В бездну и обратно

История Лизель была проста, даже банальна: нежная, скромная девушка из правоверной католической семьи, выросшая в глухом городишке на востоке Юкатана, приехала в Мехико - покорять университет.

Лизель была гордостью округи: умница, гений (по словам сеньора учителя) - три языка, математика, литература, даже философия, - и в столицу её снаряжали всем миром; сам сеньор алькальд преподнес лично скопленные N песо, которые ушли на дорогу, гостиницу и питание...

У семнадцатилетней Лизель, впервые покинувшей родной сьюдад, не было ничего, кроме рюкзака, таланта, знаний... и красоты. Лизель была статной большеглазой кудряшкой, нежной и упругой, как свежий манго. У себя дома она понятия не имела, что ее лицо и тело - тоже достояние, драгоценное, важное и не менее опасное, чем мешок с золотом.

Впервые она поняла это по дороге. Перед отъездом мать сделала ей мощную "прививку", рассказав о безбожных нравах на дорогах, в мотелях и в столице, и Лизель отчасти была готова к тому, что ей пришлось пережить по пути к койке в столичном хостеле. Но шок все равно был таким, что она даже не могла реветь - настолько нелепым и чудовищным казалось ей такое отношение к ней, набожной скромнице и умнице: "эй, бэби, отсоси мне - получишь четвертак"; "сладкая моя, сколько берешь в час?"; "молоденькая сучка, хочешь дать настоящему мачо?"

Она даже не знала, что такое "отсосать", и когда переспросила - поднялся такой хохот, что Лизель впервые в жизни почувствовала себя полной идиоткой. "Хочешь, покажу?" - щетинистый метис направился к ней, но она убежала, заперлась - и до утра лежала на койке, глядя в потолок. Днем ее тискали, лапали, шлепали по бедрам, щипали ей грудь, и Лизель думала: "Почему?!.. Неужели я провоцирую на это?.."

Абитуриенты-математики тоже смотрели на бедно одетую Лизель, как на идиотку, - но, к огромному их удивлению, Лизель взяли на первый курс бесплатно. Правда, ни о какой стипендии речь не шла, и в общежитии ей места не нашлось - но окрыленной Лизель это казалось несущественным, и она описала свою блистательную победу в восторженном письме родителям. После успешного поступления все казалось ей таким же легким и многообещающим, как вступительные экзамены. Нужно было только найти работу, чтобы питаться и платить за жилье, - а это казалось Лизель сущим пустяком.

Она рассказывала об этом Долорес, своей соседке по комнате: они снимали двухместный номер в дешевом хостеле. Долорес была приветливой, участливой девушкой, и Лизель была уверена, что ее все поймут так же легко, как Долорес. Увлекшись, Лизель говорила:

- Ведь в таком гигантском городе, как Мехико, найти работу - раз плюнуть. Вот ты - ты ведь уже давно в Мехико? Ты легко устроилась? Кем ты, кстати, работаешь?

- Я? Шлюхой, конечно, - сказала Долорес, уплетая банан.

У нее был такой вид, будто она говорит о какой-то обыкновенной вещи. Лизель вначале не поняла; потом - долго смотрела на Долорес во все глаза, пытаясь понять: эта милая девушка, такая же, как и она, Лизель, - может быть шлюхой?

- Ты... не шутишь?

- Ха! Вот еще! И тебе тоже придется. Для нас другой работы здесь нет.

- Как... мне придется? Для кого "для нас"? - Лизель была в шоке.

- Для нас - молоденьких нищих суч... я хотела сказать - девушек. Куда бы ты не пошла - судомойкой, официанткой, уборщицей, кем угодно - вначале тебе придется дать себя выеб... в общем, заняться ЭТИМ с нужными людьми. Иначе никто тебе не даст работу. Поэтому проще вообще заниматься только ЭТИМ: по сути - то же самое, но без лишней работы, и платят намного больше. Я беру уже по две сотни за вечер, - похвасталась Долорес.

- Ты... ты серьезно? - снова спросила Лизель. Она была потрясена.

- Ну конечно! Лизель, лапуся, ну что ж ты! - Долорес обняла ее. - Вначале всем трудно, понимаешь, всем! А потом привыкаешь... Это ведь не навсегда! Потом мы когда-нибудь накопим денег, выйдем замуж, откроем свое дело, может быть... Так все делают! Ведь это столица! Самое трудное - первый раз. Скажи, ты ведь целочка?

- Что?..

- Ну... ты еще не еблась ни с кем? Тебя не трахали мужчины?

Лизель сидела, опустив голову. Щеки ее горели. Никогда никто не спрашивал ее о таком...

- Н-н-нет.

- Я так и думала. Свеженькая! С одной стороны, это хорошо: девственность дороже стоит. С другой стороны, это труднее. Я ведь тоже когда-то...

- Нет! - Лизель вдруг откинула голову. - Никогда! Никогда! Не стану продавать тело за деньги! Я - дочь Хуана Эстебана Альфонсо-и-Мария Санчеса... Я... я... я лучше буду просить в тротуаре, как нищенка, как...

Глаза ее блестели.

- Ну, на тротуар тебя тоже не пустят без траха, - сказала Долорес.

***