Вендетта. Часть 1

Он достал из сумки ножовку, подошел к гати, лег на доски и ловко подпилил четыре опоры. Затем осторожно сполз обратно, вернулся к коню, залез на него - и пришпорил, обняв одной рукой Рэйчел:
- Ну, малышка, - вперед!
Они поскакали, постепенно набирая скорость.
Корндайк держал одной рукой поводья, а другой придерживал свою спутницу, обняв ее поперек груди. Он думал о том, что ему предстоит провести с голой Рэйчел двое суток...
***
К ночи он рассчитывал добраться на ранчо Кабеса Бланка, переночевав там, где он ночевал уже не раз - в старом сарае. "Девочке постелем накидку, под голову подсунем седло, - а мне ничего не надо, кроме крепкой двери от койотов и всякой швали…", думал он. До рассвета им нужно было быть снова на коне: к девяти утра Корндайк собирался прибыть на ранчо Кэрренхоу, там поесть, напоить-накормить коня, переждать зной, выехать пополудни - и к вечеру быть в Сорроубэнке.
Сам он скакал бы и днем, но присутствие Рэйчел внесло свои коррективы в их график.
Во-первых, он не хотел, чтобы ими слишком любовались. Во-вторых, Рэйчел не имела никакой привычки к солнцепеку. В третьих...
Накидка, которую не за что было пристегнуть, никак не желала дружить с Рэйчел, упорно сваливаясь с нее и наматываясь на Корндайка. Не прошло и часа, как Рэйчел ехала голышом, кусая губы от стыда.
С самого их отъезда они словом не обмолвились о ее голом теле, и по их разговорам казалось, будто Рэйчел одета, как картинка, - но Корндайк отлично все понимал... Что может чувствовать голая девушка рядом с мужчиной, трогающим ее за что попало, - даже если она еще девочка, и даже если она воспитана в строгой еврейской семье?
О Корндайке и говорить не приходилось… Это было самым жестоким испытанием его жизни. Пока они скакали, ему приходилось придерживать Рэйчел, трогая ей грудь и шершавый сосок. Мало того, - окаянный отросток, как и всегда при верховой езде, набух и распер штаны, - но теперь-то у него был отличный повод! Этот повод сидел перед носом у Корндайка, и член упирался ему прямо в попку... Ритмичные толчки их галопа втирали многострадальный член в голое тело Рэйчел, и Корндайк скрежетал зубами.
"…Мало того - еще и эта чертова грязь", думал он. "Ай да искушение! Господи, за что?" Индейцы сиу обмазывали ею своих жен: считалось, что соль вливает в них любовный жар, и женщины становятся фуриями, готовыми отдаваться день и ночь. Ему не приходилось спать с сиу, - но то, что творилось с Рэйчел, сводило его с ума.
Грязь на ней быстро подсохла, превратив Рэйчел в бело-голубую статую. Со ступней и с внутренней стороны бедер она осыпалась, - но серебряная соль впиталась в кожу, подкрасив ее, и на Рэйчел не было ни одного телесного пятнышка. Белесый шлем, в который слиплись ее волосы, усиливал сходство со статуей, и Корндайку было жутко - особенно при луне, когда Рэйчел окончательно превратилась в мраморное изваяние. Корндайк говорил ей об этом, и они шутили, отвлекаясь от главного...
А главным было то, что тело Рэйчел все откровенней маялось, гнулось и прижималось к Корндайку, - и Рэйчел, влюбленная в своего Ларри, ничего не могла с этим поделать!
Ее тело наполнялось приторной, истомной ломотой, как это бывает в рассветной полудреме; все ее члены распирались ноющими токами, вынуждая Рэйчел извиваться на скаку, как гусеницу, - и она извивалась, и Корндайку приходилось крепко прижимать ее к себе, чтобы она не свалилась...
Чувство наготы, притупленное шоком, вдруг вернулось и оглушило ее, опрокинуло, выбросило в пьянящую пучину ветра, скорости и сладкого, азартного стыда. Рэйчел никогда не подозревала, что нагота может так сводить с ума. Ее тело пронизывалось всеми ветрами Невады, то теплыми, то прохладными, охлажденными подступающей ночью; азартный ритм скачки заливал ее напряжением, ноющим в каждой клетке ее голого тела, стянутого солью. Ей хотелось выгибаться, выкручиваться, кататься в пыли и реветь от томительной щекотки внутри нее...
Голый бутончик терся о шершавое седло, - и вскоре каждый толчок галопа исторгал из Рэйчел короткий стон: а! а! а!.. Те же толчки вталкивали в нее каменный член Корндайка - и тот тоже не мог удержаться от стона, подпевая ей: оо! оо! оо!.. Конь ритмично подбрасывал их вверх, вливая в гениталии разряд за разрядом…
Эта пытка отличалась от настоящего секса только одним: она не приносила удовлетворения. Они пытались заглушить ее разговорами - Корндайк рассказывал Рэйчел про индейцев, про их нравы и быт, а Рэйчел пересказывала ему любимые книги, - но в какой-то момент все разговоры вдруг прекратились.
Остался только совместный стон, вырываемый из них каждым толчком, - и уже нельзя было делать вид, что его нет. Они ясно чувствовали, как их наполняет общий запретный ток, и какое-то время скакали молча, прислушиваясь к нему. Рука Корндайка поползла по телу Рэйчел, сжала ей грудь...
Внезапно Корндайк притормозил коня и спрыгнул. Рэйчел смотрела на него сверху, приоткрыв рот. Луна мерцала на ее мраморном теле, оставляя чернильную тень под подбородком.
- Мистер Корндайк, вы...
- Дэйв. Просто Дэйв, я же просил.
- Мистер Дэйв! Что случилось?
- Да так, ничего. Просто решил размять ноги.
Корндайку хотелось добавить длинное непечатное, и он добавил его - мысленно. Оба они знали, "что случилось", и оба знали, что лгут - Рэйчел лгала, спрашивая, а Корндайк лгал, отвечая.
- Можно, я тоже сойду?
- А в чем дело?
- Ну... ну... мне нужно...
- Понятно. Только я буду смотреть, - неожиданно сказал Корндайк.
- Смотреть? Почему?! Не надо! Дэйв, не надо!
- Надо! Я не могу не смотреть на тебя. Мало ли кто тут шастает ночью? Одних ядовитых пауков тут, как дерьма в сортире, - говорил ей Дэйв, подавая руку. Она, колеблясь, смотрела на него, но потом слезла, ойкнула, наколов босые ноги, и вновь посмотрела на него. Дэйв держал ее за руку.
- Давай, давай, девочка. Делай свои дела.
- Хоть отвернитесь... - жалобно попросила Рэйчел, но Дэйв жестоко смотрел на нее, и она присела, лопаясь от стыда, раздвинула ноги и пустила длинную струю, зашуршавшую в пыли. Луна отлично все освещала... Дэйв смотрел прямо туда - и видел, как серебристая моча вытекает из распахнутой раковинки, как дождевая вода из бутона. Он еще никогда не видел, как женщины делают это, и в голове его потемнело. Член его даже обмяк от напряжения, как это бывает, если хочется долго и сильно.
Достав из сумки тряпку, он дал ее Рэйчел:
- Тщательно протри там, а то натрет.
Рэйчел протерла хозяйство, жалобно глядя на него; он подсадил ее, и они поехали дальше.
Они не говорили, понимая, что оба на грани. Вскоре показались бараки Кабеса Бланка, и Дэйв, подъехав к сараю, спрыгнул, помог слезть Рэйчел и угрюмо сказал ей:
- Стой тут и никуда не уходи. Я зайду к старине Хулио, стащу у него попить-пожрать - у нас с ним был такой уговор... и лучше, чтобы он тебя не видел, ясно?
Он ушел, и Рэйчел осталась одна.
Луна заливала ее голое тело так, что оно светилось, как светлячок, и Рэйчел казалась себе вдвое голей, чем на самом деле. Ее голость кричала в ней, ударяя зябкой волной в мозг... Остановка после скачки мучительно томила; хотелось дергаться, гнуться, валяться в пыли - но Рэйчел не могла преодолеть стеснение и застыла, как настоящая статуя.
Невадская ночь дрожала вместе с ней, вспыхивая искрами падающих звезд, светлячков и серебристой полыни. От земли и до самых звезд звенела гулкая, бездонная тишина, наполненная скрежетом цикад, шорохами ветра, песка и Бог знает чего...
Вскоре вернулся Дэйв. Он был оживлен, шутил с Рэйчел, и угрюмое напряжение рассеялось. Привязав коня, он провел ее в сарай, расстелил на мягком песке накидку, осмотрел со свечкой пол, стены и потолок, выискивая ядовитых пауков, и приступил с Рэйчел к ужину.
Горела свеча, выхватывая из темноты острые соски Рэйчел, ее темные глаза и шершавый рельеф кожи, стянутой грязью. Она полулежала на боку, сдвинув ноги... Дэйв попросил ее рассказать о своих книгах, и Рэйчел начала пересказывать ему свою любимую историю Ромео и Джульетты. Она увлеклась и забыла про еду, но через какое-то время речь ее стала путаться, губы размякли - и вскоре Рэйчел уснула на полуслове, с недоеденной ветчиной во рту.
Дэйв отошел от нее в противоположный угол сарая, примостился там, опершись о стену, надвинул шляпу на лоб - и застыл.
(Продолжение следует)