Вскрытые вены прерии времени

Одеться я, конечно, не успеваю. Только сделать вид, что хочу выбраться из-под простыни и выдать чужую, где-то давным-давно слышанную, хохму: "Пронто, Смольный на проводе!", чем вызываю поток истерических гримас моей любимой. Всё равно одеваться поздно, и я со спокойствием римского всадника наблюдаю за безумным па-де-де своей обнаженной амазонки. Попасть в рукава лёгкого халатика в таком состоянии, всё равно, что умудриться сделать мёртвую петлю на "кукурузнике" вокруг моста "Хрустальные ворота". Вот он ужасный образ отчаяния Медеи, вот они развивающиеся волосы, вот она пугающая динамика бессмысленных движений и безалаберных жестов. Уважаемая Маша Калас, в изображении безумия, как ни прискорбно, вы проиграли по всем статьям моей малютке Феличите.

Она еще пытается меня в чем-то убедить, но двери уже распахнуты, и ничто не может никого спасти, кроме, пожалуй, ампулы доктора Плейшнера. Но её у нас нет. Значит, на круги своя ничто не вернется.

Как в дурной комедии, я сначала кладу на дверной косяк ладонь так, чтобы все присутствующие могли насладиться бледной изящностью моих застывших на ветру пальцев. "Ку-ку, мои дорогие!". И слышу в ответ, как ни в чём не бывало, ответное и какое-то сосредоточенно-деловое "ку-ку, ку-ку!" Что же, нас ждёт вечер волнительных воспоминаний о безмятежных временах невинности! Мне, конечно, хватает наглости, ещё не перешагнув порог, осведомиться о возможности угощения водкой нежданного, но далеко не каменного гостя.

- Ребята, я всё-таки замерз. Или вы как думаете?

Водка, конечно, имеется. Другого я и не ожидал. Водка в количестве оптимального литра внесена в сценарий, который мы вчера со всех сторон обсуждали с мои вторым "я". Или двадцать четвёртым. Я точно не знаю. Моё "я" может быть каким угодно. И было ли это вчера? Или в пятнадцатом веке? А может быть, мы вообще ничего не обсуждали? Какая теперь разница…

Нет, сейчас мы не будем обсуждать, откуда, как и зачем я здесь взялся. Не наказывать же, в самом деле, собственное alter ego за наглую разнузданность, а обожествляемую женщину - за аморалку. Что? Ключ? Шесть лет прошло - мог ли он так просто сохраниться в моём кармане? И почему я не воспользовался им неделю назад, когда заходил к ней по какому-то срочному и важному делу? Нет, нет, это всё пустые разговоры, мы не будем на них отвлекаться. Зачем наступать на горло собственной песне, тем более, что в том горле уже булькает водка. Приятное расслабляющее тепло заполняет пустоты внутренностей и мозга. Давайте, братцы, вспомним лучше живопись эпохи Возрождения.

- Феличита, помнишь, когда-то ты говорила мне, что Боттичелли - твой любимый…

- Ну и что? Да, Боттичелли - мой любимый живописец. И что из этого следует?

- Ничего особенного. Просто линии его рисунков удивительным образом совпадают с линиями твоего тела…

- Это приятно слышать, только не понятно к чему ты клонишь? И почему Андрюша всё молчит?

- Наверное, без меня он изрядно напрягался и устал, стало быть.

- Андрюша, ты что - спишь?

Андрюха, как и положено по сценарию, что-то такое мычит в ответ, делая вид что водка пошла не в то горло. Вот лицедей! Или он и в самом деле так плох? Или просто вспомнил остроумную парадигму о групповом сексе? Неужели он надеется сочкануть и бросить своё параллельное "я" в тяжелый для родины час?.. Но стоила ли игра свеч, стоило ли идти на миллион ухищрений, превращённых в триллион бессмысленных, не поддающихся логике поступков. Великий Боккаччо ничего так и не объяснил на этот счет, унес тайну с собой в могилу. И вот сейчас я должен объяснить этот сложный вопрос нашей великолепнейшей из всех гейш, которая ещё не знает, что ей предстоит героический и славный путь райской гурии.

- Сольвейг, только не думай, что мы такие порочные и мерзкие. И что соприкасаясь с нами, ты становишься такой же… Но как ещё иначе разорвать этот порочный и мерзкий поток времени? Скажи мне, если ты знаешь. Мы сегодня его остановили. Ненадолго. Но для чего? Неужели просто так, забавы ради?.. Ещё мгновение - и он вновь срастется. Как щупальца Гидры. Давай, не позволим ему этого сделать. Сразу. Оттянем его торжество, для того, чтобы…

Запутавшись в собственных логических конструкциях, я тоже поперхнулся.

- Сейчас ты скажешь, чтобы почувствовать пульс собственной жизни? Дядя Федя - ты дурак? Прибереги апологию группового секса для глупых мокрощелок.

Наша Филичита - на редкость умненькая и сообразительная девочка. Лишние разговоры с ней могут завести в дебри софистики и риторики. А мои мысли уже бродят потерянной толпой малышей-карандашей под её халатиком, натыкаясь на чудесные и волшебные вещи. Если они там заблудятся, то останутся там навсегда. Заблудшие нуждаются в спасении!

Я прикасаюсь к её руке со всей нежностью, на которую способен возбужденный до изнеможения эстетствующий волопас. Я беру её запястье и подношу его к губам. Я вдыхаю запах её кожи, как запах самых экзотических цветов. Я шепчу что-то вроде "промедление - смерти подобно, если не сегодня, то когда же, и вообще: всё это только для тебя, родная, а не для нас похотливых козлоногих сатиров, когда-то и тебе нужен праздник, ты же ждала его, не отпирайся".

- Ты Алёшенька - сам по себе праздник, который всегда со мной. Ах, если бы ты ещё не был так одержим сексом, цены тебе не было! (Здесь следуют мой скользящий поцелуй в её пульсирующее горлышко.) Нет, я - вполне прогрессивна, чтобы понять прелесть альтернативного секса. (Сдержанная влажная ласка её ушка.) Но как-то вот так… решительно и сразу… без всякой психологической подготовки. (Поцелуй в губы, продолжающийся ровно столько, чтобы почувствовать ответное дуновение.) Во-первых, я не готова морально. А во-вторых, у нас и времени-то в обрез. (Мои пальцы уже жонглируют сосками её изящных грудей.) Всего-то минут сорок. (Она начинает задыхаться.) У свекрови заканчивается дежурство, и она обещала зайти…

Опять всплывает чудовищный призрак, мерно отстукивающий секунды, минуты и часы. И всё же… Это уже другой разговор! Обозначенная возможность открывает двери невозможного, за которыми сплошной свет. Ослепительный свет её обнаженного тела. Кто успел снять с неё халатик? Александр? Или ты - Валентин? Арчибальд, выключите верхний свет! День сегодня, конечной, мрачный и серый, но не до такой же степени, чтобы днем врубать электричество! Ах, это вовсе не люстра! Это женское тело, несущее свет, как планета Венера, заливает сиянием потайные уголки моего (нашего, вашего) восприятия. Самое сложное в этой ситуации - успеть раздеться. Заниматься сексом, сохраняя на себе хотя бы незначительную деталь одежды, - омерзительно. Секс в одежде теряет куртуазность и схожесть с искусством, остаётся удовлетворение физиологической потребности, и только! И я срываю ненавистные покровы под ошеломлённые всхлипывания Феличиты: "Вы что - обалдели?"

Она сжимает наши члены в своих руках, будто давно ждала этого момента, чтобы воочию сравнить их. Она держит их, как невероятная Ева держала бы два невероятных плода с древа познания - с нескрываемым восторгом. "Какие они разные!", - повисает над мировой пустыней её восторженныйвозглас. Я не то, чтобы ошарашен подобным поворотом, но сама мысль мне кажется интересной, хотя мне и противно разглядывать член моего второго "я". Чем уж так сильно может он отличаться от моего? Величиной и весом? Толщиной и длиной? Жизненной наполненностью оттенков и красок венчающей его удлиненной полусферы? Плавностью и законченностью линий? Может быть, его линии округлы и гармоничны, как боттичеллевский рисунок, а мои остры и опасны, как боккаччевы шуточки? Исследование заранее обречено на неудачу, потому что моё внимание более притягивает плавность и законченность её грудей, чья бесконечная линия насыщенна самой качественной гармонией и самой опасной соблазнительностью. По крайней мере, для моего второго "я". Того, который так охвачен лихорадкой спешки, что просто не замечает, что уже достиг глубин влагалища Феличиты. Как будто сделал это в первый раз, и оттого тягучий восторг дежа вю, не уместившись во мне, выплёскивается через край новых ощущений шаловливой струей нежданной спермы. Вперёд, сыны Декамерона!

На самом же деле я не спешу. Я наблюдаю. Внимательно, сосредоточенно, точно зная, что делать дальше. И только одна мысль качается во мне, колокольным языком, когда мой член с расчетливой осторожностью спецназовца проникает в её попку, изнывающую из-за моей нерасторопности. Одна мысль, которую я никак не могу ухватить за змеиный хвост, потому что сознание начинает мне изменять. Теряя самого себя в блаженном искрящемся тумане, я всё-таки успеваю засомневаться в том, что нужно ли было терзать ни в чем не повинное время. Всё, что происходит, имеет смысл только сейчас, в момент, когда происходит, поскольку растворено в нервных окончаниях. Только воспоминания, сосредоточенные в клетках мозга, зависят от времени. А то, что мы делаем сейчас, времени не подвластно, потому что сейчас - именно сейчас - оно не существует для нас. Мы плюем на него с дерзостью восставших рабов, которые, конечно, знают, что ничего особенно нового они не придумали, только слегка сдвинули спектр ощущений в сторону большего напряжения. Но двое, сгорающие в вулкане страсти, за опущенным занавесом всё равно рассыпаются во прах перед временем. Трое же, спустившиеся в жерло того же вулкана в защитных костюмах природной скромности, в свою очередь, втаптывают время в грязь. И в этом месте хронотопа можно поставить обелиск, венчающий редкую победу человека над поганым чудищем, по кличке Время.

Обелиски. Отливающие призрачным блеском странно сбывающихся надежд, они пронзают заунывно-бесконечное покрывало истории человечества своими вершинами. Серая, серая прерия с невидимыми горизонтами, исколотая там и сям хрупкими блистающими иглами, из-под которых сочатся тонкие, жалкие, но ослепительно сияющие даже на тусклом солнце и, как ни странно, питающие всё ту же постылую и жуткую прерию, ручейки - последнее, что я увидел на обратной стороне своих век, перед тем, как окончательно провалился в оргазмическое помешательство…

Всё длится не более вечности. Не более восемнадцати минут в человеческом привычном измерении, как засвидетельствовал циферблат, уцелевший на руке кого-то из нас. И бредя сквозь сгущающиеся сумерки осенних аллей, надвигающихся на меня, как бесплотные призраки чудовищ Соммы, по интимно шуршащей листве под ногами, я всё никак не могу сбросить с себя мощный заряд страсти, трясущий мои конечности и чресла до сих пор. Как будто не было шаровой молнии оргазма, прорезавшей тело и мозг великолепием освободительного наслаждения. Как будто не было радости от неожиданной предусмотрительности нашей Феличиты, приберегшей под подушкой баночку с кремом. Как будто не было забавного ступора того, второго, который сейчас в темпе румбы допивает водку, обречённый на изгнание по истечении пяти минут. Забавного ступора, когда он объявил, что ему скучно чувствовать себя лишним на этом празднике жизни в роли пассивного наблюдателя за горячим, как солнце Апеннин, сексом. "Кто же тебя просил кончать всех раньше", - ещё умудрился спросить я, ощущая жестокие пароксизмы влагалища моей непредсказуемой девочки, чувствуя её анакондины объятия на своей шее. Как будто я не задыхался, как беглец-каторжник. Как будто я не проваливался в сладкий тартар очищения и просветления вместе со всеми своими бессмысленными ухищрениями в стремлении разорвать неостановимый поток…

Я не могу сбросить напряжение пережитого приключения. Я не могу отойти от испуга наслаждения. Да я и не хочу этого делать. Всё пройдёт само. И тогда я забуду, как время было побеждено двумя мужчинами и одной женщиной. И мне захочется побороться с ним снова?..