Она снова кивнула.
Он помог мне встать и направил к ранее незамеченной двери в каюте. Я едва стояла на ногах, ноги были словно из свинца. Я шла, слегка наклонившись, но ничего не могла с этим поделать. Боль пульсировала в моих затекших бедрах, и меня сотрясали судороги в паху. Кожа на моих половых губах содралась от чрезмерного количества проникновений за целый день. Каждый шаг отдавался во мне болью. С помощью Боссмана я, шатаясь, со всё еще связанными сзади руками пересекла каюту. Моя походка совсем не напоминала ту, которой я вышагивала по улицам Канкуна. Он открыл дверь, и я увидела туалет с душевой. Он сказал, что там два ведра в зависимости от моих потребностей.
— Давай, делай, что нужно, — сказал он.
Глупо, но даже после того, как меня насиловали весь день, я все еще стеснялась мочиться перед другим человеком. Я не знала, прикроет он дверь или нет, но он толкнул меня вперед и сказал:
— Или сейчас и в ведро, или забудь об этом на всю ночь.
Я медленно подошла к тесной ванной, и с горящим от стыда лицом, села на корточки над ведром, и начала мочиться. Мне полегчало. Я огляделась вокруг, пока сидела на корточках, и увидела маленький иллюминатор, через который я не видела ничего, кроме воды. Он был настолько мал, что даже и не стоило думать о побеге через него.
— Какать хочешь? — спросил он меня. Я отрицательно мотнула головой. К тому же было нечем вытереться, а я не могла позволить это сделать при других рукой. Он вытер меня грубым полотенцем, схватил за руки и потащил обратно к кровати. Я в ужасе отпрянула — еще свежи были воспоминания о том, что вытворяли со мной на ней — но это не помогло. Я, как в оцепенении, шла за ним. Мы сели на кровать, и вдруг я выпалила:
— У меня есть деньги. Отпусти. Обещаю, никому ничего не скаж
Последний звук сорвался, когда он пальцами ткнул мне в солнечное сплетение. Я медленно осела, а он сунул шарик-кляп мне в рот и завязал лямки на голове
Без слов он снова ударил в живот, схватил лодыжки и снял сандалии. Затем, схватив за волосы и оттащив Викторию в душевую, вставил ей анальную пробку обратно. Она попыталась сопротивляться, он ударил снова и сковал её лодыжки. Выйдя в каюту. он взял ошейник и кусок веревки. Затем снова вернулся в душевую и прикрепил ошейник к её шее. Ошейник был сделан из толстой кожи и достаточно широкий, так что почти обездвижил голову. Затем он привязал веревку к металлической петле на задней стороне ошейника. Пропустил её между наручников на запястьях, а затем между оков лодыжек и конец притянул к запястьям. Пока она лежала на животе, он посильнее затянул свободный конец веревки.
Это оттянуло её голову назад, а лодыжки к ее голове, заставив ее тело болезненно выгнуться. Он убедился, что она еще могла дышать, и привязал веревку к запястьям.
Боссман покачал головой и гневно сказал:
— Ты тупая сука! Ты до сих пор не поняла, что твоя жизнь навсегда изменилась. Ты больше не девочка из папиного с мамой колледжа — ты уже на часть того мира. Я мог бы убить тебя прямо сейчас, и никто об этом никогда не узнает. Вбей себе в голову, что ты теперь РАБЫНЯ; ты кусок жопы, и принадлежишь человеку, с которым никогда не встречалась. — Он остановился и глубоко вздохнул, немного остыв, он продолжил, — Когда я тебе скажу, или один из моих парней говорит что-то, или вообще ЛЮБОЙ человек говорит что-то делать, то будь уверена — лучше это сделать. Ты, наконец, начинаешь понимать, что ты не что иное, как чья-то собственность?
Затем он исчез на секунду и снова появился, но уже с ведром её мочи. Он глянул на неё и вылил еще теплое содержимое ведра прямо на Викторию, затем запер душевую и ушел, Вики осталась там на всю ночь.