- Что за горе? Почему наша Таня так горько плачет? Что? Уронила в речку мячик? Ой, беда-то какая! Ну не плачь! Куплю калач! Не реви, куплю три! - Женька со смехом стала гладить Олежку по волосам.
- Чего ему не хватает? Мы за ним следим, учим, воспитываем, а ему всё чего-то не так! Даже плачет! - хлопнула себе по бёдрам Марина.
- Не плачет, а капризничает! Сейчас прекратит! - Вероника вытянула его плетью. - Видите, как сразу пропали горючие слёзки? А теперь немножечко поработай!
Ему отомкнули "браслет" на одной руке - ключи от наручников то одна, то другая из девок сегодня носили на шее. Взять этот короб за раскалённое чуть не докрасна днище разумеется было нельзя. Олежка попытался взяться за две ножки, расположенные по диагонали, у самого их низа, но они, вставленные в проушины, оказались столь ненадёжными, что в любой момент могли выскочить, и тяжёлый ящик с раскалёнными углями полетел бы наземь. Чего уж там! Его было опасно просто держать таким образом на весу, а здесь ещё заставят нести бегом! Он тут же поставил его обратно, сжимаясь от предчувствия, как сейчас начнёт гулять по нему плётка.
Но Вероника не успела и замахнуться, как из дома появилась Марина, нёсшая в обоих руках две бутылки с пивом, два высоких узких стеклянных стакана, и небольшой свёрток под мышкой. Девки заспешили к беседке, впереди Лиза торжественно несла блюдо с шашлыками, аккуратно разделёнными на первую, уже подостывшую порцию, и последнюю, ещё пузырящуюся кипящим жиром. Стоящий на коленях Олежка стал лихорадочно обдумывать, каким образом можно взять этот мангал чтобы не обжечься и не уронить его.
Зашедшая в беседку Марина, поставив бутылки и стаканы на одну из скамеек, развернула свёрток. Лиза выжидающе, с улыбкой, посматривала на подруг. И как только скатерть раскрылась, поражённые девки даже открыли рты. Шёлковая, бордовая, с причудливыми восточными узорами, обшитая по краям толстой золотой нитью, с золотыми кистями, она словно сошла с картины, изображающей пир восточной знати. Марина одним взмахом набросила на стол этот "достархан", оправила со всех сторон, и затем уже в шутку прогладила по ней рукой, и этой же ладонью провела себе по губам. Засмеявшись, Лиза водрузила блюдо посреди стола. Тут же были расставлены бутылки, Марина с Женькой стали с плеском наполнять свои стаканы.
- А тарелки? - встрепенулась Лера.
- Зачем? Шашлык едят только с палочек, на которых его жарили. Забудем про тех, кто им торгует. Им нужно быстрее освободить шампуры, вот они и снимают его в одноразовые тарелки, дают одноразовые вилки. Даже думать противно! В общепите никогда не получится настоящий шашлык! И если уж его запивать, то не пивом, а настоящим виноградным вином. Лучше всего из бурдюка, но здесь это - увы
- Да и вина у нас нет. Отец что-то задерживает присылать деньги, осталось не очень много, вот и покупаем что подешевле, - бормотнула Лера.
Шашлык действительно просто таял во рту. Ароматный, сочный, зажаренный в собственном соку, с лёгким запахом дымка. Девки и не заметили, как у каждой исчезла первая палочка. Марина с Женькой даже не стали запивать пивом, и потянулись за второй палочкой. Так же незаметно ушла и третья часть. На четвёртой случилось небольшое недоразумение, оставалось только три палочки вместо пяти, не хватало двоим. Девки отделили от своих порций по нескольку кусочков мяса так, чтобы у всех оказалось равное количество кусочков, перевоткнув их на уже опустевшие палочки тех, кому не досталось. Но осталось ещё два кусочка лишних
- Чего там, кинем рабу, нехай жрёт? - предложила Женька.
Но Вероника тут же запротестовала.
- Вы что? Кормить раба с господского стола? Чтобы он жрал ту же пищу, что вкушают и госпожи? Это значит как-то уравнять, хоть на миг, раба и госпожей! Это ж позорно! Раба, если и кормить какими-то остатками, то только тем, что не будет есть госпожа! Что для неё абсолютно несъедобно! И то, чего не будет есть и собака или кошка, если она имеется! Вот коли бы здесь была собака, то этот излишек лучше было б отдать ей! Но не рабу!
- Значит побежим искать собак? - рассмеялась Женька. - Да слопай ты эти два кусочка сама, и не парься! Вон какая ты тощая!
- Я и так ем шашлык с великой опаской. На "авось". Один раз, так авось пронесёт. Может скрутить. Но невозможно устоять.
- Ладно, съем за тебя! - Женька с хохотом в одно мгновение отправила к себе в рот и свою порцию, и излишек. Провела ладонями вдоль живота, словно провожая и раскладывая там съеденное. Отхлебнула пива. Другие девки также расслабились.
- Это что-то неземное! Шедевр! - прямо-таки охнула Марина. - Съела б ещё дважды столько же! Да что там! Кажется, ела бы и ела, сутки напролёт!
- Целиком поддерживаю! - все вместе, чуть ли не хором, объявили остальные девчонки.
- Так вкусно? Так это и есть настоящий шашлык! Настоящий! Только таким он и должен быть! Приготовленный с душой! - подвела черту Лиза.
- А кстати, палочки эти больше не нужны? Их выбрасывают, или снова они идут в дело? - вдруг спросила Вероника.
- Конечно их потом выкидывают. Зачем и такой вопрос? - рассмеялась Лиза, поглядывая на Веронику как на дурочку.
- Тогда я знаю, что с ними делать! - гнусненько улыбаясь, Вероника сгребла все палочки и быстро направилась к Олежке.
- Завтра наверное я всажу ей укол так, что она часа два не сможет не только сидеть, но и ходить будет кое-как, ковыляя. Да потом суток трое у неё там всё будет болеть и дёргать, - бросила ей вслед Лиза.
А Олежка всё это время, пока девки закусывали и наслаждались, понуро стоя на коленях, посматривал на мангал. Который невозможно было пока что взять в руки, но всё равно он под страхом жестокого наказания должен был унести его. И сразу ж его взгляд перекладывался то на кнут, то на брошенную в траву плеть-камчу; любой из этих "инструментов" тут же станет безжалостно рвать его тело, если он не исполнит приказание с требуемой хозяйками пунктуальностью. Мельком оглядывая кнут, Олежка вздрагивал от каскадом пробегающих по всему телу мурашек. Этот "инструмент", несмотря ни на что, вот-вот, очень скоро, примется за свою жестокую работу. И Олежка отводил взгляд, вздрагивая от проходящего внутри холодка.
Полными грусти глазами, с ощущаемой почти что физически сосущей тоской внутри, он рассматривал, провожая взглядом, носящихся в воздухе птиц, или следил за летающими вокруг насекомыми. Поднимая голову вверх, впивался остановившимися глазами в эту бездонную синеву безразличных небес с вальяжно тянущимися облаками, с протянувшейся полосой следа от только что пролетевшего, уходящего к горизонту самолёта. За что, за что это ему? Неужели он заслужил такие кары? Небо, небо, дай знак! Где Он? Который незрим, но видит всё, может вмешаться и защитить? Ведь он, Олежка, ни в чём не виноват!