нужно жить все время. И хозяйствовать надо с умом. А я не думаю, что ты на это способен. Лучше бери ту, за которой дают чистыми деньгами. Больше всего возьмешь за Ряхиной, но, знаешь родниться с ними как-то не комильфо. Вчера только из купцов выбились. За Корчагиной, старшей, дают триста тысяч, но ты ее видел?
— Мовешка?
— Не то слово! Страшная как черт. Бррр! Врагу не пожелаю. Так что, мой друг, придется тебе выбирать какую-нибудь из резняковских девиц. Сам он, правда, редкостный мерзавец, но зато с положением. Снюхался с губернатором, каналья. Может быть, продвинет тебя куда-нибудь.
Я надолго задержался возле столика с закуской, и, после пятой рюмки, кузина Александра показалась мне весьма недурственной особой с очаровательными пухлыми подбородочками. На ужин подали солянку, стерлядь кольцом, жирных жареных перепелок. Дядя расстарался к приезду вовсю! Между прочим, кузина сообщила, что собирается в ближайшее время перебраться в свое имение. У нее была миленькая усадьба, совсем недалеко от города.
— Буду наезжать к вам сюда, — говорила она, ласково поглядывая на нас. — Всё не так скучно! И вы меня тоже не забывайте!
— А ваш муж? — я совсем запамятовал его имя, — Когда он собирается приехать?
— Боюсь, что никогда, — промолвила Сашенька и замолчала.
После ужина дядя удалился на покой, и мы с Сашенькой остались вдвоем. Воцарилось неловкое молчание. Чтобы как-то заполнить его, я подсел к кузине ближе и взял ее руку. Она вздохнула.
— Ты почти не изменился, мой друг. А я? Я сильно подурнела?
Видео
Рассказы