Жестокие игры (часть VIII)

Китти только вздохнула и поерзала на гладкой доске, устраиваясь поудобнее.

- С поправкой на твою вчерашнюю порку я разрешаю тебе перенести часть ударов с любого предмета на другой. Хотя ты этого и не заслуживаешь.

- Спасибо, - прошептала Китти и замолчала. В повисшей тишине она лихорадочно соображала, от какого предмета менее всего пострадает ее многострадальная попка.

- Ты бы поторопилась, что ли... - протянула Лариса.

- Значит так, - дрожащим голоском проговорила Китти, - все удары с хлыста перенесите на ремень...

- Разумно, - констатировала Лариса, с видом президента банка, подписывающего договор, записав в свой блокнот несколько цифр. - Значит, ремнем ты получишь двадцать четыре удара.

- И с розги тоже снимите... - она заколебалась, - десять...

- Итак, ремнем тридцать четыре удара, а розгой - только пять - подытожила Лариса. - Как я уже говорила, разумный выбор. Вот только рука у моего мужа тяжелая, а когда он рассержен, то вообще в зверя превращается...

Я тем временем уже держал длинный широкий ремень, любовно поглаживая его крепкую жесткую кожу. Сначала я свернул его вдвое, но так было не совсем удобно, и тогда я намотал его на правую руку, оставив свободной полоску кожи длиной сантиметров шестьдесят. Поскольку первоначальному обстрелу должна была подвергнуться спина Китти, я подошел поближе и приложил ремень к ее красно-сине-багровым распухшим ягодицам. Девушка застонала и попыталась отодвинуться.

- Ну что же, поехали, - сказал я и подмигнул Ларисе, уже спрятавшейся за объективом видеокамеры.

Первый удар я нанес не слишком сильно, привыкая к размерам ремня. Китти даже не шелохнулась. Второй удар лег точно на место первого. Китти, стиснув зубы, молчала. Я стал равномерно обрабатывать ее спинку широкими размашистыми ударами, постепенно опускаясь от лопаток к талии. Поскольку ремень был широким, я уложился в восемь ударов. Китти выдержала все без единого стона, только судорожные движения ее скованного тела выдавали ее страдания. Впрочем, на первом десятке я не слишком усердствовал.

Одиннадцатый удар я сделал на порядок сильнее, направив его на "пограничную территорию" чуть повыше талии. Там заканчивалось несколько вспухших рубцов, оставленных вчерашней поркой, и ремень захлестнул и их. Китти застонала, изо всех сил сжимая зубы. Имея в запасе еще достаточное количество ударов, я решил поиграть с ней и направил еще два гораздо более слабых удара на то же самое место. Теперь Китти стонала от бессильной злобы: она прекрасно понимала, что я могу вырвать из нее крик в любой момент, что я просто-напросто играю с ней, как кошка с мышкой. Видимо, я задел ее самолюбие, потому что неслабые четырнадцатый и пятнадцатый удары она выдержала без единого звука.

- Как же ты любишь свою попочку, - ласково сказал я и от души с оттяжкой вытянул ремнем наискосок через всю спинку беспомощной девушки. Китти охнула. Но криком это считаться не могло. Я повторил удар, зайдя с другой стороны, но Китти только откинула незафиксированную голову назад, воздев к потолку искаженное страданием личико. Я дал ей несколько секунд отдышаться и прочертил еще одну полосу у нее под лопатками. Снова стон и скрип зубов. Китти демонстрировала чудеса стойкости.

Девятнадцатый и двадцатый удары снова пролегли наискосок от плечей к ягодицам девушки. Китти тяжело дышала, ее тело страдальчески выгибалось, а во вдавленной линии позвоночника поблескивали крупные капли пота. От ее тела поднимался странный запах, напоминающий распаренные в бане веники. Вся ее спина покраснела, а оставленные ударами ремня полосы наливались багровым и фиолетовым цветами. На ней уже почти не оставалось живого места, но кожа все еще была неповрежденной.

Китти оставалось выдержать еще четырнадцать ударов. Я решил сломить ее сопротивление быстрой энергичной серией, снова спускаясь от лопаток к талии, и с упоением принялся за дело, размахивая рукой на полную дугу и от души впечатывая жесткий ремень в конвульсивно вздрагивающее тело. После первого удара Китти лишь скрипнула зубами, на второй отозвалась протяжным стоном, перебитым третьим, отчего на время четвертого удара в ее горле наступил спазм, прошедший после пятого. Тогда она и закричала. Я едва успел придержать ремень, который все же по инерции слегка хлопнул ее по плечам. Но правила есть правила, и теперь Китти оставалось восемь раз ощутить ремень на своих нещадно выпоротых двенадцать часов назад ягодицах.

Я дал ей несколько минут, чтобы прийти в себя. Китти перестала кричать, но продолжала всхлипывать и монотонно подвывать. К невыносимой боли в отстеганной спине примешивался страх перед грядущей болью, с которой все только что перенесенное не шло ни в какое сравнение. Я провел рукой по ремню и поразился ее влажности. Китти буквально исходила потом, сочившемся из всех пор ее разгоряченного тела.

Но вот настал момент истины. Не обращая внимания на продолжавшийся прерывистый вой девушки и ее слабо подергивающееся в конвульсиях тело, я перехватил ремень поудобнее и снова занес руку.

- Молись, - негромко сказала Лариса.

Ремень со свистом рассек воздух и лег точно поперек распухшей попки Китти, затейливо разрисованной свежими рубцами всех размеров и цветов. На месте удара на мгновение пролегла широкая белая полоса, тут же вспыхнувшая красным, а Китти дико завопила и задергалась. Я отвел руку и залюбовался извивающейся девушкой, сжигаемой невыносимой болью. Она пыталась что-то произнести, но душившие рыдания не позволяли ей произнести связно ни одного слова. Впрочем, не надо было обладать большой фантазией, чтобы догадаться, что она хочет мне сказать.

Второй удар прочертил еще одну огненную полосу чуть пониже первой, и Китти моментально зашлась в крике. По всему ее истерзанному телу вздулись мышцы, она прилагала нечеловеческие усилия, чтобы освободиться, но все было бесполезно.

Выждав несколько секунд, я обжег хлестким ударом ее бедра, зацепив нижнюю часть ее несчастной попки. Китти захрипела, из ее рта пошла пена, а глаза закатились. Девушка выгнулась дугой, насколько позволяли ее оковы, и отчаянно закрутила тазом, наивно полагая, что так я смогу промахнуться. Впрочем, ее действиями уже руководил не рассудок, а инстинкты.

Четвертый удар получился самым сильным из всех, потому что ударил я с разворота, и ремень пролетел в воздухе, набирая скорость, в общей сложности метра два. Он вонзился наискосок от правой ягодицы к левому бедру со смачным чавкающим звуком. Китти опять заголосила во всю мощь голосовых связок. Из ее судорожно сжатого правого кулака потекла струйка крови.

После пятого удара я заметил,что ощущения Китти стали терять остроту. У нее уже не осталось сил кричать, она только глухо вскрикивала и раскачивалась в такт ударам. Вниз по ее бедрам стекали крупные капли пота, под ее головой накапала уже целая лужица из слюны и слез, а по краям следа от одного жестокого удара, пришедшегося на спину, сочилась кровь. Места вчерашних рассечений на ягодицах тоже начинали кровоточить. Но я остановился лишь после того, как выдал Киттиной попке все положенные восемь ударов.

Оставалось дать ей пять ударов бамбуковой розгой. Здесь у Китти не было никаких шансов уберечь свою попку. Я тщательно прицелился и с оттяжкой вытянул ее наискосок через всю спину. Китти опять выгнулась до предела, открыв рот, но из него донесся только нечленораздельный хрип. Но изменение характера боли она определенно заметила, и это внушало надежду. Снова прицелившись, я поразил ее кровоточащий рубец на спинке, и мой слух приласкал почти опередивший свист розги жуткий вопль.

Три удара жесткой и толстой бамбуковой розгой по ее залитым кровью ягодицам стали одним из самых запоминающихся событий моей жизни. После каждого удара я выжидал не менее минуты, наблюдая за нечеловеческими судорогами и внимая диким крикам своей жертвы. Первый удар разбрызгал капельки крови по всей комнате и окрасил розгу в алый цвет. Второй я направил почти перпендикулярно ее приподнявшейся в момент очередного рывка попке, и брызги крови упали на ее изувеченную спину. Третий я намеренно сделал самым сильным, но след от удара так и не был мной увиден на общем багровом фоне.