- Не хнычь у меня! - до моего слуха донёсся лёгкий шутливый шлепок, и стоны притихли. Но через полминуты возобновились снова.
- Машенька, не мучь! Пожалей! Сейчас осрамлюсь! Ослобони! Умоляю!
- Сейчас сделаем перерыв, потом окончим! Всё до конца в тебя загоню! Иначе не получится толку! Бабка лучше знает! - и вновь, но уже более сильно, донёсся звук шлепака.
И чувствовалось, и было слышно, что Владимир Павлович извивается на постели угрём. Доносились сдавленные охи и стоны - "Машенька Машуленька Ох Пожалей" - ответом на которые была грозная воркотня Марии Степановны. И продолжалось это до тех пор, пока кружка не сжалась в плоский блин. После чего Мария Степановна приподняла мужа за плечи, и придерживая, повела в туалет, одной рукой зажимая ему ягодицы. И там, в уборной, они находились до конца - Мария Степановна проверяла, как сработала процедура.
Ещё через полчаса он, совершенно бодрый, сидел с нами за столом, и мы обсуждали какие-то моменты жизни, стараясь не задевать недавнего происшествия. Только перед самым концом, когда уже всё было съедено, Мария Степановна обернулась к нему.
- Перед сном дам тебе ещё одну клизму. Что-то, мне показалось, у тебя не совсем всё вышло, - как-то обыденно, но не допускающим возражения тоном, как уже нечто решённое, заявила она.
- Ну, Маша, что же ты? Зачем? - пискнул Владимир Павлович.
- Говорю - значит будет! Надо! Бабка лучше знает! Если решу что нужно, повторим и завтра! - Мария Степановна погладила его по затылку и привлекла к своему плечу. Обняла, прижала. Потом, когда они смотрели друг на дружку, в глазах у обоих светилась такая любовь!