Знал бы Пушкин

РА была, несомненно, шикарной женщиной. Её можно было без зазрения совести дать сорок лет, при этом с удовольствием отметив прекрасное гибкое загорелое тело, тугие аппетитные выпуклые бедра, высокую упругую грудь, длинные ухоженные руки, пахнущие как-то особенно свежо и возбуждающе, с красными аккуратными ногтями. Её лицо выдавало в ней отличного педагога, чуткого, понимающего и требовательного, но так же и похотливую самку, меняя выражение от по-женски испытующе-насмешливого и мечтательного, до грозного и расстроенного неудачами учеников или происками нашего пожилого директора. В общем, для Петра она была образцом женской красоты, и, смотря снизу вверх из-за парты, он видел, как она опытна и искушена, впитывая её сочную зрелость как хорошее вино.

У Петра она вела русский язык и литературу по понедельникам и средам. Уже в пятом классе, ощутив первые робкие зовы плоти, Петр украдкой бросал на неё короткие взгляды, любуясь изгибами её тела под солнечными лучами, когда она писала на доске. Отвернувшись к окну и презрительно глядя на Лену Кобзикову, толстую и прыщавую одноклассницу, он, нерешительно давая волю своей фантазии, представляя то запертый на ключ кабинет, то спальню с черными простынями, то, смешно сказать, школьную столовую. Тайные желания заставляли оргастически пульсировать вены на висках и вызывали в брюках то сладостное напряжение, когда неудобно сидеть и хочется залезть рукой в трусы.

Судорожно вздыхая, он наблюдал за движением её влажного розового языка в щели сладких губ, когда она, глубоко втягивая воздух, начинала рассказывать о конфликте между разумом и чувством в бессмертном произведении какого-нибудь Грибоедова или давала пример анализа построения поэмы или сонета в западноевропейской литературе. Во время этого её рука как бы машинально скользила по теплой бардовой ткани её любимого облегающего платья, через которое проглядывались прелестные соски, которые так и хотелось пощекотать губами или резко сжать пальцами. Глядя на её изящные колени и бедра в темных чулках, ласкающих эту симфонию изгибов, Петр, дрожа, скользил взглядом выше, туда, где в его воображение темнел аккуратный треугольник волос, и проваливался пальцем, а то и языком во влажную и терпкую глубину. В это время он наяву слышал симфонию её стонов и всхлипов, заглушающих все звуки в мире. Когда строгий голос РА смягчался, и на щеках расцветала улыбка, Петр ловил, вслушиваясь, нотки наслаждения и в мечтах видел это лицо перед собой, сотрясаемое дрожью экстаза. Движения её широкого зада у доски были плавными и совершенными, а во взгляде, скользившем по классу в поисках «новой жертвы» чувствовались оттенки похоти, но почему-то одновременно усталости и надломленности.

Перед поступлением на ветеринарный факультет местного вуза Петр договорился с учительницей о нескольких подготовительных занятиях. Он был, видимо, её лучшим учеником, и она относилась к нему ласково-насмешливо и одновременно требовательнее, чем к остальным.

Уроки явно шли Петру на пользу. Каждый раз, заходя в её маленькую и со вкусом обставленную квартиру (РА была разведена с мужем, а дети выросли), он с наслаждением вдыхал сладкий аромат её “гнездышка”, её духов, выстиранного белья, даже книги здесь пахли немного по-другому, не так, как дома. При этом его на мгновение охватывало то же самое чувство, что и на уроке, только усиленное стократно.

Однажды дверь долго не открывалась, и Петр, бросив взгляд на скромные резиновые калоши рядом с дверью, уже собирался уходить. Однако внезапно дверь приоткрылась, и его тихо окликнул знакомый голос. Р.А, прикрывая грудь пушистым полотенцем и придерживая каштановые пряди, извинялась и приглашала его войти:

- Ой, извини, совсем забыла, ты проходи, я сейчас.

Ученик некоторое время просидел на пахнущей сдобным печением кухне, разглядывая цветные обои и обложки глянцевых женских журналов на подоконнике. В ванной слышался плеск воды. Через несколько долгих минут Р.А. вышла в широком халате и с полотенцем на волосах.

- А я совсем и забыла, ты уж извини, пожалуйста, – бодро сказала она, и, открыв учебник, дала делать несколько упражнений, а сама ушла в спальню.

Слово “спальня” будет в нашем рассказе условным сигналом к началу любовных действий. Здесь слово берет Петр.

Так вот, дав мне работу, она пошла в спальню. К черту эти занудные упражнения, подумал я. В отражении в кухонной двери я видел, как она скинула халатик, обнажив лакомое тело. Эту красоту она закрыла легким домашним платьицем с широким вырезом спереди. Я как завороженный следил, как она изгибается, видел грудь, правда вполоборота, иногда она вздрагивала, касаясь себя в нежных местах, сама того не замечая.

Вдруг она повернулась достаточно резко и поймала мой взгляд. Я тут же стыдливо так наклонился над книгой, и строчки предательски затанцевали пунцовыми змейками.

- Петя, что ты за мной всё наблюдаешь? – прозвучал сзади её строгий голос.

Я уже открыл рот, чтобы пролепетать более-менее подходящее оправдание, как тут выпалил, сам изрядно испугавшись:

- У вас изумительное тело. Такое красивое. Вы возбуждаете меня.

- Не говори ерунды. - Она села на стул несколько поодаль и начала листать другой учебник. - Ты так пристально глядишь на меня на уроках. А потом ерзаешь, как безумный. Думаешь, я не замечаю? Все это сильно смахивает на ребячество. Да это так и ЕСТЬ, - сделала она ударение на последнем слове. Напряжение спало.

- Но вы мне действительно очень нравитесь. И да, я порой просто не могу усидеть на месте. Особенно если вы надеваете Ваше любимое платье с розой на груди…

Она резко вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.

- Ты, Петя, считаешь, что я слишком вызывающе одеваюсь для своего возраста? Ну, это уж слишком! Ты должен думать над тем, что говоришь.

Отвернувшись, она стала наливать себе чай. Её шея так и манила меня, а раскрасневшиеся после душа губы так и ждали, что я в них вопьюсь.

- Вы, наверное, так долго уже без мужчины, - бесстыдно вырвалось у меня.

Я быстро перевел дух, и, чтобы она не успела прийти в ярость, спросил:

- Можно Вас поцеловать?

От удивления Р.А. вздрогнула, резко повернулась и немного подалась вперед. Я молниеносно подхватил это движение и через мгновение припал к горящим и влажным губам. Она пыталась сопротивляться, однако её глаза, такие широкие и удивленные вначале, медленно закрылись. Пушистые ресницы прикрывали темную щелочку. Однако это быстро закончилось. Тяжело дыша, она оттолкнула меня, тихо сказав:

- Петя, не надо, - с той самой восхитительной стонущей нотой в голосе.