— У тебя с этим как? — с улыбкой спросила Лиза, приподняв чашку двумя руками. Ее зеленые глаза светились любопытством.
— С парнями? Ну был один.
— Расскажешь?
***
Катя вздохнула. Ей хотелось рассказать, обсудить хоть с кем-то произошедшее в мае Событие. Мама была для этого слишком благовоспитанной, и ограничилась признанием дочери: «мама, я первый раз переспала с мальчиком, я предохранялась». Просто и конкретно, как на допросе в милиции.
Но главная проблема была в том, что по-другому описать ее «первый раз» просто не получалось. Он случился после выпускного, в том волшебном вихре впечатлений, когда голова идет кругом от поздравлений, свалившейся с плеч горы экзаменов и тестов, после награждения медалью и аттестатом, после танцев и шампанского, и двух лишних бокалов вина, от которых фонари на улице поплыли, как болотные огоньки, заманивающие любопытных путников в трясину.
Всем классом они вывалили из кафе, крича, завывая, выражая любовь к жизни массой звуков и телодвижений. Рядом, уже ничуть не смущаясь подвыпивших бывших учеников, плывущей походкой шла, точнее, колыхалась Наталья Степановна,
их «классная». Все было просто, понятно и легко, и привкус сливового вина, и аромат сигарет.
— А помнишь, как я тебя в первом классе за парту к стулу привязал? — пристал Толик. — Помнишь, помнишь? А?!
— Толик, отъе сь от Катьки, не было такого, — покачиваясь, то и дело, хватаясь за его плечо, возмутилась Алина.
— Так, я еще здесь! — возмущенно булькнула Наталья Степановна, по совместительству учительница литературы.
— Да ладно вам, ЭнЭс, — вмешался сидящий на лавочке захмелевший отличник Лёва, — я вот читал в оригинале Толстого, не в соец совеск короче, не в совковом формате. Так там Долохов в первой же главе кричит: «а теперь мы поедем к бл ям!».
— Ох, Лёва-Лёва, — массивная ЭнЭс с неожиданной ловкостью, как борец сумо схватила тщедушного отличника и прижала к огромному бюсту, — как дала бы тебе сейчас!
Катя гуляла со всеми, пила со всеми, и смеялась со всеми, истерично, как кобыла. Как лошадь Пржевальского. Смотрела, как в такси пытаются закатить боком, как бочку вина на галеон, сопротивляющуюся ЭнЭс («нет, я не поеду пока всех вас не развезу по домам!»), как следом трамбуют отрубившегося Лёву. Смотрела, как целуются в круге света под фонарем Толик и Алина. И смотрела, как смотрит на нее Сергей. Красивый, молчаливый мальчик и классный, в обоих смыслах, художник.
Следующим воспоминанием был уже прокуренный лифт. Он ехал куда-то долго-долго, как будто они поднимались на небо, или спускались в ад. А может быть это Сережа спиной то и дело тыкал кнопки. Катя не могла сказать, она не чувствовала и не видела ничего кроме его лица и губ. Он мягко касался ее волос, глаз, ушей и губ, целовал нос и спускался короткой, частой линией поцелуев до вздымающейся из корсета платья груди, перечеркнутой красной лентой «выпускница». Его руки спокойно и уважительно лежали на талии девушки, ее — накручивали на пальцы кудрявые длинные волосы будущего художника. Может быть, будущего гения. Тогда ей очень хотелось этого. Очень хотелось, чтобы парень после ночи любви сел рисовать ее портрет маслом, энергично и деятельно тыча кисточкой в холст
Город еще не отгулял «последний звонок», еще прыгали в теплых и грязных фонтанах развеселые выпускницы в советской школьной форме, а они уже были в его квартире, отделившись от остального мира дверями, обитыми красным дерматином. Катя без сил, уставшая за вечер повалилась спиной на кровать, и блаженно улыбнулась. Сергей тотчас склонился над ней. Девушке хотелось, чтобы он был нежным, неторопливым и умелым, как герои ее фантазий, но парень — отделившись от приличий и ограничений красными дверями и закрывшись на ключ — стал напорист и резок. Его поцелуи стали требовательнее и злее, рука, холодная, липкая, шарила по лифу платья, по груди, забираясь под лифчик. Катя поддалась его напору, она уже знала, что никуда не уйдет и уже дважды звонила маме, успокоив и пообещав все рассказать.
— Тише, тише, — попыталась успокоить Сергея девушка, — я никуда не денусь.
Парень промычал в отчет что-то неразборчивое, кусая и щипая ее за грудь. Очевидно, просил снять платье. Катя занялась молнией, пока ее открытое тело слюнявили и ставили на нем некрасивые засосы. Сергей смял красную ленточку, неловко снял длинное бело платье, кое-где в багровых пятнах вина, и занялся ее нижним бельем.
У Кати на глаза навернулись слезы, хотя ее руки все так же бессознательно гладили узкие, костлявые плечи художника и ловили его кудряшки. В ее фантазиях, в мягких и томных мечтах ей виделась первая ночь совсем иначе. Она хотела, чтобы мужчина раздевал ее неторопливо, снял только туфли и платье, а потом вывел к окну, в лунный свет. Сам сел в кресло, лихо закинул ногу за подлокотник и взял бокал вина, ухмыляясь и пристально рассматривая ее, свою девушку, свою любимую, свою добычу. Она бы изогнулась соблазнительно для него, на фоне сводчатого готического окна, поглаживая себя по животу и призывно увлажняя языком свои полные губки. Демонстрируя себя в лучшем свете, и в лучших позах, как будто уговаривая взять себя, в то время как красавец в черном смаковал вино.
Фантазия помогала. Катя призывно стонала, пока Сергей стягивал с нее трусики не подозревая, что мысленного его одноклассница во всю соблазняла импозантного аристократа с внешностью Джонни Дэппа.
— Сейчас, сейчас, — приговаривал Сережа, польщенный столь бурной реакцией.
Катя прижалась животом к холодному каменному подоконнику, вцепилась руками в железные прутья зарешеченного окна и медленно, вздыхая крутила попой.
— Чего же ты ждешь? — призывно постанывала девушка. — Я здесь я твоя бери меня как хочешь!
Ее любовник хмыкнул. Нехотя, лениво поднялся и, щелкая каблуками, приблизился к окну, его тень пала на изогнутое, взмокшее от пота и предвкушения тело девушки. Рука в черной кожаной перчатке скользнула по бедру, по мокрой, пропитанной соками любви ткани трусиков.
— Ты целка? — деловито спросил Сергей, возясь с презервативом.
— Я девственница, — промурлыкала Катя.
Видео
Рассказы